— Спокойно, без паники, — сказала я и заметила, что Эльжбета посмотрела на меня почти уважительно. — Все слышали, разговор был короткий. Он знает, где она это нашла?
— Он понял, что где-то в лесу, у воды.
— Только визитка? И ничего больше?
— Из слов сумасшедшей трудно понять. Врач и так сомневался, надо ли меня беспокоить? Очень извинялся, но, зная ее состояние, сделал вывод, что там было нечто, что ее… Как это он сказал? Погодите… Потрясло? Возбудило?
— Возбудило, — подтвердила Эльжбета.
— Точно, возбудило! По его мнению, одной карточки слишком мало, чтобы вызвать такую реакцию. Должно было быть еще что-то. От сумасшедшей больше ничего не добьешься, ей дали успокоительное, а вообще-то она из заведения ушла без разрешения. Вот в общих чертах и все. И что теперь?
— Теперь я слышу, что Вернер подъехал, — мрачно констатировала Мажена. — Деваться некуда, мне пора домой, а то он со мной разведется. Ну, ничего, завтра он уезжает…
— Уточнить бы надо. Алиция, врач ведь оставил тебе номер телефона? Может, он сориентировался, где именно в лесу она эту карточку нашла? Ближе к озеру, дальше, любые детали… Мокрая она была или сухая?
Алиция косо посмотрела на меня, заглянула в пустую кофейную чашку и пошла звонить.
* * *
На улице совсем стемнело, Вернер с Маженой уехали, и всем нам стало ясно, как повезло Мажене: в доме Алиции воцарилась атмосфера беспомощности и уныния. Никто из нас не имел ни малейшего представления, что делать дальше.
Врач сообщил, что визитка не была отсыревшей, во всяком случае, настолько, насколько можно было ожидать от кусочка картона, найденного в лесной траве. Собеседник Алиции скорее всего был стажером, ибо неосмотрительно сообщил нам свои выводы, чего опытный психиатр никогда бы себе не позволил. Так вот, по его словам, насколько он понимает в своей профессии и знает своих пациентов, больная, кроме карточки, увидела еще нечто достойное упоминания, но, по только ей известным причинам, на эту тему говорить отказывается.
Место находки мы вычислили совместными усилиями, Алиция и гипотетический стажер, при пассивном участии Стефана. Первые двое отлично ориентировались на местности, остальные воспользовались фотографиями. И получилось, что сумасшедшая нашла маленькую карточку за тем самым облюбованным Юлией пеньком, который находится в глубине леса за аллейкой. Точного времени нам установить не удалось, но, по нашим прикидкам, получалось, что посиди Юлия на муравейном пеньке чуть дольше, она собственными глазами узрела бы драгоценного супруга, теряющего визитку с ценной информацией. И, что очень даже вероятно, узнала бы и причину потери…
А вот как нам теперь быть? Сообщать ей об этом или нет? Прямо, сейчас звонить в полицию или подождать до утра? Или самим поехать и посмотреть на месте, что и как?
На темном безоблачном небе сиял серп нарождающейся луны. Я схватила лунный календарь и проверила наши шансы на успех: через сорок минут месяц должен был зайти, так что пользы от него как от козла молока. Ждать солнца? Я поискала и нашла время восхода Солнце вело себя приличнее: вставало пятнадцать минут пятого, значит, в четыре будет уже светать. Может, стоит подождать три часа и лишь потом выступать в поход?
В наших рядах наступил полный раздрай. У каждого было с десяток предложений, и ни одно нам не нравилось. Сошлись во мнениях только насчет Юлии: не будить ни в коем случае! Ее присутствие сразу боевой настрой собьет. Не то чтобы очень, но все-таки. Что до полиции… Неудобно как-то, опять же в темноте они много не нароют, а болтуну-стажеру можем жизнь испортить. Человек нам услугу оказал, неизвестно, имел ли право делиться информацией, ведь ясно же, что в первую очередь выйдут на него! На всю оставшуюся жизнь убьем в нем веру в простые человеческие чувства. Совсем глупо!
Должна честно признаться, что человеческие чувства к пану Буцкому, а также, что уже верх неприличия, к его супруге играли здесь десятую роль.
Колебания, усиленные действием пива, водки и коньяка, продолжались достаточно долго, практически до рассвета. Определившись, кто из нас самый трезвый, мы вчетвером, тихонечко, на цыпочках, вышли из дома. На стреме оставлены были Эльжбета с Олафом. Мы бы и Алицию оставили, но должен же хоть кто-то из нас говорить по-датски. Стефан вроде говорил, но хуже. На меня была возложена почетная обязанность проводника. Это я должна была отыскать сумасшедший дом и уже заранее гордилась будущими успехами на поприще географических изысканий.
Солнце не подвело. С каждой минутой становилось все светлее, а у воды было видно практически все, не то что в лесу. Снимки нам очень помогли, и мы легко нашли сучковатый пенек, где сонные муравьи уже начинали свой рабочий день. Чуть дальше и вверх… Ну, визитка на траве, хоть и была из плотной бумаги, следов, конечно, не оставила. Мы дружно пожалели, что исчезнувший словоблуд не потерял здесь что-нибудь более тяжелое, скажем, кирпич был бы как нельзя к месту.
Некоторое время мы толклись на тропинке, на полном серьезе обсуждая, не создаст ли наша активная исследовательская деятельность проблем в предстоящей работе ищейки? Наткнется бедная зверушка на наши свежие следы и запутается. Кто из нас меньше всех пахнет? Мы принялись друг друга обнюхивать и со стороны наверняка были похожи на обитателей той самой психбольницы. К счастью, в такую рань никто нас видеть не мог. В конце концов выбор пал на меня, но не из-за запаха, а по вполне рациональным соображениям. Ведь я столько за свою жизнь собрала грибов и ягод по всяким лесам и болотам, что теперь просто не имела права что-нибудь проворонить. А кроме того, Алиция ни фига не видит, Стефан занят снимками, а Магда — слишком высокая. Пришлось бы ей исследовать местность, согнувшись в три погибели. Сколько бы ей в такой позиции удалось продержаться?
Я поднялась по пологому склону, а остальные продвигались по дорожке вдоль озера. Стефан фотографировал, бормоча что-то о грядущем банкротстве, так как слайды для поляроида стоили бешеных денег. А я тихо надеялась, что меня не будет видно на снимках, поскольку в лесу не хватало света для фотографирования. В остальном ничего интересного не происходило. Но через какие-нибудь двадцать-тридцать метров… Ну, максимум тридцать пять…
Вскрикнули мы одновременно. С моей стороны это было: «Эй!», а с их: «Погоди! Стой!». По-моему, я проявила больше здравою смысла, поскольку повредить находку я бы при всем желании не смогла. Тогда, спрашивается, зачем мне стоять и чего годить?
Я и не остановилась, а спустилась к ним. Никто ничего не трогал. Стефан делал снимки. В траве, почти в воде, торчал уголок предмета, очень похожий на бумажник. Черный, открытый, застыл корешком вверх. Что бы это ни было, мы дружно решили считать находку бумажником.
Фотографирование поляроидом все-таки требует некоторого времени. Поэтому я успела поскандалить:
— И какого лешего я должна была там стоять? Оттуда, похоже, кто-то на ботинках съехал, но любоваться мне на это нет необходимости, и так найду. Хотите посмотреть или будем ждать собаку?
— Что?
— Ничего. Следы от ботинок.
— Каких ботинок? — рассеянно спросила Алиция.
— Не знаю, но не домашних шлепанцев, это точно.
— Может, таких? — желчно буркнул Стефан, махнув аппаратом.
Только теперь все три грации удосужились перевести взгляд метром далее. Рядом в траве виднелись ботинки, собственно, одни каблуки, остальное скрывала растительность. Но при желании можно было разглядеть и ноги, брюки и вроде как человека. Об остальном скорее приходилось догадываться, так как вдоль кромки воды росла узкая, но довольно густая полоска высокого тростника. Настолько узкая, что если там действительно лежал человек, то его верхняя часть могла наслаждаться чистой водой.
Ладно уж, возможно, наслаждаться — не самое подходящее в данной ситуации слово. Не придирайтесь.
Никто из нас не издал ни звука. Ни крика ужаса, ни стона или хотя бы вздоха. Я хладнокровно прикинула размер обуви.
