Увидав ужасно изменившееся и грубо загримированное лицо сестры, лежащей в гробу, Зоя чуть не лишилась чувств. Слезы лились безостановочно, опять разболелся шов над бровью. Желая подчеркнуть такую яркую Дашину примету, как длинные ногти, Зоя покрыла их кроваво-красным лаком и только у гроба поняла, как вульгарно это выглядит. Но нет худа без добра, успокоила она себя. Все с удивлением пялятся на ее маникюр и, конечно, сравнивают ее руки с Зоиными.

Интересно, что бы они все делали, если б узнали, как мастерски она их обдурила и продолжает дурить?! Но никто не знал. Все стояли вокруг гроба со скорбными лицами. Ужасно плакала Катерина — теперь до конца дней будет казнить себя за то, что Зоя погибла из-за ее неправильного решения. Подружки шмыгали носами и аккуратно, чтобы не поплыл макияж, промокали платочками слезы.

Лапе было явно не по себе. Зоя с удовлетворением отмечала и воспаленные глаза, и плотно сжатые губы. Он произнес прощальные слова. Сказал, что она была замечательной темпераментной девушкой, отличным умным другом. Уж про темперамент мог бы не упоминать, подумала Зоя. В устах бывшего любовника эта характеристика прозвучала явно двусмысленно.

Приехали на Крестовское кладбище. Процессия тяжело продвигалась по узкой заснеженной тропинке. Зоя снова обхватила Валерку за шею и скоро почувствовала, что он устал. Она слышала его учащенное дыхание, а когда он поворачивал к ней голову, ее обдавало горячим, прогретым натруженными легкими воздухом.

Зоя настолько вжилась в образ сестры, что подобно Даше прониклась к Валерке искренней благодарностью за его участие и просто симпатией к хорошему доброму парню.

— Ты как, Дашук? Не замерзла? — тихо спросил Валерка, усаживая ее на раскладном стуле и заботливо укутывая одеялом.

Зоя чуть заметно покачала головой.

— Спасибо тебе, и прости, что так обременяю.

— Перчатки надень! Простудишься. Валерка сделал вид, что не заметил ее благодарности.

Зоя послушно натянула перчатки и почувствовала, что в самом деле очень замерзла. Неподвижные ноги совсем окоченели. Она словно перестала их ощущать. Ничего удивительного, решила Зоя. — Ведь я инвалид.

…Похороны проходили чинно, с соответствующим случаю количеством слез, вздохов, скорбных речей. Зоя была довольна. Бросив в могилу сестры горсть земли и мысленно попросив прощения у нее и похороненного рядом отца, Зоя с каким-то мистическим ужасом вдруг осознала, что Зоя действительно умерла, и теперь она, Даша, заняла ее место, но осталась совсем одна, и это очень, очень грустно.

Группа людей, провожавших Зою в последний путь, значительно поредела, когда подъехали к Дашиному дому. За поминальный стол сели Катерина с дочерью и двумя тетками, Зоина подружка, Валера, Лапа и две девушки с Зоиной работы. За столом сидели часа полтора. Первой ушла Зоина подружка, потом девушки, что приехали вместе с Лапой, потом Валера. Катерина с тетками принялись за мытье посуды, а Лапа все сидел и сидел, умудряясь говорить долго и ни о чем, и нервно перескакивал с темы на тему. Даша, конечно, поняла, что он хочет с ней поговорить, но не знает, с чего начать, — поэтому ходит вокруг да около.

— Вас, Даша, не удивило, что фирма не сочла нужным помочь вашей семье с похоронами?

— Вы имеете в виду фирму, где работала Зоя?

— Ну да! «Золотое сечение»!

— Мы с мамой не думали об этом. Похоронили, и все. Хотя, если б помогли материально, не отказались бы. Сами понимаете — живем мы не шикуя…

— Ну да. А получается, чем богаче — тем жаднее.

— Ладно, Костя. Не думайте об этом…

Разговор снова иссяк. Посуда была вымыта. Катерина без обиняков предложила Лапе выйти из дома вместе с ней, так как хозяйке пора отдыхать, она, дескать, если он заметил, не совсем здорова. Но Лапа проявил настойчивость, заявив, что ему надо поговорить с Дашей наедине, и он намерен сделать это сегодня же.

Даша с покорностью усталой, измученной жизнью, вдрызг больной, но гордой девушки согласно закивала головой. Уже в прихожей, провожая мать с тетками, она шепнула Катерине, что Костя, наверное, хочет поговорить с ней о Зое — ведь он последний Зоин… Она от усталости никак не могла найти подходящего для Лапы и пристойного для материнского уха слова. Фаворит! — вдруг неожиданно для самой себя выпалила она. Мать понимающе улыбнулась и начала прощаться с Лапой уже без раздражения, даже тепло.

Даша въехала в комнату и застала Лапу разглядывающим фотографию на комодике. Сестра, подобно матери, любила выставлять напоказ картинки из семейного альбома… С Зоей в обнимку, с матерью в обнимку, с отцом тоже в обнимку — в общем, все ангелы. Что касается Зои, она-то всегда хранила семейный фотоархив в коробке и вдалеке от посторонних глаз. Сейчас Лапа разглядывал «обнимку» двух сестер в изящной костяной рамочке. Услышав поскрипывание инвалидной коляски у себя за спиной, он повернулся к Даше и внимательно вгляделся в ее распухшее лицо с повязкой на лбу.

— Зоя всегда говорила, что вы похожи. Даже фотографию какую-то показывала. Маленькую только. Там ваше сходство не очень как-то заметно, а здесь вижу — правда очень похожи…

— Угу. Особенно сейчас, — серьезно ответила Даша.

— Нет, я имею в виду здесь! — он дотронулся пальцем до рамочки.

Прежде чем продолжить разговор, она выдержала короткую паузу — словно подведя черту под предыдущей и, на ее взгляд, пустой частью беседы.

— Костя! Мама права. Я действительно очень устала и плохо себя чувствую. Вы же понимаете, что мне пришлось пережить в последние дни, — она вздохнула и снова потрогала бинт над бровью. — Вижу, что вы хотите меня о чем-то спросить и не решаетесь. Вы, наверное, хотите поговорить о Зое, спросить, рассказывала ли она о вас, любила ли вас…

Костя смутился и зашагал взад-вперед по комнате. Ни о чем из того, что Даша перечислила, он спрашивать ее не собирался. Но быстро нашелся. Подлец, сразу определила она.

— Знаете, — Костя заговорил мягко и доверительно, — все, о чем вы сейчас сказали, очень личное, и я не хочу это обсуждать даже с Зоиной сестрой. Но вопрос к вам есть. Собственно, это не столько мой вопрос, сколько моего, ну, и Зоиного шефа. В прошлом, конечно.

— Вопрос в прошлом или шеф в прошлом? — дурковала Даша. — Да вы сядьте, Костя. Что посреди комнаты свечкой стоять!

Он не двинулся с места, лишь спрятал руки в карманы брюк.

— Послушайте, я не очень большой мастер по части речей, — разозлился Лапа.

Ох, ох, ох! — какие мы нежные… Не обольщайся! По всем остальным частям ты тоже небольшой! Каламбур, хоть и не произнесенный вслух, насмешил, и Даша приложила кулачок к губам, чтобы они не растянулись в улыбке.

— Значит так! — сурово сказал Костик. — В пятницу шестнадцатого января — это, кстати, последний день, когда Зоя была на работе, — шеф улетел в командировку. Его и сейчас нет в Москве, но вчера он звонил и говорил со мной лично по поводу этого дела. — Костя вытащил руки из карманов и важно откашлялся. — Дело в том, что из его сейфа исчезла большая сумма денег в валюте. Перед отъездом шеф дал некоторые распоряжения Зое как своему секретарю относительно этих денег, и кроме нее, их взять было некому. У Зои теперь не спросишь, но это не означает, что дело будет замято. — Он отрицательно покачал головой и строго погрозил Даше пальцем. — Она на другой день-то не куда-нибудь, а к вам поехала, и есть основания полагать, что вы в курсе дела, в смысле вышеуказанной проблемы.

Костик решил наконец присесть и стал осторожно опускаться в кресло. Боевое, даже свирепенькое выражение лица исчезало. Таяло на глазах. Даша внимательно его разглядывала. Чуть насмешливо.

— То-то я вижу, вы такой деловой… Но главное — время для своего расследования вам удалось выбрать просто идеально!

Костик смотрел на Дашу в замешательстве. Издевается или нет? Вроде серьезная… Но нет. Все-таки издевается. Да что себе позволяет эта кривая инвалидка! Явно намекает на то, что он ведет себя бестактно. Лучше бы сестрице намекнула, что тырить деньги тоже не очень-то тактично. Хотя напор действительно можно было бы ослабить. Шеф просил его быть поделикатнее. Он ведь не уверен, что деньги взяла Зоя. Ну и про то, что время для расспросов сегодня неподходящее, тоже сказал. Но не встречаться же ему сто раз с этой уродкой, которая черт знает что о себе думает! А вообще, не надо было идти на поводу у Залесского, включаться в дурацкое и скорее всего бестолковое дознание и портить отношения с Зоиными родными… И тон взял скандальный какой-то…