– Ишак-бабай хватай! – воскликнул Герасим, тыча в темную комнату лучом Захарова фонарика. – Хватай, шайтан! Уйдет, гад!

Там Ферапонт стремительно освобождался от японских циновок. Тут-то Захар и окаменел.

Он дожил до двадцати пяти лет, почти не сталкиваясь с проблемой выбора. Объяснялось это просто – он был всегда прав.

А тут проблема встала во весь богатырский рост: куда бежать? За Ферапонтом или к новоявленной крысетке Радмиле?

Конечно же, Ферапонта мог встретить у автостоянки патруль. Но киберсквоттер не дурак – догадается, непременно догадается, что если уж Захар его отыскал, то наверняка связался с патрулем. Значит, может и не побежать к автостоянке, и нужно его преследовать в связке с патрулем! Не то уйдет к каким-нибудь сломанным мостам, переправится на тот берег – и выслеживай его с вертолета по бескрайней одичалой местности!

Но если гнаться за Ферапонтом, неизвестно, чем кончится драка, в которую втравили голубую крысетку. Она, скорее всего, действительно Радмила… а Ферапонт уже у дверей… а Радмиле поставили подножку… а треклятый кизяк-малай завизжал от бурного отчаяния, словно его режут!..

И главное: куда ни кинься – будешь не прав!

Эта мысль вогнала Захара в самый натуральный ступор. И цензор, живущий в его душе и не допускающий таких отчаянных ситуаций, явно схватился за голову.

Голубую крысетку стали катать по плиточному полу бассейна короткими тычками когтистых лап. Она пыталась брыкаться и пронзительно пищала.

Захар не выдержал – подхватил скутер и, опершись о перила, соскочил в бассейн.

– Раздолбай-батыр! – крикнул ему вслед Герасим и сам побежал преследовать Ферапонта. На что он рассчитывал – неведомо; скорее всего, на шайку Махмудов, что бродит у развалин в поисках приключений и надеется в это время суток все же выловить какую-нибудь заблудшую гяур-ханум.

Отцепив пластину, Захар сел на скутер и понесся к крысеткам.

Бассейн был невелик – двадцатипятиметровый, так что мохнатые твари не успели изготовиться к обороне. Главное, чтобы под колеса не попала голубая крысетка.

Воинство Рогнеды растерялось – ни в одном сценарии файта не был прописан мужик на скутере, раздающий тумаки направо и налево. Крысетки разбежались от греха подальше, а когда Рогнеда, следившая за событиями по большому монитору, наконец приказала отключить трансляцию и выскочила со своим пистолетом, Захар уже протянул руку Радмиле, рывком поставил ее на ноги и тут же ударил плечом в живот. Новоявленная крысетка сложилась и повисла на плече у спасителя. Захар буквально на пятачке развернул скутер и понесся прочь, к дальней лестнице.

Он схлопотал пулю в плечо, но она отскочила. Оставалось очень быстро подняться по лестнице со скутером в руке и Радмилой на плече. Ему это удалось. Он протиснулся в дверь, захлопнул ее за собой, поставил Радмилу на ноги, включил фару – и они побежали…

Выбравшись на свежий воздух, Захар первым делом стянул с девушки мохнатую крысиную маску. И вздохнул с облегчением – это действительно была Радмила.

– Убираемся! – сказал он. – Еще не хватало опять сцепиться с Махмудами…

Тут он вспомнил, что хороший и дорогой фонарик остался у Герасима. Это было последней каплей – Захар, не беспокоясь о нежном слухе дамы, выругался последними словами. И повел скутер через заросли сорняков, мало беспокоясь, идет ли за ним следом Радмила.

Она же, с большим трудом избавившись от передних лап, вынула наконец изо рта шарик и долго отплевывалась – пока Захар не вывел ее из развалин на парковую дорожку. Там лишь он пристегнул к скутеру пластину, а Радмила заговорила.

Почему-то ее больше всего возмутили разноцветные кругляши, которыми ее накормили. Заодно она вспомнила про рекламу корма в сетях, который предназначался всем грызунам, включая «ratlings».

—   Но как? Откуда? – восклицала она. – Что означают эти рэт-линги? В Америке что, они тоже есть?

—   Так оттуда эта дрянь к нам и пришла, – вразумил ее Захар. – Может, вообще все посетители сидят за океаном. У них-то с этим теперь строго, и многие перетаскивают такие реалити-шоу к нам, тут и платить нужно меньше.

—   А мы-то туда наняться хотели! – некстати брякнула Радмила, и Захар вспомнил про Ферапонта.

На душе не то что кошки – крысетки скребли своими огромными и тупыми когтями. Ведь был же в руках знаменитый шантажист, был почти дважды – и оба раза смылся, утек, не оставив следов! Гоняйся теперь за ним по всему Интернету…

Да еще Радмила вот-вот вспомнит, что ее любимый скутер остался в подвале у крысеток. То-то будет причитаний…

Только теперь Захар понял, что был не прав: вот не поехал бы он искать пропажу, и совесть, как ни странно, была бы куда чище, чем теперь. По крайней мере, на ней не повисло бы тяжким грузом неисполнение служебного долга – самое страшное, что может случиться с цензором. Махнуд бы рукой на капризную привереду – и вовсе никогда не узнал бы, что случилось с Радмилой. И не пытался бы узнать! Вычеркнул бы напрочь из списка контактов! Как бы это было прекрасно – уехал на рассвете в аэропорт, и все, и точка…

А теперь – шагай, ведя за руль скутер, и думай, и думай. А за тобой плетется женщина, которая уже поняла, что неплохо бы помолчать. И как с ней быть, неизвестно. Бестолковая женщина – в неприятности влипла, скутер потеряла и под меховым балахоном, наверное, вся в синяках. А ведь такой толковый модератор, и надо же… Ну и что с ней делать?

Столько времени было на нее потрачено… и ведь все так хорошо складывалось!..

Захар собрался с духом и вызвал патруль. Коротко объяснив, что беглый киберсквоттер, возможно, околачивается в развалинах, он велел перекинуть информацию о реалити-шоу в инфоцентр – там разберутся, что с ней дальше делать и кого высылать на охоту. Вроде как по закону такие шоу запрещены, но есть миллион оговорок, в которых разбираются только дежурные юристы инфоцентра.

Радмила слушала его короткие приказы и очень хотела, чтобы этот суровый мужчина, которого она, кажется, недооценила, наконец обратился к ней хоть с единым словом. Но слова не было.

Они молча дошли до дверей туннеля, соединявшего корпуса «Белых берез». Они и весь туннель прошли молча, и на площадке возле лифтов оказались. В кабинке Радмиле удалось встать так, чтобы наконец встретить взгляд Захара. Только тогда она могла бы задать вечный женский вопрос: так что же теперь будет с нами? Но собрать слова ей не удалось – вопрос получился безмолвный.

«Да, наверное, что задумали, то и будет, – также безмолвно ответил ей Захар, улыбаясь криво, потому что иначе не умел. – Тут уж ничего не поделаешь, мы хоть на одном языке говорим…»

Вы сочтете меня слишком молодым для должности инквизитора, но за всю свою короткую жизнь я перевидал немало черного зла. Ибо в тысяча четыреста сороковом году от рождества Господа нашего я, будучи послушником епископа Нантского и обладая прекрасным отчетливым почерком, часто призывался для записи исповедей, исполненных таких ужасов, что даже годы спустя не могу вспоминать о них без дрожи. Я говорю о признаниях в черной магии, ведовстве и ереси, способных пробудить сомнения даже в наиболее истовом из верующих и бросить чистейшие души в пучину отчаяния.

Благодаря своему разборчивому почерку я был назначен одним из писцов на процессе Жиля де Ре, прозванного Синей Бородой, где приходилось бесстрастно и аккуратно заносить в протокол описания истязаний и издевательств над малыми детьми, гнусных ритуалов и извращений, о существовании которых я до сих пор не подозревал. Когда же наконец маршала Франции приговорили к сожжению на костре, меня попросили изъять из протоколов наиболее омерзительные излияния преступника: правда могла повергнуть в ужас будущие поколения. Так что все мои усилия были потрачены впустую. Однако вымаранные страницы невозможно вырвать из душ наших. Раны, нанесенные этими страшными признаниями, до сих пор не зажили, и по ночам меня мучают кошмары.