— Принес, — с достоинством сказал Кторов.

— Это славно, — обрадовался кот. — Значит, попируем!

— Кто погуляет, а кто и облизнется, — Антон легонько щелкнул кота по носу. — Ишь, устроился, и рыбку хочешь съесть…

— В музей загляни, — посоветовал кот. — Папка белая, второй стеллаж от входа в третьей комнате, на третьей полке снизу. Там про твое дело интересные документики собраны. И не надо намеков, не надо! Никто меня не кастрировал, у меня подружки, почитай, в любой хате! Да! В любой хате!

Последние слова он произнес с особым жаром, потом заглянул в лицо Кторова круглыми глазами с огромными зрачками:

— Где там у тебя валерьяночка?

Глава одиннадцатая

Слух по городу все-таки прошел.

На Антона, идущего по улице в гимнастерке без погон, туго затянутой ремнем, в галифе и хромовых сапогах, горожане смотрели с восхищением и страхом. С одной стороны, как не восхищаться, если он их от Черного сотника избавил? А с другой стороны, тот, кто с серебром дружбу водит, человек опасный — трудно понять, чего от него ждать. Такой и с носаком знаться может, и ночную укуску за свою почитать.

Краеведческий музей располагался рядом со штабом самостийников в маленьком одноэтажном доме, но Кторова туда пустили без лишних расспросов и особых документов не потребовали. Сам музей представлял собой четыре комнаты с пузатой купеческой мебелью, что должна была отражать быт лукоморского горожанина конца девятнадцатого — начала двадцатого веков. На стене первой висел гобелен, на котором степенный украинец за обеденным столом тоненькими скибочками резал шмат сала. За столом сидели дети и хозяйка, с нетерпением ожидающие окончания этого захватывающего действа. У порога задорно поднял розовый пятачок подсвинок. На столе парил самовар.

В красном углу горницы висела потемневшая икона, но, как Кторов ни вглядывался в нее, не мог определить, что за святой на иконе, а при одном из выбранных ракурсов Кторову даже показалось, что изображен на иконе ящер, сидящий верхом на лошади и поражающий копьем человека. Быть этого не могло, и Антон, оглядевшись по сторонам, даже перекрестился осторожно. Ничего особенного не произошло, но когда Антон перешел в третью комнату, сзади послышался сухой треск. Он обернулся и увидел, что странная икона упала на пол. Более того, задник ее отлетел, и обнажился кусок желтой плотной бумаги, свернутый в гармошку.

Он вернулся, поднял икону, вытащил бумагу и, воровато озираясь, повесил икону на прежнее место.

В третьей комнате и в самом деле стояло несколько книжных стеллажей. Книг на них было немного, а все свободное место занимали тщательно разложенные предметы с пояснительными табличками.

Он наклонился к указанной котом полке и действительно обнаружил там белую тоненькую папку, порадовавшись, что надел гимнастерку. Сунуть папку под гимнастерку за ремень оказалось делом нескольких секунд. Он выпрямился.

— Решили познакомиться с историей города? — осведомились сзади.

Антон обернулся.

У входа стоял начоперотдела местной ЧК Павел Гнатюк и, насмешливо щурясь, разглядывал столичного гостя.

— Забавно здесь у вас, — вместо прямого ответа отозвался Кторов.

— Не только забавно, — Гнатюк кивнул на прозрачный сосуд в углу комнаты. В мутной жидкости плавало что-то длинное, белое, напоминающее рыбину. — Маховая нога Сени Попрыгунчика. Около сотни жертв. Кровожадная была тварь, пробу ставить негде. А вы не писатель, как я понимаю. Не поговорить ли нам более откровенно, товарищ?

Кторов подумал.

— Можно и поговорить, — согласился он.

Открыв тайник, искусно сделанный в портсигаре, Антон подал чекисту мандат, подписанный Дзержинским.

— Мощный документ, — одобрил Гнатюк. — Значит, это о вас меня предупредили шифровкой из Харькова.

— О чем? — не понял Антон.

— Да как обычно, — пожал широкими плечами Гнатюк. — Может обратиться… Личное поручение Ленина и Дзержинского… Просим оказать полное содействие в случае необходимости… А что, созрела такая необходимость?

— Пока не знаю, — вздохнул Кторов и поинтересовался: — А вы обо мне как узнали? Только не говорите, что вычислили, мне кажется, у вас более конкретные источники.

— Куда уж конкретнее, — кивнул чекист. — А вы не догадываетесь?

— Догадываюсь, — усмехнулся Кторов. — Баюн Полосатович?

— Кот, — признался Гнатюк. — Сам пришел. Подозрениями, говорит, поделиться хочу.

Они вышли из музея.

Около музея, привязанные к забору, стояли две оседланные лошади.

Кторов вопросительно посмотрел на чекиста.

— Так ты же русалов посмотреть хотел, — безмятежно сказал Гнатюк. — Чего же откладывать?

— Залив был тихим и спокойным.

Горы, окружавшие его, густо поросли мохнатыми реликтовыми деревами, уже опушенными клейкой зеленой листвой. По узкой каменистой дороге они выехали на площадку, где зеленая весенняя трава перемежалась серыми каменными россыпями.

— Здесь они, — сказал Гнатюк. — Смотри только внимательнее.

Кторов всмотрелся в прозрачную воду. Она была настолько чиста, что легко различалось каменистое дно. С глубиной вода становилась все более зеленой и густой, но и просматриваемого пространства хватило, чтобы различить на дне правильные ряды вытянутых фигур.

Блюмкин не соврал. В Москве Кторову казалось, что это пьяное хвастовство коллеги. Оказалось — чистая правда.

— Ближе не советую, — сипло сказал Гнатюк. — По себе сужу, насмотрелся однажды, так веришь, неделю не спал.

— Лихо, — с хрипотцой отметил Кторов. — Кто же это их?

— Розалия Землячка да Бела Кун, — Гнатюк снял бинокль и протянул его товарищу. — Нашли, кому судьбы российских мужиков доверить!

В бинокль оказалось трудно различить что-либо определенное, только тени в воде вытянулись и обрели человеческие очертания. Домысливать было страшно.

— И сколько их здесь? — спросил Кторов, опуская бинокль.

— Откуда я знаю? — буркнул Гнатюк. — Я их не топил. Знаешь, что я сейчас подумал? Всадить бы в твой затылок пулю, пока ты окрестности разглядываешь, — и в воду. От таких вот гостей одно беспокойство. Когда мне что-то непонятно, я нервничать начинаю. А так — все спокойно, все хорошо, и проблем никаких. Мало ли что — ехал да не доехал. Время беспокойное.

— Ну-ну, — хладнокровно сказал Кторов.

Гнатюк неприятно улыбнулся.

— Хорошо держишься, браток. Другой бы за наган стал хвататься.

А ты не суетлив. Считай, пошутковал я насчет мыслей своих. К воде спускаться будем или назад поедем? Я тебе так скажу, покойник он и в море покойник. Здесь они спокойно лежат, здесь хорошо.

— Назад поедем, — Кторов вернул чекисту бинокль. — А ты, я вижу, всего этого не одобряешь?

— Крови уж больно много, — пояснил Гнатюк. — Я понимаю, когда в бою. Но эти-то вроде в плен сдались, оружие побросали. Покуда мы так мировую революцию делать будем, земля кровью захлебнется.

Да и кто за нами пойдет, если мы чужой кровушки во имя даже самых распрекрасных идеалов жалеть не будем? Тебе-то это вроде тоже не глянется?

— Не глянется, — подтвердил Кторов.

— Чего же тогда служишь?

— А ты?

— Да куда деваться, — вздохнул Гнатюк. — Все у меня здесь, сам местный в третьем колене, все, что предки нажили, не бросишь ведь, верно?

Лошади шли неторопливо, день был солнечным, и только на западе стягивались в молочную кучу растянувшиеся поутру облака. Никуда не хотелось торопиться. И делать после увиденного ничего не хотелось. Даже не верилось, что в этом благословенном Богом месте творились страшные дела. Интересно, как их топили? Вывозили на ржавой барже и по одному спускали под воду с грузом на ногах.

На глазах у остальных. И каждый терпеливо ждал своей очереди. Антон почувствовал, как каменеют скулы. Зачем все это делалось? Ради чего? Революции совершаются во имя людей. А когда людей топят, как слепых щенков? Кто будет жить в светлом и красивом будущем, если революционная доблесть — потопить людей, уставших воевать?