— Да-да, — сказал я и остановился, пропуская не известного мне геофизика и шедшую за ним тетю Женю.

— О чем ты говорил с Олегом? — спросила она, проходя мимо меня.

Ответа дожидаться не стала, и слава Богу.

Я пристроился следом. Поляна кончилась, мы вошли в прозрачный и призрачный лес, где между деревьями громоздились валуны. Земля опять задрожала под ногами, и неожиданно из-за деревьев я услышал нараставший свист, а затем шипение, будто гигантская кобра подняла над корзинкой фокусника свою голову.

— Вперед! — крикнул Старыгин и побежал. — Гарик, не отставай!

Геофизик, которого, оказывается, звали Гариком, не только не отстал — он несколькими прыжками опередил Старыгина и первым выбежал на поляну. Лес кончился, дальше простиралось серое, покрытое камнями плато, за которым начинался подъем на сопку, и черно-коричневый пологий конус с грязно-серой вершиной предстал перед нами во всем своем ужасном великолепии. Столб дыма распался на несколько длинных волокон, поддерживавших плоскую черную шапку, от которой отваливались огромные куски, и они, будто грозовые тучи, плыли по небу на восток.

Но не извержение привлекло мое внимание. Метрах в трехстах впереди клокотало, выбрасывая пар, круглое озеро. Над ним клубились мелкие облачка, и марево застыло в воздухе, словно стеной отделяя нас от озера, откуда в нашу сторону полз тяжелый удушливый запах…

И тут я увидел Николая Геннадьевича. Он стоял на невысоком холме в нескольких шагах от бурлившей воды. Или это была не вода, а жидкий сероводород? В тот момент я забыл обо всех законах химии, мне казалось, что у ног Н.Г. клокочет не жидкость, а бьется чье-то живое тело: чудовище, вроде Лох-Несского, поднимает широкую спину, выгибает ее, показывая, что оно здесь, оно пришло, оно ждет, чтобы его поняли…

— Коля! — закричала тетя Женя и неожиданно оказалась впереди всех. Мы бежали и кричали, но берег, казалось, не приближался. Н.Г., оглянувшись, увидел нас, махнул рукой, что-то крикнул и пошел. Медленно двинулся вперед, поднимаясь на пологий холм, откуда, наверное, хорошо было видно все озеро до противоположного берега. Я мог себе представить, какая там стояла вонь. И не мог себе представить, как там можно дышать.

Воздух наполнился звуками, возникшими будто из-под земли, но быстро переместившимися вверх. Что-то рокотало над головой, но мне все равно казалось: это тяжело вздыхает земля. Я не сразу догадался: над нашими головами на высоте сотни метров завис вертолет, дверца была открыта, и кто-то, кого я не мог узнать (Перчиков, скорее всего), махал нам рукой. Я тоже махнул, показывая вперед, на озеро, на Черепанова. Похоже, Николаю Геннадьевичу стало плохо — шел он странно, цепляясь руками за кусты, будто, поднимался на крутой склон горы. Может, так оно и было: земля там шевелилась, трескалась, что-то взламывало ее изнутри, и с каждой секундой холм действительно становился круче. Из глубины озера вырвались струи пара и желтоватые клубы то ли дыма, то ли отравленного воздуха.

Вертолет накренился и медленно полетел вперед. Перчиков, видимо, заметил Черепанова среди неожиданного нагромождения камней там, где еще несколько минут назад мирно росла трава.

Бежать было трудно не только потому, что земля дрожала все сильнее и уходила из-под ног, но что-то мешало в голове, то ли мысль, то ли болевая точка, будто кто-то сильной ладонью обхватил затылок и сжимал, и низким басом произносил слова, которые я не мог понять, но в то же время знал, что понимать ничего не надо. Нужно чувствовать, однако именно чувств во мне не было никаких. Я ощущал себя автоматом, запрограммированным на одно простое движение — вперед и вверх.

Склоны словно отталкивали. Я понял, как трудно приходилось Н.Г., потому что и передо мной пологий склон неожиданно встал дыбом. Я уткнулся носом в потрескавшуюся землю и вцепился зубами в оказавшуюся у лица толстую ветку. Вкус был отвратительный, серный и еще какой-то. Я заставил себя приподнять голову и увидел надвигавшуюся сверху (или по земле?) тучу пепла. Путь преграждали потоки лавы — они-то откуда? Здесь не могло быть лавы, но я видел, на самом деле видел, как лава на моих глазах остывала и покрывалась твердой корой, под которой — я был в этом уверен — текла расплавленная масса.

Далекий кратер выбрасывал докрасна раскаленные обломки скал; иные разрывались в воздухе подобно бомбам, и их осколки разлетались во все стороны. Я видел Черепанова — он поднимался с удивительным проворством и отвагой, взбираясь на почти отвесные уступы.

Вскоре он добрался до вершины круглого утеса, это было что-то вроде площадки шириной около пяти метров. Под скалой плескалось озеро. Из него, как мне теперь казалось, вытекала и окружала утес огненная река, которую выступ разделял на два рукава. Между ними оставался узкий проход, в который смело проскользнул Н.Г. Сделав нечеловеческое усилие, он перепрыгнул через поток кипящей лавы и исчез с глаз.

Я закричал, решив, что Николай Геннадьевич упал в огненную реку, и меня поразило молчание тети Жени. На какое-то мгновение мне показалось, что и она исчезла, но тут же я увидел ее спину. Тетя Женя карабкалась на крутой откос, цепляясь за уступы, как опытный скалолаз. Ей было не до крика, она была уверена, что спасет мужа — он скрылся за пеленой дыма, и мне почудилось, что я слышу его замиравший в отдалении голос.

Рокот вертолета сорвался в визг и мгновенно затих, оставив в мире только рев струй и шипение газа.

Нечего было и думать добраться до Николая Геннадьевича. Было сто шансов против одного, что мы погибнем там, где ему удалось пробраться с нечеловеческой ловкостью помешанного. Не было возможности ни перейти, ни обойти огненный поток. Напрасно тетя Женя старалась перебраться на другую сторону; она едва не погибла в клокочущей лаве, и мы со Старыгиным с трудом ее удержали.

— Коля! — звала тетя Женя.

Но он продолжал подниматься, временами появляясь в клубах дыма, под дождем пепла. Я видел то его голову, то руки, затем он снова исчезал и появлялся уже выше, на уступе скалы. Он быстро уменьшался в размерах, как летевший вверх предмет.

Кругом стоял глухой гул. Холм (или уже гора? что это было?) гремел и пыхтел, как котел с кипящей водой.

Иной раз где-то совсем близко срывался обвал; огромная глыба летела вниз с возраставшей скоростью, подпрыгивая на гребнях скал.

Был момент, когда ветер швырнул в нашу сторону пламя, и оно накрыло нас багровой завесой. У меня вырвался крик ужаса, но Черепанов снова появился, размахивая руками.

Наконец Н.Г. добрался до вершины холма, до самого берега черного озера. Наша группа тоже взобралась почти на самую вершину, все трое: тетя Женя, которую ничто не могло остановить, за ней Старыгин, а следом я со всеми своими страхами и с головой, которая, я был уверен, принадлежала сейчас не мне, а другому существу, может, даже не живому, и чье тело было не моим, а скрытым от всех в глубине черного озера…

Черепанов шел вдоль скалы, поднимавшейся над кипевшей поверхностью. Камни дождем сыпались вокруг него.

Вдруг скала рухнула. Николай Геннадьевич исчез. Отчаянный крик тети Жени показался мне гласом Господа. Я сделал рывок и упал — оказалось, что подо мной все тот же пологий склон холма, а вовсе не крутой подъем. От неожиданности я не удержал равновесия, но тут же вскочил на ноги: не было никаких лавовых потоков, не было летевших камней, под ногами медленно набегали на берег горячие волны озера. Земля все еще дрожала, а тетя Женя стояла на коленях у кромки воды и что-то бормотала. Взгляд у нее был совершенно безумный. Я понял, что она готова вслед за мужем войти в озеро и исчезнуть, как только что на моих глазах вошел и исчез Николай Геннадьевич.

Вертолет опять зарокотал, и я почувствовал движение горячего воздуха за спиной. Перчиков все-таки посадил машину, и двое выпрыгнули из кабины, не дожидаясь, пока перестанет вращаться винт.

Что потом… Обруч, стянувший мне голову, разжался, и мой череп, похоже, не выдержал, его разорвало изнутри, и мир засверкал, расплавился, вытек куда-то…