Хоффманн, по примеру прочих, постучал в дверь, но его впустили не сразу. Ему велели постоять в коридоре, вытянув руки, пока Йоранссон обыскивал его. Гренсу трудно было устоять на месте, когда он понял: резкий звук, который в записи длился минут девять, означал, что руки интенданта касались микрофона.

Он ехал быстро и резко затормозил, когда из темноты выступил съезд, ведущий к поселку Аспсос.

Еще пара километров. Комиссар пока еще не смеялся, но уже улыбался.

Воскресенью было всего несколько часов от роду. Времени у Гренса в обрез, но он успеет. До утра понедельника остается еще больше суток. В понедельник в отделе безопасности правительственной канцелярии будут просматривать записи, сделанные камерами слежения в выходные.

У него уже имелись голоса; теперь он получил лица.

Совсем скоро он сможет подтвердить связь между тремя участниками встречи и приказами, которые получал директор тюрьмы до и во время драмы с заложниками, закончившейся гибелью людей.

Участок перед таунхаусом на застроенной таунхаусами улице в таунхаусном районе.

Эверт Гренс остановил машину перед почтовым ящиком с номером 15, потом посидел, посмотрел на тишину. Ему никогда не нравились такие места. Люди живут слишком близко друг к другу и хотят выглядеть одинаково. Сам Гренс жил в большой квартире на Свеавэген; кто-то ходил у него над головой, кто-то стоял под его полом, еще кто-то пил воду из стакана по ту сторону кухонной стены, но Гренс не видел этих людей, не ощущал их присутствия. Иногда он их слышал, но не знал, во что они одеты, какая у них машина, ему не случалось видеть их в халате с газетой под мышкой, и он был избавлен от заботы о том, что ветки их сливовых деревьев слишком нависают над забором.

Он и самого себя-то с трудом выносит.

Так с какой стати он должен терпеть дым от жарящегося на гриле мяса и стук футбольного мяча о деревянные двери?

Надо спросить Свена (потом, когда все кончится), каково это — разговаривать с людьми, которые тебе не интересны.

Комиссар открыл дверь и вышел в весеннюю ночь; было тепло, как в доме. Метрах в двухстах высилась стена, темная линия на фоне неба, которое отказывалось чернеть и будет упорствовать в этом, пока лето не перейдет в раннюю осень.

Квадратные плитки на аккуратно подстриженном газоне. Гренс шел к двери, поглядывая в освещенные окна первого и второго этажей — наверное, кухня, наверное, спальня. Леннарт Оскарссон все последние годы жил в нескольких минутах ходьбы от рабочего места. Гренс был уверен: способность жить в таунхаусе как-то связана с возможностью не отделять одну реальность от другой.

Он намеревался застать хозяина врасплох. Он не позвонил, не предупредил, он рассчитывал встретить человека, который спросонок не сможет ничего возразить.

Все оказалось совсем не так.

— Вы?

По описаниям Херманссон это был сломленный человек.

— Что вам нужно? — На Оскарссоне была тюремная форма.

— Так ваш рабочий день еще не закончился?

— В смысле?

— Вы в форме.

Оскарссон вздохнул:

— Думаю, я буду работать не один. Если только вы не приехали ко мне посреди ночи, чтобы выпить чаю и помочь мне решить кроссворд.

— Вы меня впустите? Или желаете разговаривать на крыльце?

Сосновый пол, сосновая лестница, сосновые панели. Гренс решил, что директор тюрьмы сам делал ремонт в прихожей. Кухня выглядела старенькой, шкафчики и табуретки — родом из восьмидесятых, пастельных оттенков. Такие больше не продаются.

— Вы здесь живете один?

— Теперь — да.

Гренс как никто знал, что дом иногда отказывается меняться и покинувший его человек словно задерживается среди красок и мебели.

— Пить хотите?

— Нет.

— Тогда я выпью один.

Леннарт Оскарссон открыл холодильник, аккуратно заставленный продуктами, овощи, как полагается, на нижней полке, и взял бутылку пива с верхней.

— Вчера вы чуть не потеряли хорошего друга.

Оскарссон сел и, не отвечая, выпил.

— Утром я проведал его. Дандерюдская больница. Он ранен, ему очень больно, но он выкарабкается.

Бутылка со стуком встала на стол.

— Я знаю. Я тоже говорил с ним. Два раза.

— И как?

— Что — как?

— Каково вам знать, что вы в этом виноваты?

Чувство вины. Гренс и о нем все знал.

— Сейчас половина второго ночи. Я брожу в служебной форме по своей собственной кухне. И вы спрашиваете, что я чувствую?

— Это оно? Чувство вины?

Оскарссон взмахнул руками:

— Гренс, я понимаю, к чему вы клоните.

Гренс смотрел на человека, который тоже не ляжет спать этой ночью.

— Почти тридцать шесть часов назад вы говорили с моей коллегой. И признали, что приняли как минимум четыре решения, которые заставили Хоффманна действовать так, как он действовал.

Оскарссон покраснел.

— Я понимаю, к чему вы клоните!

— Кто?

Директор тюрьмы встал, вылил из бутылки остатки, а потом швырнул ее о стену и подождал, пока не замрет на полу последний осколок. Расстегнул форменную куртку, положил на пустой кухонный стол. В подставке для столовых приборов торчали большие ножницы. Оскарссон аккуратно вытянул один рукав, тщательно разгладил тыльной стороной ладони и отрезал довольно большой кусок, сантиметров пять-шесть в длину.

— Кто отдавал вам приказы?

Оскарссон взял первый отрезанный кусок, провел пальцами по махристым краям, и улыбнулся — Гренс был в этом уверен — почти застенчивой улыбкой.

— Оскарссон, кто?

Оскарссон продолжал резать, прямые, тщательно отмеренные линии, второй прямоугольник аккуратно лег на первый.

— Стефан Люгас. Заключенный, за которого вы отвечали. Он погиб.

— Не по моей вине.

— Павел Муравский. Пит Хоффманн. Двое других заключенных, за которых вы отвечали. Они тоже погибли.

— Не по моей вине.

— Мартин Якобсон…

— Хватит.

— Мартин Якобсон, тюремный инспектор…

— Хватит, Гренс, я сказал — хватит!

С первым рукавом было покончено. Невысокая стопка из кусков ткани.

Оскарссон потянул второй, чуть встряхнул. Залом примерно посредине. Ладонь долго гладила ткань вперед-назад, пока залом не исчез.

— Пол Ларсен.

Он снова резал, теперь быстрее.

— Мне отдавал приказы начальник Государственной пенитенциарной службы Пол Ларсен.

Гренс вспомнил: примерно через полчаса после начала записи микрофон заскребся о натянувшуюся штанину, потом чайная ложечка звякнула о фарфор: кто-то воспользовался случаем выпить чашечку кофе.

Короткая пауза — это хозяйка вышла из кабинета, чтобы привести дожидавшегося в коридоре руководителя пенитенциарной службы.

Начальник пенитенциарной службы получил приказ. Начальник, в свою очередь, передал приказ по инстанциям. От настоящего отправителя.

Гренс смотрел, как голый по пояс человек режет на куски форму, которой добивался всю свою сознательную жизнь, и заторопился вон, прочь из кухни, что никогда не поменяет цвет, из дома, где царит еще более безнадежное одиночество, чем в его собственном.

— Знаете, зачем они нужны?

Леннарт Оскарссон стоял в дверях, когда Гренс залезал в автомобиль. Свеженарезанные куски в поднятой руке. Леннарт уронил два, они упали на землю.

— Помойте машину, Гренс. Знаете, возьмешься наводить порядок — чистые тряпки и понадобятся, а это вот чертовски дорогая ткань.

Он набрал номер, едва машина выехала из тихого таунхаусного района. Посмотрел на церковь, на четырехгранную колокольню, на тюрьму, на мастерскую, скрытую за высокой стеной.

То, что случилось меньше тридцати шести часов назад, будет преследовать его всю жизнь.

— Алло.

Йоранссон не спал.

— Не спится?