Василий снова был атакован настойчивыми приглашениями посетить родительский дом. Два дня он ухитрялся уклоняться от визита, но на третий день посыльный графини подкараулил его во дворце, в обществе короля.

— Надеюсь, мне не придется снова искать тебя, — заметил Штефан и попросил Василия навестить мать, пока та не прибегла к помощи главы королевского дома.

Но на сей раз Василий знал, чего от него хотят, получив две недели назад первую записку, в которой говорилось: «Эта девушка невозможна, и ты должен с ней поговорить».

Он не стал утруждать себя чтением остальных посланий, которые приходили чуть ли не каждый день, и отделывался ободряющими ответами вроде:

"Ты можешь это сделать, мама» и «Я рассчитываю на тебя, мама». А один раз, зная Александру, решил позабавиться и посоветовал: «Не обращай внимания, это всего лишь пустая болтовня».

Он ждал жалоб от Александры, но их не последовало вообще.

Василий старался держаться в стороне, пока не завершится превращение или же мать не признает свое поражение. Нарываться на гнев Алин означало разозлиться и самому, а Василий знал, что в результате он снова пожелает ее, а ему и без того было трудно бороться с искушением, даже не видя Александры. Что будет, то и будет, решил он.

Но графиня оставалась непреклонна, и, возможно, ему следовало бы все-таки повидать мать, послушать ее разглагольствования и постараться убедить, что не следует ожидать чудес всего за две Недели, а потом побыстрее уехать, чтобы не столкнуться с Александрой. Господи, если бы только он мог сопротивляться потребности видеть ее…

Василий застал графиню в гостиной в полном одиночестве. В глубине души он надеялся, что она притащит на буксире и Александру, чтобы продемонстрировать одно из тех новых платьев, носить которые его невеста терпеть не могла, но сцена больше всего напоминала ту, когда он узнал о своей помолвке, за исключением того, что Мария была одета по-домашнему, и на этот раз она не улыбалась.

Предупреждая поток жалоб, Василий спросил:

— Ну, как там новый гардероб? Есть сдвиги? К сожалению, оказалось, что этот вопрос тоже был включен в список жалоб.

— Девушка отказывается, как она выражается, «тратить время» на примерки, а те несколько платьев, которые уже готовы, носить не собирается.

— Почему?

— Все они или не того цвета, или слишком тесные, или слишком свободные — в общем, она весьма изобретательна в своих отговорках.

Василий постарался скрыть улыбку:

— По-моему, она слишком долго носила свои рубашки и штаны, и теперь, вероятно, любое платье ее стесняет.

— Дама не может одеваться так, как она!

— Знаю, мама.

— Если она берет в руки вилку или ложку, то Обязательно уронит, а стоит ей хоть чуть-чуть расстроиться, то изрыгает чудовищные ругательства! Сегодня она грозилась зажарить моего повара! Василий заинтересовался:

— Она разгневалась на месье Жерара? За что?

— Видишь ли, я решила, что ей будет полезно получить опыт участия в обеде из семи блюд, — ответила Мария, чувствуя некоторую неловкость.

— Так ведь это же занимает уйму времени, — заметил Василий.

— Верно, и, когда подали шестую перемену, она отправилась на кухню и заявила месье Жерару, что если он пришлет еще хоть одно блюдо, то сам окажется в нем. Теперь он уходит от меня.

— Кстати, мне никогда не нравилось, как он готовит суфле, — с серьезным видом заметил Василий и тут же не выдержал и расхохотался.

Мария грозно уставилась на сына, но не смогла обуздать его веселье.

Василий очень жалел, что не видел Александру на кухне. Вероятно, она выглядела великолепно — ее глаза цвета полуночного неба сверкали гневом, а грудь высоко вздымалась…

— Что тут смешного? — укоризненно спросила Мария. — Она уже перестала даже делать вид, что пытается усовершенствовать свои манеры, и утверждает, что мы не имеем права изменять ее.

Это отрезвило графа, и он спокойно сказал:

— А знаешь, она права. Мы действительно не имеем права пытаться изменить ее. По-видимому, это было не совсем то, на что рассчитывала графиня, потому что она обиженно возразила:

— Ты хочешь заставить меня сказать это?

— Что именно?

— Что я сделала ошибку, настаивая на том, чтобы ты привез невесту, которую никогда не видел.

— Значит, именно это ты и пытаешься мне сказать?

— Да, я говорю, что ты не можешь на ней жениться. Она не хочет учиться вести себя как следует. Все, что ей нужно, — это копаться в лошадином навозе. Штефан согласится со мной. — Мы не можем принять в свою семью такую девицу, как она.

— Штефану все равно, а как насчет чести моего отца?

— Даю слово, Василий, твой отец сам бы разорвал эту помолвку, если бы увидел все своими глазами. Конечно, любая помолвка — дело чести, но барон Русинов сам нарушил обязательство, позволив своей дочери превратиться в это исчадие ада. И можешь не напускать на себя огорченный вид. Я знаю, это именно то, что ты надеялся услышать.

Она была права, но теперь, когда желанные слова были произнесены, Василий почему-то не чувствовал радости. Наоборот, его Прошиб холодный пот.

— Где она? — быстро спросил он.

— Заперлась у себя, — ответила Мария, — Сидит там со вчерашнего дня, потому-то я и просила тебя приехать; Она не открывает дверь и даже не отвечает на вопросы. Никогда не встречала никого упрямее.

Василий тоже не встречал.

— Я разберусь, — бросил он и вышел из комнаты.

— Хорошо, — фыркнула Мария, — и можешь, кстати, распорядиться об ее отъезде. Я уже сказала…

Конца фразы Василий не слышал, потому что уже бежал. Даже ребенком он не взлетал по лестнице так стремительно.

Хорошо еще, что наверху ему встретилась горничная, иначе он взломал бы все закрытые двери, появившиеся на пути, поскольку не знал, где комната Александры.

Ее дверь по-прежнему была запертой, и оттуда не доносилось ни звука. Взломать ее оказалось для Василия минутным делом, потому что ярость его уже достигла предела при мысли о том, что он там увидит.

Его Алин слишком отважна, чтобы прятаться за запертыми дверьми. И он оказался прав. Ее там не было. Комната оказалась пустой — даже никаких вещей. Только на кровати лежало письмо, прислоненное к подушке, а рядом с ним — подаренное им кольцо.

Твоя мать сказала мне, что наш брак невозможен, Петровский, и я рада, что свободна от своих обещаний. Надеюсь, ты окажешь мне услугу. Моим лошадям еще рано отправляться снова в путь, и я прошу у тебя разрешения оставить их в конюшне, пока я не пришлю за ними. Они будут на попечении моих людей. Если ты против, сообщи об атом старшему конюху Булавину — он знает, что делать.

Приношу свои извинения за причиненные тебе неприятности. Я, со своей стороны, не держу на тебя зла. По правде говоря, я желаю тебе всех благ, Петровский».

Василий дважды перечитал письмо и начал читать его в третий раз и все же не мог поверить, что это писала Александра. Слова были какими-то не такими, а чувства? Она не держит на него зла, она просит прощения, она желает ему всяческих благ? Нет, это не его Алин. И как она посмела уехать? Как она посмела поверить, что последнее слово принадлежит его матери?! Он не освобождал ее ни от каких обещаний! Черт бы побрал эту судьбу! Надо было не давать ей никакого шанса — и плевать на все чертовы планы!

— Она оставила мне всех лошадей и даже двух жеребцов, — говорил Василий, и в голосе его все еще звучало недоверие. — Они для нее все. Как же она могла так поступить?

Штефан буквально пихнул Василия на стул. В зале для аудиенций собрались все его ближайшие друзья, и Василий все время порывался вскочить, из чего Штефан заключил, что его кузен не собирается задерживаться надолго. Граф был в гневе, сквозь который проступало смятение, а такое сочетание было для него непривычным.

— Попробуй рассуждать логично, — предложил Штефан. — Она оставила их как раз потому, что очень за них беспокоится, ведь сейчас середина зимы.