В урочище Хаузхан он поднимал плотину самого большого в республике водохранилища, рыл котлован для насосных станций на машинном канале, прокладывал Пионерную траншею Каракум-реки от Ашхабада до Геок-Тепе. Поедет он и строить новое искусственное море.
— Отец, — сказал Джума негромко, — я понимаю, что вам трудно без меня. Но надо потерпеть. Придет время, и я вернусь. Навсегда. А пока надо строить. Ты сам говорил: под лежачий камень вода не течет.
— Вах, сынок! Даже лошадь и ту берегут, а то загнать можно! — вдруг воскликнул старик. — Пусть другие строит. Или других мало? Ты сделал свое. Тебе пора бы дома быть или хотя бы рядом. Ты заслужил это…
Джума улыбнулся:
— Ну, а если те, другие, тоже ехать не захотят? Кто же строить будет?
Отец не ответил. Он снова поник, сердито уставившись в кошму. «Ну, и характер, — думал он о сыне, — кремень! И в кого уродился такой?»
В твердости характера сына, в его упорстве Кичи-ага убедился уже давно, еще тогда, когда он вернулся из армии. Немного отдохнув, Джума собрался уезжать. Отец советовал остаться в колхозе. Куда там! Джума в слышать не хотел. Вода канала уже подходила к долине Мургаба, а многие земляки Джумы сидели за рычагами бульдозеров и экскаваторов. Разве мог он усидеть дома?
И тогда — перед отъездом на стройку — между отцом и сыном состоялся памятный для обоих разговор.
— Значит, уезжаешь?..
— Да, уезжаю, — твердо ответил сын.
— И кем же ты хочешь стать? — спросил Кичи-ага, зная, что у сына нет никакой специальности.
— Сам пока не знаю. Время покажет, — уклончиво ответил Джума.
— Остался бы?..
— Нет, лучше поехать.
Этот ответ обидел отца. Вот она, нынешняя молодежь! Все по своему гнет. Совсем не ценят советы старших! Но потом, поразмыслив, успокоился. Что ж… Пусть будет так, как хочет сын. Пусть ищет счастье на стороне.
Джума уложил в чемоданчик пару сменного белья, немного продуктов и уехал в Мары. Здесь его зачислили подсобным рабочим в одну из бригад на строительстве железнодорожного моста. И Джума был счастлив уже тем, что под этим мостом пройдет Каракумский канал.
Котлован рыли бульдозеры. Ловко они орудовали! В один прием чуть ли не целую гору в отвал выгребали. Углубление росло на глазах. Джума удивился богатырской мощи машин. А он?.. Что толку от его кирки да лопаты?.. По ночам, лежа в тесном вагончике, он мечтал: «Эх, подучиться бы!.. Не зря говорят:
«Знающий летит, невежда плетется». Вот и я плетусь. А мог бы летать». И еще он мечтал о любимой девушке по имени Эджегыз, что жила в соседнем колхозе. О встрече с ней и о женитьбе.
Вскоре Джуму послали в училище механизация. Пока учился, воду Амударьи встретили на его родине, в долине Мургаба. А практика Джумы совпала с началом строительства второй очереди канала Мары — Теджен. На эту трассу были брошены лучшие силы механизаторов, испытанных и закаленных в борьбе о пустыней.
Степь, куда приехал Кичиев, сотрясалась от грохота землеройных машин, не затихавшего ни днем, ни ночью. Джуму зачислили в бригаду Мамеда Кулиева, человека строгого, но справедливого. Он требовал ювелирной работы: не вынимать лишнего и не оставлять огрехов, чтобы откосы были ровные, гладкие, как будто сделали их., вручную.
У Джумы все было хорошо. И только перед самым концом практики он неожиданно загрустил. Втайне он мечтал остаться в бригаде Кулиева. Но возьмет ли его бригадир, Джума не знал.
И вот один случай, казалось, не очень значительный, прямо-таки поверг Джуму в глубокое уныние..
Рельеф пикета — стометрового участка, где работала бригада, — был неровный, высокий с одного конца и низкий — с другого. Расставляя механизаторов на пикете, Кулиев хотел было Джуму послать на высокий, где выемка должна быть глубокой. Но, поразмыслив, послал туда более опытного бульдозериста, а практиканта — на низкие откосы, туда, где легче и безопасней, «Не доверяют. Думает, не справлюсь», — эта мысль обожгла Джуму, как огнем, и он понял, что его надежда остаться в бригаде, надежда, которую он так лелеял, неожиданно разлеталась в прах.
Осенью практика закончилась. Перед тем, как уехать, Джума зашел в бригадный вагончик. Мамед Кулиев и еще несколько человек сидели и пили чай. Джуна, нерешительно перешагнув порог, остановился. И только приготовился сказать «До свидании!», бригадир опередил его.
— Проходи, отдохни перед дорогой.
Кулиев налил Джуне крепко заваренного чая. Не часто и не каждому суровый бригадир оказывал такие почести, а только тем, кого уважал. К Джуме он относился с уважением с самого первого дня, как только тот появился в бригаде. Спокойный и молчаливый, практикант нравился ему. Но бригадир был скуп на похвалу и о своих симпатиях предпочитал молчать. Он считал, что хвалить кого бы то ни было, просто вредно. Человека можно испортить.
Когда Джума зашел в вагончик, Кулиев понял, что тот чем-то огорчен. Чтобы развеять его печаль, бригадир сам решил настроиться на веселый лад.
— Домой, значит? Хорошо, — улыбнулся Кулиев. — Ну, что я скажу на прощание? Особенно хвалить не буду, но скажу: хватка у тебя есть. И глаз зоркий, и машина в твоих руках, как игрушка. Словом… надумаешь вернуться, приезжай. Примем, как брата.
Джума густо покраснел, вскочил, вытер вспотевший лоб и, позабыв попрощаться, выбежал из вагончика. На дороге он остановил попутную машину и, переполненный счастьем, поехал домой.
Стоя в кузове, он с волнением смотрел на знакомые с детства картины: хлопковые поля, где нежно белело волокно раскрывшихся коробочек, на сквозные заросли тальника, на высокое синее небо и пыльный придорожный бурьян.
Когда машина проезжала мимо одной из хлопковых карт, Джума постучал в крышу кабины. Машина остановилась. Джума спрыгнул и тут же был накрыт густым облаком пыли. Поблагодарив шофера, он вошел в кусты хлопчатника и остановился возле молоденькой сборщицы, той самой, которая была ему дороже и милее всех на свете.
— Здравствуй, Эджегыз, — тихо и смущенно сказал он девушке.
— Откуда ты? С неба, что ли? — удивилась Эджегыз.
— Нет, не с неба, а прямо с облака, — пошутил Джума, стряхивая с рубашки и брюк дорожную пыль.
…Он шел по соседнему междурядью, снимая с коробочек пушистые дольки, и клал их девушке в фартук.
— Ну, а как ты? Не скучала по мне?
— Нет, некогда было… — сузив глаза под густыми бровями, лукаво улыбнулась Эджегыз. — А все-таки, Джума, ты откуда? — поинтересовалась она.
— Я с практики. С канала. Бульдозеристом буду… Долго говорить с девушкой было нельзя. В их сторону уже неодобрительно стали поглядывать старые и молодые сборщицы. И тогда Джума, торопясь а волнуясь, быстро заговорил:
— Эджегыз! Скоро к вам гости придут… От меня, То есть от нас. Пожалуйста, примите и… не отказывайте…
Просьба Джумы не отказывать сватам была не случайной. И относилась она скорее не к Эджегыз — а к ее родителям, людям гордым и строгим в выборе зятя и родственников с его стороны. Сватали Эджегыз и другие, но все получили отказ. Особенно разборчив был Хангельды, отец невесты. Если жених или родственники его не приходились ему по душе, уговаривать Хангельды было бесполезно.
Но Джума не знал о тех событиях, которые предшествовали его приезду домой. Не успела сообщить о них и Эджегыз, а может, была уверена, что Джума уже обо всем знает.
Что же произошло?
Родители Джумы, чтобы не тянуть дело со сватовством, решили все уладить еще до возвращения сына с практики. А началось оно, как обычно, с разведки. Кичи-ага и его жена Амангуль уже не раз перебирали имена своих родственников и знакомых, желая определить: на кого же возложить роль «разведчика». Ведь от того, как ее сыграют, зависит успех сватовства. Поэтому от «разведчика» требовалось немало определенных качеств. Но, главное, чтобы он имел высокий авторитет, острый ум и не менее острый язык.
После долгих споров и обсуждений Кичи-ага и Амангуль пришли к выводу, что роль «разведчика» лучше всего возложить на колхозного бригадира Муратберды Аннаева. Это был человек внушительного вида: высокий, темнолицый, с черной бородой и громким голосом.
