– В чем проблема? – поинтересовался я.

– Этим ножом мы будем резать торт надень рождения Айдана, – сказал мой знакомый, Джош.

Я присмотрелся повнимательнее: огромный, почти клоунский.

– Хардкорный ножичек, как из «Щекотки и Царапки». И что с того?

– Мы придумали конкурс: как пройти с ним по офису и не выглядеть маньяком.

– Ну и?

– Не получается.

Неподалеку Бри показывала фотографии из своего последнего отпуска. Она посетила южнокорейские анимационные студии, где процветает потогонная система, и сокрушалась, что не попала в Северную Корею: слишком много всяких заморочек на границе.

– Весь паспорт заштампуют. А мне ужасно интересно, как это жить в обществе без технологии, если не считать трех дисковых телефонов и одной телекамеры, которую они выиграли у Фиделя Кастро в игру «Камень, ножницы, бумага».

Я с Бри согласен. Для молодых, кто не успел побывать в ГДР или СССР, Северная Корея – уникальный заповедник технологически недоразвитой диктатуры.

– Если у тебя найдут флопик на пятьдесят шесть килобайт, получишь двадцать лет лагерей.

Я внес предложение: пусть Северная Корея поменяет свое название на что-нибудь более простое и доступное.

– Ну, например?

– Как насчет «Чик»?

– Как Чик Кориа?

– Ага.

– Мне нравится. Свежо!

– Спасибо.

Возле моей работы сложилась такая удачная конфигурация дорог, что я могу доехать до родителей, повернув всего два раза налево и два раза направо, хотя их дом в семнадцати милях, на западе Ванкувера. Мелочь, а приятно.

Издали родительский дом выглядел как обычно. На дворе вполне мог стоять восемьдесят восьмой год, и даже старенький «плимут» не казался бы анахронизмом. Мать крикнула из кухни:

– Итан, бутерброд будешь? Есть яичный салат!

Я зашел на кухню, ничуть не изменившуюся с эпохи Рональда Рейгана. Однажды мы с братом, Грегом, обнаружили здесь целую полку чистящих средств без штрих-кода.

– Нет, мам, спасибо. Я не есть сюда приехал.

Мама разрезала свой сандвич пополам.

– Я знаю, ты ужасно питаешься. Грег говорил, одними чипсами и мармеладом.

– Мама, где байкер?

– Я хотела сначала покушать. Ладно, мистер Торопыга, пошли.

Она повела меня по главному коридору мимо моей бывшей комнаты, где когда-то красовались коллекционные пивные бутылки со всего мира. Теперь здесь швейная машинка, сигаретная машина и аппарат, которым мама сворачивает старые газеты в растопку для камина. Там, где я держал бонг, сидит деревянная уточка в корзине с шелковыми цветами.

Мы спустились в задний коридор, где стоял мощный дух заплесневелого спортивного снаряжения, а оттуда – еще по одной лестнице в подвал. Мама достала из корзинки темные очки и дала мне; вторые надела сама.

– Я могу убавить свет, но это собьет метаболический цикл.

Мама выдерживает на своей плантации стопроцентную влажность, а я ненавижу высокую влажность. Кажется, что меня лапают сотни незнакомых рук.

В дальнем конце подвала, где десятки лет простоял настольный хоккей, среди самых плодовитых женских растений, обвязанных цветными ленточками (мамина генетическая система) лежал толстенный и страшенный байкер. Огромный, как имперская «Звезда Смерти».

– Мама, ну ты даешь! Я знал, что ты со странностями, но это вообще ни в какие ворота! Как это случилось?

– Я его убила током.

– Что?!

– Я подвела в этот угол провода, чтобы, если что, убить любого, кто станет в лужу.

Байкер действительно был в луже.

– Ты устроила в собственном доме смертельную ловушку?

– Это же нелегальная плантация, милый! Я не карликовых пони ращу!

– И почему ты убила этого байкера?

– Его зовут – звали – Тим.

– Чем он тебе не угодил?

– Вымогал часть урожая.

– Какую часть?

– Пятьдесят процентов.

– Да, наглый тип…

– Итан, клянусь тебе, я нечаянно. Я была не уверена, что обойдется без рукоприкладства, и на всякий случай заманила его в лужу. Вдруг у него зазвонил сотовый, и у меня сработал панический рефлекс. Вот я и включила ток.

Интересно, какие рингтоны предпочитают байкеры. Я отбросил эту мысль и посмотрел на Тима. Тяжелый, как видно. Я с трудом воспринимал его… мертвость (все равно не найду лучшего слова).

Мама сказала:

– Если бы ты вытащил его к машине, мы вдвоем подняли бы его и опустили в кузов.

– А потом?

– Ты мне скажи, Итан! Кто у нас в семье гений?

– Почему ты не позвонила Грегу?

Мой брат – крутой торговец недвижимостью.

– Грег сейчас в Гонконге, в командировке.

Как вообще избавляются от трупов? Представьте, что у вас в доме труп. Не легче, чем незаметно выбросить с тарелки гарнир. Задачка…

– Мама, у тебя есть ненужный ковер?

– Зачем?

– Сикхи обычно закатывают в ковры трупы невест, если те не согласились на брак по договору, и бросают в реку Фрейзер. Может, и у нас получится.

Мать всем своим видом изобразила разочарование.

– Что? Чем тебе не нравится моя идея?

– Да тем, что труп должен остаться там, куда мы его положим. Мне не нужно, чтобы Тим всплыл на поверхность реки. Лучше закопать.

– Можно закатать в ковер, а потом закопать.

– Хорошо. Давай возьмем ковер из отцовской комнаты. Терпеть его не могу. Напоминает мне о твоей бабушке.

Раньше отец работал в кораблестроительной компании. Когда его сократили, он стал сниматься в кино, в основном в телесериалах. Правда, недавно ему начали давать короткие немые роли в американских кинофильмах. Я чуть преувеличил: очень короткие немые роли. И не в кино, а в рекламе, максимум в массовке, причем почти всегда кадры остаются на полу монтажной.

В отцовской берлоге модели старых кораблей и морские карты были свалены в кучу. Теперь на видном месте висели его фотопортреты, цветные и черно-белые, серьезные и игривые: «Любовник», «Грустный клоун», «Коп, который стал плохим». Еще там были снимки отца, где он здоровается за руку с кучей актеров, которых отправили на съемки в Канаду, чтобы платить поменьше налогов: Бен Аффлек, Мира Сорвино, Керк Кэмерон, Люси Лоулесс, Раффи и самые малоизвестные маппеты, включая Коржика. Я заметил новую фотографию, с Умой Турман.

– А как с ней было работать? – спросил я маму.

– Наверное, неплохо. Она расписалась на его съемочной куртке.

На кресле (видимо, в ожидании химчистки) висело несколько отцовских костюмов для бальных танцев.

– Что твой отец находит в этих танцульках, ума не приложу! Мать показала на плетеный ковер под столом.

– Подарок на свадьбу. Уже много лет меня раздражает. Тим в него поместится?

– Думаю, да. Она наклонилась.

– Приподними стол, я вытащу ковер из-под ножек.

Я поднял стол, нечаянно рассыпав стопку папиных снимков в образе гитлеровца. Штук пятьсот. Мама пропыхтела:

– Есть!

Мы скатали ковер и оттащили вниз, где сделали из Тима байкер-дог. Я выволок его к автофургону – тяжелый, елки-палки! – и запачкал ковер машинным маслом.

Мама держала открытой заднюю дверь фургона.

– Итан, поуважительнее!

– Ты убиваешь человека током на месте, где раньше стоял мой настольный хоккей, а потом просишь, чтобы я был поуважительнее?

– Вы с братом поиграли в хоккей два дня и забросили.

– Ну, игра оказалась так себе.

– А я весь город перед тем Рождеством объездила. Одним рывком я забросил Тима в багажник, но труп с неприятным глухим стуком выпал обратно.

– Итан, положи его в салон!

Я послушался. Мы сели в машину и задом выехали на дорогу.

– А теперь давай найдем хорошую большую яму.

– Между прочим, мама, я от этого всего в полном ауте.

– Сынуля, мужчины не должны говорить о своих чувствах.

– Я думал, женщинам это нравится.

– Боже правый, нет, конечно!

Удивительно, как все меняется, стоит сосредоточить мысли на чем-то конкретном. Хм-м-м… Вот здесь можно закопать труп? Нет, слой почвы мелковат.

Мама предложила парк Стэнли, ближе к центру города.