Птицы ль не убил какой?

Дев ли остренькие глазки

Понаделали хлопот?

С их ланит, из алой краски,

Зрел я, целился Эрот.

Как же быть? И чем лечиться?

Птичек ты багрил в крови, -

И тебе пришло томиться

От смертельныя любви.

1802

Любушке

Не хочу я быть Протеем,

Чтобы оборотнем стать;

Невидимкой или змеем

В терем к девушкам летать;

Но желал бы я тихонько,

Без огласки от людей,

Зеркалом в уборной только

Быть у Любушки моей:

Чтоб она с умильным взором

Обращалася ко мне,

Станом, поступью, убором

Любовалася во мне.

Иль бы, сделавшись водою,

Я ей тело омывал;

Вкруг монистой золотою

Руки блеском украшал;

В виде благовонной мази

Умащал бы ей власы,

На грудях в цветочной вязи

Оттенял ее красы.

Иль, обнявши белу шею,

Был жемчуг ее драгой;

Став хоть обувью твоею,

Жала б ты меня ногой.

1802

Шуточное желание

Если б милые девицы

Так могли летать, как птицы,

И садились на сучках, -

Я желал бы быть сучочком,

Чтобы тысячам девочкам

На моих сидеть ветвях.

Пусть сидели бы и пели,

Вили гнезды и свистели,

Выводили и птенцов;

Никогда б я не сгибался, -

Вечно ими любовался,

Был счастливей всех сучков.

1802

Хмель

Хмель как в голову залезет,

Все бегут заботы прочь;

Крез с богатствами исчезнет,

Пью! - и всем вам добра ночь.

Плющем лежа увенчанный,

Ни во что весь ставлю свет;

В бой идет пускай муж бранный,

У меня охоты нет.

Мальчик! чашу соком алым

Поспеши мне наливать;

Мне гораздо лучше пьяным,

Чем покойником, лежать.

1802

[Image022]

Анакреоново удовольствие

Почто витиев правил

Мне вьючить бремена?

Премудрость я оставил:

Не надо мне она.

Вы лучше поучите,

Как сок мне Вакхов пить;

С прекрасной помогите

Венерой пошутить.

Уж нет мне больше силы

С ней одному владеть;

Подай мне, мальчик милый!

Вина, хоть поглядеть;

Авось еще немного

Мой разум усыплю:

Приходит время строго,

Покину, что люблю.

1802

Мореходец

Что ветры мне и сине море?

Что гром, и шторм, и океан?

Где ужасы и где тут горе,

Когда в руках с вином стакан?

Спасет ли нас компас, руль, снасти?

Нет! сила в том, чтоб дух пылал.

Я пью! и не боюсь напасти.

Приди хотя девятый вал!

Приди, и волн зияй утроба!

Мне лучше пьяным утонуть,

Чем трезвым доживать до гроба

И с плачем плыть в толь дальний путь.

1802

Махиавель

Царей насмешник, иль учитель

Великих, иль постыдных дел!

Душ слабых, мелких обольститель,

Поди от нас, Махиавель!

Не надо нам твоих замашек,

Обманов тонких, хитростей:

Довольно полных пуншем чашек

Для счастия честных людей,

Довольно видеть сквозь бокалы

Всю наших внутренность сердец,

На бой нас посылать, на балы,

Из лавров плесть и роз венец.

1802

Деревенская жизнь

Что нужды мне до града?

В деревне я живу;

Мне лент и звезд не надо,

Вельможей не слыву;

О том лишь я стараюсь,

Чтоб счастливо прожить;

Со всеми обнимаюсь

И всех хочу любить.

Кто ведает, что будет?

Сегодня мой лишь день,

А завтра всяк забудет,

И все пройдет как тень.

Зачем же мне способну

Минуту потерять,

Печаль и скуку злобну

Пирушкой не прогнать?

Сокровищ мне не надо:

Богат, с женой коль лад;

Богат, коль Лель и Лада

Мне дружны, и Услад.

Богат, коль здрав, обилен,

Могу поесть, попить;

Подчас и не бессилен

С Миленой пошалить.

1802

К царевичу Хлору

Прекрасный Хлор! Фелицын внук,

Сын матери премилосердной,

Сестер и братьев нежный друг,

Супруг супруге милый, верный -

О ты! чей рост, и взор, и стан

Есть витязя породы царской,

Который больше друг, чем хан

Орды, страны своей татарской!

Послушай, неба серафим,

Ниспосланный счастливить смертных,

Что пишет солнцев сын, брамин,

Желая благ тебе несметных!

Достиг незапно громкий слух

До нас, живущих в Кашемире,

Что будто Зороастров дух

Воскрес в подлунном здешнем мире

И, воплотясь в тебе, о Хлор!

Воссел на некоем престоле,

Дабы расцвел доброт собор

На нем, неслыханных дотоле.

Так точно, говорят, что ты

Какой-то чудный есть владетель;

Души и тела красоты

Совокупя на добродетель,

Быть хочешь всех земных владык

Страшней не страхом, - но любовью.

Блаженством подданных велик,

Не покореньем царств и кровью.

Так шепчут: будто саму власть,

В твоих руках самодержавну,

Господства беспредельну страсть,

Ты чтишь за власть самоуправну;

Что будто мудрая та блажь

Нередко в ум тебе приходит:

Что царь законов только страж.

Что он лишь в действо их приводит

И ставит в том в пример себя;

Что ты живешь лишь для народов,

А не народы для тебя,

И что не свыше ты законов;

А тех пашей, эмиров, мурз

Не любишь и не терпишь точно,

Что, сами ползая средь уз,

Мух давят в лапах полномочно

И бить себе велят челом;

Что ты не кажешься им богом,

Не ездя на царях верхом;

Сидишь и ходишь в ряд с народом;

Что, не стирая с туфлей прах

У муфтьев, дервишей, иманов,

В седых считаешь бородах

Их глас за глас ты алкоранов;

Что, чувствуя в себе одном

Ты власть небес, а слабость смертных,

Им разбирать себя судом

Велишь чрез граждан частных, честных;

Раздоры миром прекращать,

Закону с совестью поладить

И, больше шерсть чтоб не терять,

Овцам в репейники не лазить.

Еще толкуют тож: что глас

К тебе народа тайно входит,

Что тысячью ты смотришь глаз

И в шапке-невидимке бродит

Везде твой дух, - и на коврах

Летает будто самолетах,

В чалмах, жупанах, чеботах;

А нужно где, то и в жилетах,

Чтоб как-нибудь невинность спасть,

И словом: многими путями

Ты кротку простирая власть,

Как солнце, греешь мир лучами.

И даже будто бы с собой

Даешь ты случай всем встречаться,

Писать на голубях, с тобой

Так-сяк и лично объясняться;

И злость и глупость на позор,

Печатав, выставлять листами,

Молоть языком всякий вздор

И в лавках торговать умами;

И будто ты, увидя раз

Лису иль волка в агнчей коже,

Вмиг от своих сгоняешь глаз,

Хотя б их зрел в каком вельможе.

А наконец, хотя и хан,

Но так ты чудно, странно мыслишь,

Что будто на себе кафтан

Народу подлежащим числишь;

Пиров богатых не даешь,

Убранство, роскошь презираешь,

В чертогах низменных живешь,

Царицу четверней катаешь;

И ходя иногда пешком,

Ты по садам цветы срываешь,

Но злата не соришь мешком;

Торопишься в делах не скоро,

Так шьешь, чтоб после не пороть;

Мнишь, не доходом в доме споро,

А где умеренный расход.

И подлинно, весьма чудесный

Бывал ли где такой султан?

Да Оромаз блюдет небесный

Тебя, гарем, седой диван

И всю твою орду татарску!

Да ангел сам Инсфендармас,

Покрыв главу крылами ханску,

С своих тебя не спустит глаз

И узел укрепит священный