О! исполать вам, вой,

Бессмертные герои,

Румянцев и Суворов!

За столько славных боев:

Мы в память вашу пьем.

Орел глядит очами

На солнце в высоты,

Герои под шлемами -

На женски красоты.

О! исполать, красотки,

Вам, росски амазонки!

Вы в мужестве почтенны,

Вы в нежности любезны:

За здравье ваше пьем!

1191; 1801

На умеренность

Благополучнее мы будем,

Коль не дерзнем в стремленье волн,

Ни в вихрь, робея, не принудим

Близ берега держать наш челн.

Завиден тот лишь состояньем,

Кто среднею стезей идет,

Ни благ не восхищен мечтаньем,

Ни тьмой не ужасаем бед;

Умерен в хижине, чертоге,

Равен в покое и тревоге.

Собрать не алчет миллионов.

Не скалится на жирный стол;

Не требует ничьих поклонов

И не лощит ничей сам пол;

Не вьется в душу к царску другу,

Не ловит таинств и не льстит;

Готов на труд и на услугу

И добродетель токмо чтит.

Хотя и царь его ласкает,

Он носа вверх не поднимает.

Он видит, что и дубы мшисты

Кряхтят, падут с вершины гор,

Перун дробит бугры кремнисты

И пожигает влажный бор.

Он видит, с белыми горами

Вверх скачут с шумом корабли;

Ревут, и черными волнами

Внутрь погребаются земли;

Он видит - и, судьбе послушен,

В пременах света равнодушен.

Он видит - и, душой мужаясь,

В несчастии надежды полн;

Под счастьем же, не утомляясь,

В беспечный не вдается сон;

Себя и ближнего покоя,

Чтит бога, веру и царей;

Царств метафизикой не строя,

Смеется, зря на пузырей,

Летящих флотом к небу с грузом,

И вольным быть не мнит французом.

Он ведает: доколе страсти

Волнуются в людских сердцах,

Нет вольности, нет равной части

Царю в венце, рабу в цепях;

Несет свое всяк в свете бремя,

Других всяк жертва и тиран,

Течет в свое природа стремя;

А сей закон коль ввек ей дан,

Коль ввек мы под страстьми стенаем, -

Каких же дней златых желаем?

Всяк долгу раб. - Я не мечтаю

На воздухе о городах;

Всем счастливых путей желаю

К фортуне по льду на коньках.

Пускай Язон с Колхиды древней

Златое сбрил себе руно,

Крез завладел чужой деревней,

Марс откуп взял, - мне все равно,

Я не завидлив на богатство

И царских сумм на святотатство.

Когда судьба качает в люльке,

Благословляю часть мою;

Нет дел - играю на бирюльке,

Средь муз с Горацием пою.

Но если б царь где доброй, редкой

Велел мне грамотки писать,

Я б душу не вертел рулеткой,

А стал бы пнем - и стал читать

Равно о людях, о болванах,

О добродетелях в карманах.

А ежели б когда и скушно

Меня изволил он принять,

Любя его, я равнодушно

И горесть стал бы ощущать,

И шел к нему опять со вздором

Суда и милости просить.

Равно когда б и светлым взором

Со мной он вздумал пошутить

И у меня просить прощенья, -

Не заплясал бы с восхищенья.

Но с рассужденьем удивлялся

Великодушию его,

Не вдруг на похвалы пускался;

А в жаре сердца моего

Воспел его бы без притворства

И в сказочке сказал подчас:

“Ты громок браньми - для потомства,.

Ты мил щедротами - для нас,

Но славы и любви содетель

Тебе твоя лишь добродетель”.

Смотри и всяк, хотя б чрез шашни

Фортуны стал кто впереди,

Не сплошь спускай златых змей с башни

И, глядя в небо, не пади;

Держися лучше середины

И ближнему добро твори;

Назавтра крепостей с судьбины

Бессильны сами взять цари.

Есть время, - сей, оно превратно;

Прошедше не придет обратно.

Хоть чья душа честна, любезна,

Хоть бескорыстен кто, умен, -

Но коль умеренность полезна

И тем, кто славою пленен!

Умей быть без обиды скромен,

Осанист, тверд, но не гордец;

Решим без скорости, спокоен,

Без хитрости ловец сердец;

Вздув в ясном паруса лазуре,

Умей их не сронить и в бурс.

1792

На птичку

Поймали птичку голосисту

И ну сжимать ее рукой.

Пищит бедняжка вместо свисту;

А ей твердят: “Пой, птичка, пой!”

1792 или 1793

[Image010]

Амур и Псишея

Амуру вздумалось Псишею,

Резвяся, поймать,

Опутаться цветами с нею

И узел завязать.

Прекрасна пленница краснеет

И рвется от него;

А он как будто бы робеет

От случая сего.

Она зовет своих подружек,

Чтоб узел развязать;

И он своих крылатых служек,

Чтоб помощь им подать.

Приятность, младость к ним стремятоя

И им служить хотят;

Но узники не суетятся,

Как вкопаны стоят.

Ни крылышком Амур не тронет,

Ни луком, ни стрелой;

Псишея не бежит, не стонет,

Свились, как лист с травой.

Так будь, чета, век нераздельна,

Согласием дыша:

Та цепь тверда, где сопряжение

С любовию душа.

1793

Храповицкому

Товарищ давний, вновь сосед,

Приятный, острый Храповицкой!

Ты умный мне даешь совет,

Чтобы владычице киргизской

Я песни пел

И лирой ей хвалы гремел.

Так, так, - за средственны стишки

Монисты, гривны, ожерелья,

Бесценны перстни, камешки

Я брал с нее бы за безделья

И был - гудком -

Давно Мурза с большим усом.

Но ежели наложен долг

Мне от судеб и вышня трона,

Чтоб не лучистый милый бог

С высот лазурна Геликона

Меня внушал,

Но я экстракты б сочинял,

Был чтец и пономарь Фемиды

И ей служил пред алтарем;

Как омофором от обиды

Одних покрыв, других мечом

Своим страшит

И счастье всем она дарит, -

То как Я<кобия> оставить,

Которого весь мир теснит?

Как Л<огинова> дать оправить,

Который золотом гремит?

Богов певец

Не будет никогда подлец.

Ты сам со временем осудишь

Меня за мглистый фимиам;

За правду ж чтить меня ты будешь,

Она любезна всем векам;

В ее венце

Светлее царское лице.

1793

Горелки

На поприще сей жизни склизком

Все люди бегатели суть:

В теченьи дальном или близком

Они к мете своей бегут.

И сильный тамо упадает,

Свой кончить бег где не желал:

Лежит; но спорника, мечтает,

Коль не споткнулся бы, - догнал.

Надеждой, самолюбья дщерью,

Весь возбуждается сей свет;

Всяк рвенье прилагает к рвенью.

Чтоб у передних взять перед.

Хоть детской сей игре, забаве

И насмехается мудрец,

Но гордый дух летит ко славе,

И свят ему ее венец.

Сие ристалище отличий,

Соревнование чесгея -

Источник и творец величий

И обоженяя людей;

Оно изящного содетель,

Великолепен им сей свет:

Превозможеиье, добродетель

Лишь ям крепится и растет.

ВОТ вы, рожденные судьбою

Вождями росским вождям быть,

Примеры подавать собою