– Что случилось? – повторила фрёкен Бок.

– У меня было видение… Наверно, у меня жар, а это – бред, – сказал дядя Юлиус и вдруг понизил голос до шёпота, так что Малыш едва расслышал его слова. – Мне не хотелось бы, фрёкен Бок, чтобы вы это кому-либо рассказывали, но мне почудилось, что сюда явился летающий гном с красным зонтиком.

На следующее утро, когда Малыш проснулся, Карлсона уже не было. Пижама Боссе валялась скомканной на полу. Окно было распахнуто, так что Малыш сразу решил, что Карлсон полетел к себе домой. Конечно, жаль, но, с другой стороны, может, это даже хорошо. Фрёкен Бок не будет ругаться. Ей вовсе не обязательно знать, что Карлсон ночевал у Малыша. Всё же удивительно, до чего без Карлсона сразу делалось пусто и скучно, хоть плачь. Правда, навести после него порядок было нелегко. Но стоило ему уйти, как Малыш начинал по нему скучать. Вот и сейчас, увидя, что он исчез, Малышу тут же захотелось послать ему привет. Он подошёл к окну и трижды дёрнул за верёвочку, скрытую занавеской. Это была верёвочка от звонка, который смастерил Карлсон, чтобы Малыш мог подавать ему сигналы. Дёрнешь за верёвочку, и у Карлсона на крыше звонит колокольчик. Карлсон сам определил, сколько звонков что значит.

– Позвонишь раз – это значит: «Приходи», – сказал Карлсон. – Два раза – значит: «Приходи поскорее», а три раза – значит: «Спасибо, что на свете есть такой красивый, умный и в меру упитанный мужчина, и такой смелый, и во всех отношениях прекрасный, как ты, Карлсон».

Вот именно это и хотел сейчас Малыш сказать Карлсону. Поэтому он три раза дёрнул за верёвочку и услышал, как трижды зазвенел колокольчик на крыше. И представьте себе, он получил ответ. Раздался пистолетный выстрел, а потом Малыш услышал – правда, едва-едва, ведь расстояние было велико, – как Карлсон запел свою песенку: «Боссе, биссе, биссе, бом!»

– Не надо, Карлсон, не надо! – шептал Малыш.

Глупый Карлсон! Расхаживает себе по крыше, стреляет, поёт. Как легко его могут услышать Филле и Рулле, подкараулить, поймать, а потом сдать в редакцию, чтобы получить десять тысяч!

– Что ж, сам виноват, – сказал Малыш, обращаясь к Бимбо, который лежал в своей корзинке и глядел так, что казалось, всё понимает. Малыш натянул на себя штанишки и рубашку и стал играть с Бимбо, ожидая, пока проснётся дом.

Дядя Юлиус, видно, ещё спал, во всяком случае, из спальни не доносилось ни звука, но из кухни уже тянуло ароматом свежемолотого кофе, и Малыш пошёл посмотреть, что делает фрёкен Бок.

Она сидела, тяжело навалившись на стол, и пила свою первую чашку кофе. Очень странно, но она не возразила, когда Малыш присел рядом. Никакой каши, видно, не было, наоборот, фрёкен Бок явно встала так рано, чтобы приготовить к завтраку что-то вкусное. И правда, два блюда с тёплыми, пахнувшими корицей булочками стояли на буфете, а в хлебной корзинке на столе тоже высилась целая гора булочек. Малыш взял булочку и налил себе стакан молока. Так они сидели друг против друга и завтракали в полном молчании. В конце концов фрёкен Бок сказала:

– Интересно, как там живёт Фрида?

Малыш оторвал глаза от стакана с молоком и изумлённо поглядел на домомучительницу. Они с ней такие разные, а оказывается, ей не хватает Фриды, как ему Карлсона.

– Фрёкен Бок, вы скучаете по Фриде? – спросил он дружелюбно.

Но фрёкен Бок в ответ горько усмехнулась:

– Ты не знаешь Фриды!

Собственно говоря, Фрида Малыша нисколько не интересовала. Но фрёкен Бок явно хотелось о ней поговорить, поэтому Малыш спросил:

– А кто Фридин жених?

– Негодяй, – сказала фрёкен Бок со вздохом. – Да, я знаю, что он негодяй, он зарится на её деньги, это я сразу поняла.

Фрёкен Бок заскрипела зубами при одной мысли об этом. «Бедняжка, – думал Малыш, – наверно, ей совсем не с кем поговорить, если она даже меня терпит, когда ей хочется рассказать о Фриде». И Малышу пришлось долго сидеть на кухне и слушать нескончаемые истории про Фриду и её Филиппа, про то, какой глупой стала Фрида с тех пор, как Филипп ей внушил, что у неё красивые глаза и очаровательный носик, «пленительный в любую погоду», как выразился Филипп.

– «Очаровательный носик»! – повторила фрёкен Бок и фыркнула. – Конечно, если считать, что картофелина средней величины украшает лицо, то…

– А как выглядит сам Филипп? – спросил Малыш, чтобы как-то проявить интерес.

– Об этом я, слава богу, не имею ни малейшего представления, – сказала фрёкен Бок. – Фрида не потрудилась мне его представить.

Кем Филипп работал, фрёкен Бок тоже не знала. Но Фрида рассказывала, что у него есть товарищ по работе, которого зовут Рудольф.

– И этот Рудольф мне бы вполне подошёл, по словам Фриды, но он не захочет водить со мной знакомство, потому что, по мнению Фриды, я совсем не привлекательная. У меня нет очаровательного носика, вообще нет ничего очаровательного, – сказала фрёкен Бок, снова фыркнула, встала и направилась за чем-то в прихожую. Как только она вышла, в окно влетел Карлсон.

Малыш не на шутку рассердился.

– Послушай, Карлсон, я же тебя просил, чтобы ты не летал на глазах у фрёкен Бок и дяди Юлиуса!

– Потому я и прилетел сейчас, чтобы никто из них меня не видел, – сказал Карлсон. – Я им даже не покажусь, – добавил он и залез под стол.

Когда в кухню вернулась фрёкен Бок, надевая на ходу шерстяную кофту, он тихо сидел под столом, скрытый свисающими концами скатерти.

Она налила себе ещё чашку кофе, взяла ещё булочку и продолжала свой рассказ:

– Я уже говорила, что не могу похвастаться очаровательным носиком-картошкой – это привилегия Фриды.

Тут раздался голос непонятно откуда, этакий искусственный голос, как у чревовещателя:

– Верно, у тебя нос скорее похож на огурец.

Фрёкен Бок так подскочила на стуле, что расплескала кофе, и с подозрением поглядела на Малыша.

– Это ты, бесстыдник?

Малыш покраснел, он не знал, что сказать.

– Нет, – пробормотал он. – Это, я думаю, по радио передают про овощи – там про помидоры разные и огурцы.

Малыш нашёл довольно хитрое объяснение, потому что в кухне у Свантесонов действительно было слышно радио от соседей – фрёкен Бок уже не раз на это жаловалась.

Она поворчала, но недолго, потому что в кухню вошёл дядя Юлиус, он тоже хотел выпить кофе. Спотыкаясь, он обошёл несколько раз вокруг стола и стонал при каждом шаге.

– Какая кошмарная ночь! – воскликнул он. – Святой Иеремей, что за ночь! Я и до этого страдал онемением тела по утрам, а сейчас, после всего, что было, ой!..

Потом он сел за стол и молча глядел прямо перед собой, словно он погрузился в какие-то серьёзные размышления. «Что-то он на себя не похож», – решил наблюдавший за ним Малыш.

– И всё же я благодарен судьбе за эту ночь, – сказал он после паузы. – Она сделала меня другим человеком.

– Вот и отлично, потому что старый никуда не годился.

Это снова раздался тот странный искусственный голос, и снова фрёкен Бок подпрыгнула на стуле и с недоверием посмотрела на Малыша.

– Это снова радио у Линдбергов… Видно, передача о старых машинах.

Дядя Юлиус ничего не заметил. Он был так поглощён своими мыслями, что ничего не слышал и ничего не говорил. Фрёкен Бок подала ему кофе. Он протянул, не глядя, руку, чтобы взять булочку, но сделать этого не сумел, потому что в этот миг из-за стола показалась маленькая пухлая ручка и потянула корзинку к себе. Но дядя Юлиус и этого не заметил. Он по-прежнему был всецело погружён в свои мысли и очнулся, только когда сунул в горячий кофе пальцы вместо булочки и понял, что булочки он так и не взял и макать ему нечего. Он подул на обожжённую руку и рассердился. Но тут же снова углубился в свои мысли.