Рейт увидел одну из уже привычных рощ дайанов и хаотическое скопление зеленовато-коричневых хижин с черными железными крышами. Дорога, выходившая с небольшого двора между хижинами, удалялась по волнистым холмам на юг, к Карабасу.

Аначо сказал: «Перед вами – священная роща хоров, где, по слухам, происходит обмен душ. Дальше – конечная станция караванов и дорога на Мауст. Я опасаюсь лететь дальше – здесь мы должны приземлиться и ехать в Мауст подобно большинству остальных искателей цехинов. В любом случае не следует привлекать к себе внимание».

«Когда мы вернемся, катер еще будет здесь?»

Аначо показал вниз, на залив: «Смотрите, сколько лодок стоят на якоре».

Разглядывая гавань в сканоскоп, Рейт насчитал не меньше четырех дюжин самых разнообразных лодок и катеров.

«На этих лодках старатели прибывают в Хорай из Коада и Хедаджи, с Низменных островов, с берегов Второго и Третьего морей. Если владелец возвращается из Карабаса в течение года, он забирает свою лодку и плывет домой. Если владелец задерживается больше года, лодка становится собственностью хозяев гавани. Думаю, мы сможем договориться с хорами на тех же условиях».

Рейт не возражал. Аэромобиль стал спускаться к берегу.

«Помните, – предупредил Аначо, – о чрезвычайной вспыльчивости хоров! Не говорите с ними без необходимости, не обращайте на них внимания. Если нет возможности избежать разговора, обходитесь минимальным количеством слов – хоры считают болтливость преступным извращением. Не стойте с наветренной стороны от хора, если он рядом. По возможности, старайтесь также не находиться точно с подветренной стороны – обе позиции воспринимаются как символические проявления враждебности. Никак не реагируйте на присутствие женщин и не смотрите на детей – хоры станут подозревать вас в намерении навести порчу. Самое главное – не приближайтесь к священной роще, полностью ее игнорируйте. Хоры вооружены железными дротиками и бросают их с поразительной силой и меткостью. Короче говоря, они опасны».

«Надеюсь, что ничего не забуду», – проворчал Рейт.

Аэромобиль приземлился на сухой прибрежной гальке. К машине сразу подбежал высокий изможденный человек в хлопающей на ветру просторной блузе из грубого бурого сукна, с морщинистой коричневой кожей, глубоко запавшими глазами, острым горбатым носом: «Вы куда – в Карабас? В зону страха и смерти?»

Рейт с опаской ответил: «Таковы наши намерения».

«Продайте воздушный катер! Четыре раза я проникал в Зону, переползая от камня к камню – теперь у меня есть цехины. Продайте машину! Мне нужно вернуться на Холангар».

«К сожалению, машина нам понадобится по возвращении», – сказал Рейт.

«Я предлагаю цехины – смотрите, пурпурные цехины!»

«Пригоршня цехинов для нас ничего не значит. Мы ищем настоящее богатство».

Не находя слов, тощий незнакомец дико махнул рукой и пустился возбужденными шагами дальше по берегу. Вслед за ним к аэромобилю приблизились два хора – люди хрупкого сложения и слегка болезненной наружности, в черных халатах и цилиндрических черных шапках, создававших иллюзию более внушительного роста. На их горчично-желтых лицах с маленькими тонкими носами и изящными ушами, полупрозрачными, как раковины, застыло важное, серьезное выражение. Их тонкие черные волосы скорее торчали вверх, нежели свисали вниз, и почти скрывались под высокой шапкой. Рейт подумал, что перед ним порода человека, отличавшаяся от земных предков не меньше часчменов – пожалуй, уже образовавшая отдельный вид.

Старший из хоров произнес мягким тонким голоском: «Зачем вы здесь?»

«Отправляемся за цехинами, – ответил Аначо, – и хотели бы оставить аэромобиль на вашем попечении».

«За охрану машины придется платить. Она дорого стоит».

«Тем лучше для вас, если мы не вернемся. Сейчас мы ничего не можем заплатить».

«Заплатите, когда вернетесь».

«Никакой платы. Если вы будете настаивать, нам придется лететь в Мауст».

На горчично-желтых лицах не отразилось никаких чувств: «Хорошо, мы принимаем машину на хранение – до первого числа месяца темаса».

«Только три месяца? Слишком мало! Дайте нам время до конца мьюмаса – или, еще лучше, до азаймаса».

«До мьюмаса. Машина будет в сохранности, если на нее не предъявят права те, у кого вы ее украли».

«Все будет в полном порядке. Мы не воры».

«Быть посему: если никто из вас не вернется к восходу солнца в первый день мьюмаса, машина становится нашей собственностью».

Рейт, Траз и Аначо забрали свои пожитки и прошли по улицам Хорая к конечной станции. Под открытым навесом готовили к отправлению самоходный фургон. Рядом ждали пассажиры – дюжина мужчин, представлявших дюжину рас. Друзья договорились о проезде и через час выехали из Хорая на юг по дороге в Мауст.

Дорога переваливала через голые холмы, спускалась в засушливые низины. Фургон остановился на ночь у постоялого двора. Заведение это содержала группа одинаково одетых женщин с белыми напудренными лицами, принадлежавших к религиозной секте, поощрявшей разнузданный разврат, или промышлявших проституцией с исключительным рвением – долго после того, как Рейт, Аначо и Траз растянулись на скамьях, предложенных вместо кроватей, из задымленного трактирного зала раздавались пьяные крики и взрывы дикого хохота.

К утру в зале, провонявшем разлитым вином и дымом погасших светильников, было темно и тихо. Мужчины спали, уткнувшись пепельными лицами в столы, развалившись на скамьях. Разнося котлы, наполненными жидковатым желтым гуляшом, появились содержательницы притона, теперь повелительно покрикивавшие на всех охрипшими голосами. Со стонами разминая затекшие конечности, мужчины хмуро поглотили гуляш, разлитый в глиняные миски, после чего, пошатываясь, выбрались наружу и вповалку улеглись на скамьях и крыше фургона, скоро продолжившего путь на юг.

К полудню вдали показался Мауст – беспорядочное нагромождение высоких узких построек, сооруженных внахлест, как избы из темных бревен, с остроконечными кривыми крышами, выложенными выгоревшей бурой черепицей. За городом, вплоть до смутно различимой на горизонте гряды холмов Поминовения, простиралась безжизненная равнина. Навстречу автофургону, размахивая цветастыми рекламными плакатами и вымпелами, бежали мальчишки, кричавшие наперебой: «Внимание, старатели! Кобо Хукс продает новейшие чувствительные детекторы кристаллов! Планируйте обогащение в отеле „Пурпурный блеск“! Оружие, обувь на подушках, полезнейшие карты, кирки и лопаты – только у меркантилиста Сагга! Не ищите вслепую – провидец Гарзу знает, где растут друзы пурпурных цехинов! Без сапог „Авалко“ из мягкой мятой кожи еще никто не убежал от дирдиров! Принимайте эйфорические пилюли тавматурга Лауса – и ваши последние мысли будут радостными и безмятежными! Площадка увеселений – отрадная передышка перед Черной зоной!»

Фургон остановился посреди огороженного двора на окраине Мауста. Выходя, пассажиры терялись в толпе кричащих торговцев и проводников, настойчиво пристающих оборванцев, гримасничающих девок – каждый что-то предлагал, о чем-то просил. Рейт, Траз и Аначо пробились через толчею, едва увертываясь от цепких рук, отовсюду тянувшихся, чтобы задержать, выхватить поклажу.

Друзья очутились на узкой улице, затененной с обеих сторон высокими, почерневшими от времени зданиями. Водянисто-янтарные солнечные лучи лишь изредка пробивались через проемы тропинок-переулков. То и дело попадались лавки, где продавались всевозможные принадлежности и снаряжение, способное пригодиться добытчику цехинов – классификационные таблицы для определения ценности кристаллов, маскировочная одежда, средства уничтожения следов, захваты, металлические рогатины и ломы для выламывания друз, монокуляры, карты, справочники, талисманы, порошки молитвенных курений. Из других заведений доносились звон цимбал, пронзительное гудение гобоев, возбужденная перепалка пьяных голосов. Во многих зданиях размещались игорные притоны, иные служили ночлежками. Встречались и гостиницы с ресторанами на первом этаже. При этом на всем лежала печать устоявшейся старины, даже в воздухе чудился суховатый аромат глубокой древности. Камень ступеней и мостовых был отполирован случайными прикосновениями бесчисленных ног. Закопченные внутренние поверхности бревенчатых помещений блестели, будто натертые воском, крутые черепичные крыши отливали в косых лучах солнца тускло-шоколадным глянцем.