– А ты знаешь, кто тебя зовет? – осторожно спросила Уэйнесс.
– Наверное, это старик с желтыми глазами, – несколько сомневаясь, ответила девочка.
– А Мирон тоже слышит голоса?
– Мирон начинает сердиться.
– Бегать по ночам – привычка скверная, и надо от нее избавляться, – нравоучительно сказал Оливано. – Темной ночью и еще при сильном холодном ветре ты непременно потеряешься, упадешь в пропасть, разобьешься и умрешь. И тогда не будет больше девочки Лиды, и люди, которые тебя любят, очень расстроятся.
– Я тоже расстроюсь.
– Вот именно. И поэтому ты перестанешь бегать, правда?
– Но если они зовут меня! – обеспокоилась девочка.
– Но ведь я не бегаю каждый раз, когда кто-то меня зовет! – пришла ей на помощь Уэйнесс.
– И Марин совершенно правильно делает, – подтвердил Оливано. – Ты тоже должна поступать так же.
Лидия медленно кивнула, словно соглашаясь еще подумать над этим вопросом.
Оливано обернулся к Уэйнесс.
– Теперь пора поговорить с Иреной. Сегодня разговор у нас будет серьезный.
– Из-за волос?
Оливано кивнул.
– Мне пришлось много подумать, прежде чем принять это решение. Словом, оно далось мне нелегко.
– Что за решение? – заволновалась девушка.
– Я еще не пришел к окончательному выводу – жду последних результатов. – Оливано последовал прямо к дому, где Ирена молча открыла им двери.
– Счастлив подтвердить, что угроза вируса для вас миновала, – самым официальным тоном начал Оливано. – ваша кровь чиста.
Ирена восприняла эту новость лишь сухим кивком.
– Простите, я очень занята, и если вам больше нечего сказать, то…
– К сожалению, мне есть, что сказать. Есть. И немало. Нам с вами надо обсудить много важных вопросов сегодня. Может быть, разрешите присесть?
Ирена молча развернулась и пошла в гостиную, где снова осталась демонстративно стоять, но Оливано с Уэйнесс сели на диван.
– Что касается детей, то я должен признать прогресс просто феноменальным, – с осторожностью подбирая слова, начал доктор. – Трудно давать какие-либо прогнозы, но теперь уже ясно, что дети полюбили Марин, отвечают ей, и она смогла сломать их отчужденность.
– Это, конечно, замечательно, но я хочу сказать, что в результате дети постоянно перевозбуждены, – сквозь зубы процедила Ирена.
– Вы абсолютно не правы, – холодно остановил ее Оливано. – Лида и Мирон высокоорганизованные личности, изо всех сил стремящиеся возвратиться к нормальному состоянию. Теперь это ясно, и в большей степени именно благодаря Марин. По-моему, проблема теперь в другом.
Ирена бросила на девушку презрительный взгляд.
– И в чем же теперь, по-вашему, проблема? Дети жили себе и жили, тихо и счастливо, пока не появилась эта студентка. И пошло! Они стали возбудимыми, странными, непослушными…
– Это так, но этим они пытаются проявить свои экстраординарные возможности, которые не укладываются в понятия нормы. Через несколько лет эти способности станут проявляться менее драматически, а потом и вовсе исчезнет напряженность, что совершенно нормально. Но сейчас стремление выказать себя у них прорывается на волю настолько сильно, что мы непременно должны всячески помогать им в этом. Вы со мной согласны?
– Да, но с большими оговорками.
Оливано при слове «оговорка» махнул рукой.
– На прошлой неделе я взял у детей образцы волос, и они дали мне информацию, которой я, простите меня, даже не сразу поверил. Давали вы детям какие-нибудь лекарства или нет?
Глаза Ирены превратились в щелки, и некоторое время она молчала.
– Давно. – И тут же попыталась сменить тон. – И откуда вы это взяли? Из волос, что ли?
Оливано медленно наклонил голову.
– Волосы обоих детей показывают следы приема лекарств, причем, с недельным интервалом. И следы говорят не об органических субстанциях, не об их смесях, но… И теперь я спрашиваю вас. Скажите откровенно: что вы давали детям?
– Только их обычный тоник, который позволяет им держаться в форме, например, как сегодня, – беспечно ответила Ирена.
– Почему вы ничего и никогда не говорили мне об этом так называемом «тонике»?
Ирена пожала плечами.
– А зачем? Доктор, который его прописал, объяснил мне, что он укрепляет нервы и успокаивает – вот и все. Что тут странного?
– Могу я посмотреть на ваш «тоник»?
– Он кончился, – спокойно ответила Ирена. – Я использовала все и недавно выкинула бутылку.
– И больше его у вас нет?
– Нет, – чуть задумавшись, ответила женщина.
Оливано кивнул.
– Тогда слушайте. Не смейте без моего разрешения давать детям ни «тоников», ни каких-либо иных препаратов, ясно?
– Яснее некуда. Да только дети-то трудные. Как только ветер завоет ночью, так Лидия начинает с ума сходить и рвется куда-то в горы. В такое время невозможно не давать успокоительное.
– Я понимаю ваши проблемы и выпишу вам совершенно безвредные седативные средства. Но использовать их вы можете лишь в крайнем случае.
– Как хотите.
– Повторяю еще раз, чтобы не было недоразумений. Не смейте давать детям ничего, кроме того, что пропишу я. Иначе вы погубите их, и мне не останется ничего, кроме как забрать их у вас, чтобы защитить.
Ирена стояла бедная, и лицо ее изображало обиду и гнев. Она хотела было заговорить, но, видимо, не могла. Оливано поднялся.
– Сейчас я поговорю с детьми и уйду. – Он сухо поклонился и вышел, а Ирена повернулась к Уэйнесс. – Чтобы ты провалилась! – закричала она с ненавистью. – Что ты со мной сделала?!
Уэйнесс не знала, что и отвечать. Крики Ирены напомнили ей, что она обманом проникла в этот дом и, причем, с намерениями, тоже не отличавшимися благородством.
– Я не хотела сделать вам ничего плохого, – наконец, тихо промолвила девушка.
– У меня теперь нет своей жизни! – продолжала надрываться Ирена. – Еще один год! Только один год! Это проклятый год, господи! И все кончится! Я улечу, уйду, сгину! Я бы и сейчас ушла, потому что нет мне здесь ничего, ни одиночества, ни успокоения! Я ничтожная, несчастная, ах, если бы умереть! Но кто знает? Кто знает? Может, этого-то я и боюсь больше всего на свете!
– Госпожа Ирена, прошу вас, успокойтесь, вот увидите, все не так ужасно, как вам кажется, – тщетно взывала к ней Уэйнесс.
– Ха! Да что ты знаешь, кроме как шнырять и обманывать детей! А вот что мне теперь делать? Что?!
– Но о чем вы так беспокоитесь? О профессоре Соломоне?
Лицо Ирены мгновенно превратилось в маску.
– Я ничего не говорила, и вы ничего не слышали. Ни-че-го.
– Конечно! Но лучше бы вы выговорились, я готова выслушать вас, до конца.
Однако Ирена уже развернулась и в три больших шага покинула гостиную.
Уэйнесс медленно вышла во двор, где попыталась взять себя в руки. Надо быть жесткой. Что ж, если обман, если это выдавание себя за другое лицо – самые худшие ее преступления, то, можно считать, что ей еще повезло. Но теперь главное Мирон и Лидия. Ирена сказала про год – какой год, что в этот год должно произойти? И чувство подсказывало девушке, что ничего хорошего детям этот год не сулит.
Оливано уехал. Клара позвала детей обедать, а Уэйнесс села на край песочницы и стала есть сандвичи, прихваченные с собой.
Ближе к середине дня Уэйнесс попросила разрешения взять детей на прогулку. Ирена согласилась, и они втроем отправились в кондитерскую на площади, где дети насладились горячим шоколадом и фруктовыми тартинками с целыми сугробами взбитых сливок. Юная разведчица сидела, смотрела на детей и с ужасом думала, что будет с ними, когда она уйдет. Конечно, Оливано не перестанет следить за их здоровьем, но кому будут нужны их чувства?! Девушка с трудом подавила вздох. Никакого выхода из этой ситуации девушка пока что не видела. Ее собственные дела тоже шли плохо; она ни йоту не приблизилась к тайне местопребывания Монкурио. Искать что-либо в доме не представлялось никакой возможности, тем более что Уэйнесс и не знала, что именно надо найти. До сих пор лже-Марин питалась лишь надеждой, не видя никаких перспектив. Она занималась с Лидией и Мироном, которые, в свой черед, изучали ее, и всем троим это занятие пока что нравилось.
