— Нет, нет, что ты.

Бриони переполняли противоречивые чувства. Бесспорно, слова Идиты причинили ей боль. Но досадовала она на себя, а не на свою кроткую собеседницу. Принцессе было горько думать о том, что она так мало знала о Шасо — ведь он столько сделал для ее семьи. А другие советники, министры и прочие приближенные короля, ее отца? Разве о них она знала больше? Авин Броун, лекарь Чавен, старый кастелян Найнор — судьбы этих людей никогда не вызывали у нее ни малейшего любопытства. Как же она, самонадеянная девчонка, дерзнула считать себя правительницей?

— Ты опечалена, Бриони-зисайя. Мой рассказ тебя расстроил, — заметила Идита и махнула рукой, приказывая одной из молодых женщин принести чашку цветочного чая.

Бриони так и не привыкла к горьковатому вкусу гауа, и наслаждаться этим напитком у нее не было ни малейшего желания.

— Ты заставила меня задуматься, только и всего, — с тяжким вздохом возразила она. — И я очень признательна тебе за это. Порой для того, чтобы лучше рассмотреть что-нибудь, необходимо отойти на значительное расстояние.

— Верно, — кивнула Идита. — Пойми я это в твои годы, я могла бы обрести истинную мудрость и не превратилась бы в глупую старуху, какой стала теперь.

Последние слова Бриони пропустила мимо ушей: она уже знала, что самоуничижение служит в этом доме признаком хорошего тона.

— Но даже если ты обретешь всю мудрость мира, она не поможет исправить прежние ошибки, — выпалила она.

— Да, — улыбнулась Идита. — Вижу, дитя мое, ты уже сделала несколько шагов на пути познания. Давай-ка выпьем чаю и поговорим о чем-нибудь приятном. А Фану и ее сестры усладят наш слух пением.

На тринадцатый день своего пребывания в доме Эффира дан-Мозана Бриони проснулась утром и обнаружила, что на женской половине царит великая суматоха. Принцесса до сих пор не привыкла вставать так рано, как было принято у обитательниц хадара: они покидали постели прежде, чем первые солнечные лучи разгоняли сумрак на горизонте. Едва открыв глаза, Бриони поняла, что все давно на ногах и с нетерпением ждут ее пробуждения.

— Ах, она проснулась! — воскликнула хорошенькая юная Фану. Обернувшись к своим товаркам, она что-то быстро защебетала на своем языке. Бриони разобрала лишь несколько раз упомянутое имя Идиты.

Смущенная всеобщим вниманием, Бриони принялась снимать ночную рубашку, чтобы поскорее одеться. Но женщины окружили ее и со смехом замахали руками.

— Не надо, — остановила ее Фану. — Погоди. Сейчас придет Идита.

Бриони позволили умыться и почистить зубы, за что она была весьма признательна. Когда она покончила с умыванием, явилась Идита, облаченная в поразительно красивое платье из сверкающего белого шелка с темно-красным поясом.

— Мне не дают одеться, — пожаловалась Бриони.

Она чувствовала себя неловко, стоя в ночной рубашке рядом с пышно разодетой Идитой. Высокая, светлокожая, сейчас принцесса особенно остро ощущала, что разительно отличается от этих миниатюрных и смуглых женщин.

— Не сердись, Бриони-зисайя, — ответила Идита. — Мы сами хотим тебя нарядить. Ведь сегодня особенный день.

— Почему? Кто-нибудь выходит замуж?

В ответ Идита лишь рассмеялась и покачала головой. Остальные женщины тоже дружно захихикали. Идита как-то объяснила Бриони, что в большинстве своем они происходят из состоятельных семейств и отнюдь не являются женами Эффира дан-Мозана. Положение, которое они занимают в доме, ближе к положению фрейлин при дворе Бриони. Некоторые из них были служанками, другие, такие как Фану и ее сестры, доводились родственницами Идите или ее супругу. Хотя Эффир дан-Мозан не был отпрыском знатного рода — по крайней мере, в том смысле, в каком привыкла понимать знатность Бриони — он, несомненно, мог с полным правом считаться влиятельным и могущественным человеком. Поэтому многие родители полагали большой честью отправить своих дочерей к нему в дом, где девушки получали воспитание под крылом мудрой и опытной Идиты.

— Сегодня День богов, — пояснила Идита. — В этот день мы возносим молитвы.

— Но в прошлый раз вы не взяли меня на богослужение, — пробормотала Бриони, вспоминая долгое утро, проведенное в полном одиночестве. Принцессе нечем было занять себя, и она слонялась по женской половине, жалея о том, что у нее нет книги или хотя бы рукоделья.

— Сегодня ты тоже не сможешь с нами пойти, — сказала Идита и ласково погладила Бриони по руке. — Мы рады, что ты живешь в нашем доме, но для Великой Матери ты чужестранка. Мой супруг, Эффир дан-Мозан, сказал, что нам не следует учить тебя, нашу гостью, своим ритуалам.

— Если я не пойду в храм, зачем мне наряжаться?

— Потому что, помолившись, мы отправимся в город, — сообщила Идита. Окружавшие ее женщины весело защебетали и заулыбались. — С тех пор как ты стала нашей гостьей, ты не выходила за порог дома. Мой супруг полагает, что ты заслужила прогулку по городу.

Бриони сомневалась, что ей по душе слово «заслужила». Ведь она не малый ребенок или узница, а принцесса, хоть и чужеземная. Однако радость, охватившая ее в предвкушении прогулки, была так велика, что она решила не обращать внимания на подобные мелочи.

— А лорд Шасо? — осведомилась она. — Он не возражает против того, чтобы я вышла из дома?

— Нет, Бриони-зисайя. Он тоже пойдет с нами.

— Но разве я могу показаться на городских улицах? Люди слишком хорошо знают, как я выгляжу, и…

— О, дорогая принцесса, увидишь, мы сделаем тебя неузнаваемой, — заверила Идита, и в ее взгляде заплясали шаловливые огоньки.

Когда солнце поднялось высоко, Бриони осталась в одиночестве. Она сидела в хадаре, с нетерпением ожидая конца богослужения, которое совершал во внутреннем дворе жрец из Туана. Правда, на этот раз у принцессы было интересное занятие: она разглядывала себя в зеркало. Произошедшие с ней перемены были поистине разительны. Благодаря какому-то притиранию, которое умело использовала Идита, светлая кожа Бриони, покрытая веснушками, стала почти такой же смуглой, как у женщин страны Туан. Глаза, подведенные сурьмой, изменили разрез, ни единая прядь золотистых волос не выбивалась из-под белоснежного головного убора. Только глаза не изменили цвет и оставались зелеными, как нефрит. У брата Кендрика были глаза в точности такого же оттенка. Контраст между прозрачными зелеными глазами и смуглой кожей очень позабавил Идиту и прочих женщин. По их словам, Бриони походила на ксисскую ведьму и для завершения картины недоставало лишь огненно-рыжих волос. Как только Бриони услышала о рыжих волосах, она моментально вспомнила о Баррике и, к собственному ужасу, почувствовала, что на глаза у нее выступили слезы. Женщины прервали приготовления и терпеливо ждали, пока глаза и щеки принцессы высохнут. Сурьму пришлось наносить заново. Разглядывая себя в зеркало, Бриони заметила на скуле маленькое черное пятнышко и поспешно его стерла.

Где же он, брат? Жив ли он?

На мгновение сердце Бриони сжалось от такой острой тоски, что она едва могла дышать. Опасаясь, что слезы вновь сведут на нет усилия Идиты, она плотно зажмурила глаза. Здешние женщины были к ней очень добры, но, несмотря на их заботы, Бриони ни на минуту не оставляло томительное чувство одиночества. Она могла жить, потеряв корону. Она могла жить в изгнании, за границами Южного Предела. Она готова была смириться с нуждой и лишениями. Но мысль о том, что она никогда больше не увидит отца и брата, была подобна смерти.

— Баррик, где ты? — одними губами шептала Бриони. — Почему ты меня покинул? Вспоминаешь ли ты обо мне?

Внезапно, подчиняясь какому-то смутному побуждению, девушка открыла глаза. В зеркале, позади собственного лица, искаженного от скорби, она увидела еще чей-то облик — так дно пруда проступает под поверхностью воды с играющими на ней отражениями. Вглядевшись, принцесса узнала лицо Баррика: глаза его были закрыты, щеки покрывала смертельная бледность. Руки, сложенные на груди, были скованы цепями.