Томас Старки, автор известного «Диалога» (1533— 1536), мыслил типичными для XVI в. категориями, когда писал: «Политическое тело имеет части, напоминающие части тела человеческого, из которых для нашей цели наиболее важными являются: сердце, голова, руки и ноги. Сердцем его является король, принц, правитель госу­дарства. Ибо так же, как весь разум, способности, чувства, жизнь и все другие естественные силы, проистекаю­щие из сердца, точно так же от правителей государства зависят все законы, порядок и политика, все правосудие, доблесть и достоинство всего остального политического тела» 15.

Между различными «планами соответствия» созвучие столь велико, что стоит где-нибудь в одном из звеньев «великой цепи» нарушиться порядку, как немедленно, по­добно эху, дисгармония и замешательство разливаются по всей Вселенной, всем ее сферам. Так, к примеру, солнеч­ные затмения пророчат бедствия всему живому на земле, они вызывают землетрясения, наводнения, ураганы и ливни.

В свою очередь, если порядок нарушен в человеческом обществе, на него немедленно «откликаются» небеса и земные недра. Так, мы узнаем, что, когда Макбет веро­ломно убил гостившего у него короля Дункана,

Какая буря бушевала ночью!

Снесло трубу над комнатою нашей,

И говорят, что в воздухе носились

Рыданья, смертный стон и голоса.

«Макбет», 11, 3

И далее по тому же поводу:

Пророчившие нам годину бедствий

И смут жестоких. Птица тьмы кричала

Всю ночь, и, говорят, как в лихорадке,

Тряслась земля.

Там же

Гляди: смутясь деяньями людскими,

Кровавый их театр затмило небо.

Часы показывают день, но тонет

Во мгле светило. Ночь ли всемогуща

Иль стыдно дню, но, лик земли скрывая,

Мрак не дает лучам лобзать его.

Там же, 4

Столь же «чутко» реагировали на неслыханные злодеяния Макбета животные:

А кони короля…

Взбесились в стойлах,

Сломали их и убежали, словно

Войну с людьми задумали затеять.

Там же

Более того, «планы соответствия» реагируют не толь­ко на деяния, ломающие космический порядок, они столь же бурно откликаются даже на замыслы подобных на­рушений.

М а к б е т.

Пусть даже ваш ответ принудит вихрь

Сраженья с колокольнями затеять,

Валы — вскипеть и поглотить суда,

Хлеба — полечь, деревья — повалиться,

Твердыни — рухнуть на голову страже,

Дворцы и пирамиды — до земли

Челом склониться…

Там же, IV, 1

Поскольку же наибольшая опасность внести смятение в мирный порядок исходит от человека, то естественно, что все предупреждения о возможных последствиях ад­ресуют ему. К тому же он один обладает разумом и поэ­тому поставлен провидением в решающем звене, смы­кающем воедино мироздание. Человек не только венец творения, он определенным образом за него в ответе, за сохранение его чистоты, полноты, и совершенства.

Труженикам Англии без конца напоминали и «разъ­ясняли», что человек не есть нечто само по себе сущее, что он включен в космическое целое как органическая часть его иерархии, поэтому он ни в коем случае не дол­жен себя выделять и противопоставлять остальному тво­рению. Закон и порядок единый для всего мироздания. И такие уроки увещания были как нельзя более кстати в XVI в., когда Англию сотрясали мощные народные вос­стания, направленные именно против того общественного порядка, который веками представлялся божественным, вселенским и незыблемым.

Картина общественного устройства

Обратимся теперь к тому звену «великой цепи бытия», которое олицетворялось человеком, и попытаемся выяс­нить, какими рисовались Шекспиру и его современникам всех сословий существующие общественные порядки.

Они представляли общество в виде «пирамиды», «лестницы», «горних вершин» и «долин», т. е. как нечто строго иерархическое, как совокупность соподчинений «рангов» и «чинов». Естественно, вершины отводились князю, королю, а все остальное общество располагалось у подножия трона по нисходящей: принцы крови, гер­цоги и графы, рыцари и сквайры, ремесленники и паха­ри. Король считался не только наместником бога на зем­ле, но живым воплощением божественного начала среди людей, олицетворением силы чудесной, сверхчеловеческой. Король в обществе выполнял ту же функцию, какая от­водилась создателю во Вселенной: он сплачивал общество в единый организм. Это даже не личность, а воплощение целостности государства и единства народа, общества как такового, гарант здоровья «политического тела», нормаль­ного и согласованного функционирования всех его членов, источник «добра, справедливости, мира и согласия».

Призвание короля осмысливалось как живая связь между земным и небесным, обычным и чудесным — одним словом, как концентрированное выражение чудо­действенных сил бытия народа. Это нашло отражение в той философии королевской власти, которая вложена в уста Ричарда II:

Все воды моря бурного не смоют

Елей с помазанного короля;

Не свергнет человеческое слово

Наместника, поставленного богом.

«Ричард II», III, 3

Король находится под специальной защитой господа. Поэтому ему не страшны ни интриги, ни мятежи врагов: ведь враги короля — враги и господа.

За каждого бойца, что Болингброком…

Противу нашей золотой короны,

Бог Ричарду по ангелу пошлет;

Где ангелы сражаются со славой,

Падут злодеи: бог стоит за право.

Там же

В утверждении святости не только королевской вла­сти, но и личности ее носителя, его прямой причастности к провидению следует видеть то новое, что идеология абсолютизма внесла в истолкование природы королевской власти. В самом деле, в средние века могущество короля измерялось тем же, чем и могущество любого барона,— числом его вассалов. В то же время притязания папской власти на «посредничество» между богом и светским го­сударем «оттесняли» последнего от небес. В уста Ричар­да II Шекспир вкладывает не средневековую, а абсолю­тистскую концепцию королевской власти. Оказавшись без войска перед грозной армией мятежника Болингброка, Ричард восклицает:

Я позабыл себя. Иль не король я?

Очнись, трусливый венценосец!

Спишь ты? Иль имя короля не то же значит,

Что двадцать тысяч воинских имен?..

Высокой славе нашей королевской

Лишь жалкий подданный грозит…

Любимцы наши — иль мы не велики?

Там же

Обратим внимание на настойчивое подчеркивание вели­чия и могущества королевского имени, одного только имени и сана. В нем, по убеждению Ричарда, мистиче­ская сила власти его носителя. Точно так же и Лир, от­казавшись от всех реалий власти и оставив себе одно лишь королевское имя, тем не менее убежден сам и тре­бует того же признания от других: «Я король, в каждой своей частице — король».

Этой чудодейственной силе носителя короны в идеале должен соответствовать его физический облик. Вот каким Гамлету видится этот идеал (олицетворявшийся его от­цом):

…Как лицо прелестно это:

Лоб Зевса и Гипериона кудри,

Глаз Марса повелительный и строгий,

Стан вестника Меркурия, когда

Коснется он заоблачных вершин.

«Гамлет», III, 4

По принципу «соответствия и подобия» король то и дело сравнивается с солнцем, орлом, львом и т. д.

Вот, вот король сам, Ричард, появился:

Так красное разгневанное солнце

Из огненных восточных врат выходит…

И еще:

Он смотрит королем: его глаза

Огнем сверкают, словно взор орлиный,

Полны величия.

«Ричард II», III, 3

Естественно, что в данном случае блеск и величие ко­ролевского сана получили наглядное, физическое выраже­ние. К этому присовокуплялся мотив патриархальный: король — отец, подданные — его дети. Идеальный ко­роль — олицетворение мудрости и всеведения, он чужд гордыни, по-отечески добр и справедлив.

Вот как обрисован «эталон» такого короля — Ген­рих V:

Послушайте, как судит он о вере,—

И в изумленье станете желать,

Чтобы король наш сделался прелатом.