В художественном исследовании реакции человека на аргумент времени Шекспиру принадлежит место уни­кальное. В его творчестве отразилась сложнейшая гамма этих реакций — реакций людей самых различных общест­венных состояний, на всех уровнях чувствования, созна­ния и бытия. Но что особенно важно, Шекспир в истори­ческих хрониках впервые отчетливо отделил время со­циальное от времени индивидуально-родового и тем самым сделал значительный шаг к тому, чтобы наполнить время подлинно историческим содержанием.

Наконец, Шекспир ярче, чем кто-либо из его совре­менников, отразил выкристаллизовавшееся только в его эпоху сознание «многомерности» как индивидуального, так и социального времени. В первом случае многомерность эта выразилась, с одной стороны, в различиях в ритме практической деятельности отдельных индивидов и, с другой стороны, в различном восприятии длительно­сти одних и тех же единиц времени индивидами, оказав­шимися в различных ситуациях, на различных отрезках человеческой жизни. Во втором случае «многомерность» времени выражалась и как различие в ритме последова­тельных исторических событий, и как различие в ритме событий, протекавших одновременно (на разных «гори­зонталях» общественного бытия).

Однако, как уже отмечалось, Возрождение не пошло дальше «событийного» измерения исторического времени, т. е. выражения его течения в форме хроники случивше­гося, деяний и т. п. Очевидно, что на этом уровне исто­рического сознания сохраняется возможность (и потреб­ность) сравнения часового времени со временем, изме­ряемым «по солнцу», с одной стороны, и церковным колоколом — с другой.

Глава III

МИРОВИДЕНИЕ ШЕКСПИРА: ОТРАЖЕНИЕ ЭЛЕМЕНТОВ СТЕРЕОТИПА МЫШЛЕНИЯ ЭПОХИ

Мировидение Шекспира… Есть ли в со­временном шекспироведении исследова­тельская задача более трудная с точки зрения подступов к ней, более спорная и вместе с тем столь же научно актуаль­ная?

Всякого, кто берется за решение этой задачи, подсте­регают две опасности. Первая связана с концепцией, со­гласно которой в пьесах Шекспира заключается отчетли­во выраженная авторская позиция, в частности вполне определенная система политической философии, этики, философий истории. Из этого следует, что внимательному читателю шекспировских пьес, который возымел бы жела­ние все эти «системы» воссоздать, достаточно лишь собрать воедино разрозненные их элементы, содержащие­ся в монологах и репликах многочисленных персонажей его пьес. Легко представить, какое широкое поле откры­вается для конструирования гипотез, ибо в этом случае исследователь должен сам решать, когда и чьими устами «говорит» Шекспир 1. Вторая опасность связана с кон­цепцией прямо противоположной — с полным отрицанием наличия в пьесах Шекспира не только явного, отчетливо выраженного, но и неявного, скрытого за драматургиче­ской формой мировоззренческого подтекста. Эта позиция аргументируется следующим образом: Шекспир был не мыслителем, а художником, он оперировал не логически­ми категориями, а образами, т. е. «неразложимыми целостностями». В своем творчестве он преследовал прежде всего цели эстетические, а не политические, морализаторские, дидактические. Отсюда делается вывод, что в каж­дом конкретном случае Шекспир выражал ту или иную точку зрения в зависимости от ее эстетической функции 2. Позиция, занятая советскими шекспироведами, пред­ставляется нам единственно научной.

Наиболее отчетливо эту позицию изложил А. Аникст. Признавая наличие в шекспировских пьесах уникального по своему познавательному значению мировоззренческого подтекста, автор вместе с тем предупреждает о трудно­стях, с которыми неизбежно сталкивается его исследова­тель.

Шекспир обладал наиболее развитым умением объ­ективировать свои переживания, он не открывался в своих пьесах, высказывания его персонажей выражают их воззрения, а не Шекспира. Только постигнув его ис­кусство, можно приблизиться к пониманию того, что ду­мал сам Шекспир 3.

Советское шекспироведение в послевоенные годы на­глядно продемонстрировало, сколь многого можно достичь, следуя по этому пути.

Стоявшая перед нами задача, однако, требовала иного подхода к проблеме — подхода не литературоведческого, а, как уже отмечалось, историко-критического. Нас инте­ресовало, в какой степени в пьесах Шекспира отражено общественно-историческое (в широком плане) сознание тюдоровской эпохи. При таком повороте проблемы появ­ляется редкая возможность попытаться выяснить, в какой мере в пьесах Шекспира представлены, с одной стороны, элементы господствующего стереотипа в социально-исто­рическом сознании его времени и, с другой стороны, эле­менты, от него отличающиеся, если не противоположные. Таким образом, для нашей цели на первый план выдви­гается задача рассмотреть пьесы Шекспира в качестве источника по истории общественно-исторической мысли елизаветинской Англии.

В новейшей западноевропейской литературе усиленно подчеркивается однозначность в «решении» Шекспиром многих мировоззренческих проблем. Для нашей же цели гораздо важнее подчеркнуть многозначность, глубокую противоречивость того, что именуется общественным со­знанием тюдоровской эпохи.

XVI век — одна из сложнейших эпох в интеллек­туальной истории не только Англии, но и Европы в це­лом, Здесь столкнулись и в определенной степени смеша­лись традиции средневековой схоластики и воззрения гу­манистов, Реформация и контрреформация, идеология торжествующего абсолютизма и все направления тираноборчества, апология сословности и порядка и идеология социального протеста обездоленных. Общественно-историческое сознание тюдоровской эпохи включало все эти те­чения мысли, каждое из которых, в свою очередь, разветвлялось на множество направлений, школ, учений. И тем не менее над Англией витал дух Возрождения 4.

Мировидение Ренессанса нашему современнику по­стичь и легко, и трудно: легко потому, что многие куль­турные ценности той эпохи стали неотъемлемой частью нашего духовного мира; трудно потому, что множество идей, убеждений, социальных норм ушли в небытие вме­сте с временем, их породившим. В первом случае речь идет о ценностях, которыми Возрождение, если можно так выразиться, было обращено в грядущее, к нам, о цен­ностях, которые так или иначе созвучны современному мироощущению; во втором случае — о ценностях, кото­рые дошли до нас только как «исторические окаменело­сти», как объекты «археологии».

Восхищенные и увлеченные тем новым «мыслитель­ным материалом», которым гуманизм, в частности в ин­тересующей нас области, обогатил духовную жизнь евро­пейских народов, мы склонны подчас забывать о глубо­кой противоречивости и мозаичности этой культуры, о громадном удельном весе в ней субстрата традиционно­го, унаследованного от средневековья в мышлении, в представлениях об окружающем мире: о природе, исто­рии и т. д.5 Точно так же мы не задаем себе вопроса, в какой мере и какими своими сторонами ренессансное мировидение было представлено на различных ступенях общественно-культурной лестницы или, иначе, как по этим ступеням распределялась причастность к тому дей­ствительно новому, что содержалось в умственном движе­нии, именуемом Возрождением. Отсюда уже легко заклю­чить, что и так называемый стереотип ренессансного мировидения, в частности мировидения тюдоровской эпо­хи, был отнюдь не односложным ни по способу отраже­ния окружающей человека действительности, ни по сути отраженного. Во всяком случае, анализ общественного сознания тюдоровской Англии обнаруживает в нем тесное переплетение религиозного и рационального начал, эле­ментов знания и суеверия, преклонения перед авторите­тами и скептицизма, слепого общественно-политического конформизма и острой социально-политической критики. Разумеется, соотношение этих элементов в сознании различных общественных классов и слоев было совершенно различным. И тем не менее можно вычленить элементы «общепринятого», нормативного, что составляло своего рода интеллектуальный стереотип эпохи.

Содержание этого стереотипа свидетельствует о том, что перед нами мировоззрение, еще полностью уклады­вающееся в рамки феодально-сословного строя. Так, в плане общественно-политическом оно не выходило в своих устремлениях за границы требований «реформ» и «улучшений». Разумеется, деятели Возрождения сделали немало, чтобы выставить на всеобщее осмеяние пороки современного им общества, тем не менее они все еще ле­леяли мечту его «исправить», «очистить», «исцелить». Свою задачу они видели в интеллектуальном и этическом обновлении существующих порядков и путь, ведущий к цели, усматривали в просвещении власть имущих. Разум­ная вера — в делах церкви, разумный правитель — на вершине власти, распространение античной образован­ности — среди магистратов. Словом, от ренессансного мировидения отнюдь не веяло революцией, оно многое в существующих общественных порядках осуждало, но в целом их не отвергало. Наоборот, в сфере практической политики оно исходило из них как из единственно воз­можной основы всех изменений 6.