Очи застила тьма кромешная,

Кружит голову зной и полынь.

— Что с тобою, созданье безгрешное?

— Вижу! Вижу!.. — Кого?.. — Богинь!

Бабы крестятся. Страшновато.

— Бес ударил в монашье ребро! —

Три жнеи, как три смелых солдата,

Встали рядом, серпы на бедро!

— Не гляди так бесстыдно — изыди!

Жги очами, да только не нас! —

И по иноку огненной зыбью

Шарят шестеро вспуганных глаз.

— В келью! В келью! Туда, где краски,

Свет лампады молитвенно чист.

Есть ли что-нибудь выше страсти

Той, что шепчет: — Скорее за кисть!

Сердце все будто рана смертельная,

Он увидел! Нашел! Нашел!

А в душе синева беспредельная

И безбрежный цветущий дол.

А дорога пошла лугами.

А трава — в самый раз косить.

Кружит коршун большими кругами,

Хочет крови, разбойник, попить.

— Куры-дуры, скорей в подворотню,

Ты, задира-петух, убегай.

Нет на хищника укорота,

Зазеваешься, и прощай!

Ветер тихо шевелит сено

Уоколицы, у села,

Бьет крылом в монастырские стены

И позванивает в колокола.

Ветер выкрикнул с болью: — Татары! —

Ветер выплакнул: — Бей! Лови! —

Все бегут, а кругом пожары,

И крыльцо уже чье-то в крови.

Стонет баба, держась за череп:

— Как вы смели? Позор! Позор! —

По оврагу, над ним и через

Крик истошный: — Горит собор!

Ах вы, идолы! Ах, басурманы,

Волчья ненасыть, волчье вытье.

— Не топчи меня, конь буланый,

Я тяжелая, жду дите!

Да не лезь, некрещеный ирод! —

И плашмя по лицу вальком.

И татарин летит навылет,

В тын, как утка, ныряет нырком.

Мужики топорами секутся,

Кровь на всех проступила до пят…

В печках свежие хлебы пекутся,

Щи наваристые кипят.

А воинственные старухи,

Отлучившись от варки и щей,

То ухватом, то скалкою в ухо

Бьют наотмашь: — Отзынь ты, кощей!

Вот и дрогнули, побежали,

Говядарь монастырский кричит:

— Правду держите на кинжале,

А кинжал ей не очень личит!

Где татары? Они далече.

Значит, можно и отдыхать.

Ночь кладет свои руки на плечи,

Спи, мужик! Завтра поле пахать.

Звезды в небе полночными парами,

Для свиданий как раз и пора.

Отдыхают от битвы с татарами

Три наточенных топора.

Это явь или это затмение?!

Глянул инок, отпрянул назад.

Что за тройственное видение,

Мать небесная! Свят! Свят! Свят!

Кто со мной эти шутки пошучивает?

Три березоньки! Три топора!

Три жнеи! Словно плотник, засучивает

Он рабочие рукава.

В тесной келье свечи трепетание,

Инок молится с кистью в руках.

Что он сделает, будет тайною,

Неразгаданною в веках.

Ничего он сейчас не слышит:

Ни собак, ни монашьих шагов.

Кистью молится, кистью пишет,

Кистью борется против врагов.

О пречистая матерь божья,

Дай мне краски и колорит.

Уведи меня от бездорожья,

Пусть во мне только бог говорит!

Все уверенней возникают

Тон, подробность, детали, штрихи.

А на русской земле светает

И повсюду поют петухи.

Умолк последний выстрел

Под городом Берлином.

Земля кричит солдату:

— Что задолжал — верни нам!

Грач, вынесший осаду,

Крылом спокойно машет.

Пехота не стреляет.

Пехота нынче пашет.

Осыпались окопы,

Запаханы траншеи.

В лугах цветы по пояс.

Поля похорошели.

В овраге возле дзота

Ручей играет гильзой.

Но это не опасно —

Хозяин в поле дизель.

Хозяин в поле трактор,

Ближайший родич танка.

На поле Бородинском

За хлеб идет атака.

С какой охотой пашет

Солдат Василий Васин!

Доволен, как ребенок,

Как солнце в небе, ясен.

А лемеха у плуга

Начищены до блеска.

Навстречу кукованье

Летит из перелеска.