«Не новизна, а власть веков минувших…» Не новизна, а власть веков минувших Прельщает обреченные умы, И нас, к земному изобилью льнувших, Настигнет холод царственной зимы. И мы, глашатаи сердечного цветенья, Приемлем этот величавый тлен, И внимем обольстительному пенью В пучинах замирающих сирен. И мы, согретые последними лучами Уже потухших некогда миров, Волнуем беспокойными мечтами Угрюмо леденеющую кровь. И жизни нашей неуютноликой, Свидетельствуя медленный заход, По наши неразборчивые клики Рождается суровый Новый Год. 1938 «Мы на земле глухи и близоруки…»
Мы на земле глухи и близоруки, Сокрытые во тьме своей тщеты, И погруженные в томительные муки Творенья искупительной мечты. И исчезают многие бесследно Из капища державных Аонид, Но кто-нибудь беспомощный и бледный В столетиях грядущих прогремит. Приемлет он причастье тайн чудесных И созидаться станет чрез сие Из смерда малодушного — кудесник, Из жизни суетной — святое житие. 1937 «Чудак уже нигде не милый…» Чудак уже нигде не милый, Я прозябаю как-нибудь, И только думою унылой Дано мне юность помянуть. И, вольным странником кочуя По чуждым весям, я пою, Но если я душой почую, Что сковывают песнь мою, Меня кручина на смерть ранит И лира тихо отзвенит, И с нею в сон последний канет Бездомный данник Аонид. 1937 «Да, грешен я, но нет святых на свете…» Да, грешен я, но нет святых на свете, И только человек, познавший стыд и страх, Достоин жить и в памяти столетий, И в думах ближнего, и в книгах, и в стихах. Нельзя не внять волнению земному, Нельзя не гибнуть в недрах суеты, Нельзя не знать, что нет для дерзких дома, Нельзя не рвать запретные цветы. И надо жить без лавр и без оваций, И слушаться лишь самого себя, И падать надо, надо разбиваться, И ненавидя мир сей, и любя. И надо сознавать, что неизбежно Постигнет нас забвенье, наконец, И лишь искусству посвящать прилежно Горение встревоженных сердец. 1937 «Нет для дерзающих свободы…» Нет для дерзающих свободы Ни при царе, ни при вожде И одинаковы везде Мещанствующие народы. Всегда и в каждом мирном стане, Внушая черни злобный страх, Живут в восторженных сердцах Неотразимые мечтанья. И есть бессмертие лишь в этом Немолчном зове бытия: Ценою крови честь сия, Дана пророкам и поэтам. 1936 «Молчать, не замышляя мести…» Молчать, не замышляя мести, Своей гордыни не щадя, Не славя ни хулой, ни лестью Деяний черни и вождя; Пускай их лица злы и жадны, Их пальцы сжаты в кулаки, Пускай волною беспощадной Нахлынут ихние полки… Молчать! Приять и срам, и муку, А сердце кроткое сберечь, Чтоб сыну передать иль внуку Меч Духа — праведную речь. 1935 «В пятом году — рабочих…» В пятом году — рабочих, В семнадцатом — юнкеров… Нет, мы не злее прочих — Всякая льется кровь. Гибли, шутя, матросы, И сдержанно умирал, Расстрелянный так просто Правитель и адмирал. Мы — те, на устах которых Проклятья, а не привет, Но скажет седой историк: Достойней эпохи нет! 1935 «Пускай нет правды на земле…» Пускай нет правды на земле И нет ни вечности, ни счастья — Нам тем и горше и милей Волнений жизненных причастье. Слагаем гимны мы весне, И женщин трепетных ласкаем, И улыбаемся во сне, И спорим за вином и чаем. А если властная тоска Скует наш дух печальной скукой И мы поймем, что смерть близка И что она — со всем разлука, Вздохнем и погрузимся в грусть. И нас восхитит умиленье, И мы запомним наизусть Порывы горнего томленья. Пускай конечно бытие И не узреть нам будет рая, Прелестна жизнь и лишь ее Благословим мы умирая. 1936 |
