ПОЛНОЧЬ Ивану Пуни От электричества камень белит. Блеском кривым смеются панели, Где-то в закоулках ночи Прячет гримасы свои одиночество. В глубь тротуаров уходит фигура, Усталую тень волоча за собой. Может быть, бросит случайно окурок Ей городская, скупая любовь. КАФЕ И.П. В черном, кривом переулке Визжит и зовет фокс-трот. Проходит шумно и гулко Веселый, ночной народ. Не плачь. Слезам не поверят! Пей и пляши фокс-трот. И шлепают пьяные двери Кафе, как неряшливый рот. ПОЛДЕНЬ Сергею Рафаловичу Бежали улицы зигзагами куда-то, Метался испуганный трамвай, А над домами, в облаках лохматых, Кривлялась рыжая большая голова. Беги в толпе, зови – и разорвись от крика – К тебе не ско сят мозаичных глаз Соборы – темные, зако пченные лики, – Не вздрогнет в панцире асфальтовом земля, И трубы водосточные от крыши Не склонятся с участием к тебе, И даже брат твой не услышит, С работы торопясь на свой обед. НА ЛУГУ Ксении Богуславской Кружево на платьице, Юбка коротка. Худенькая прячется В рукаве рука. Беспокойна улица, Потолком туман. Наверху сутулятся Черные дома. Ждать здесь каждым вечером, Завтра и всегда. Что дождаться нечего Знать – и всё же ждать. Грустно ходят лошади. Желты фонари. Бьют часы на площади: Раз – два – три. ЧАСЫ ВОКЗАЛЬНЫЕ Глядят на мир двенадцатью глазами, Устали время стрелкой отмечать На бесконечном, тягостном экзамене. А рядом в фонаре горит свеча, Вагоны мимо катятся ворчливо, Поют рожки всё те же две-три ноты, И люди неустанно, суетливо Несут свои пакеты и заботы. Часы молчат. Они не могут плакать От одиночества. Но ждут они. Спокойно-бледным ликом циферблата Встречают дальних поездов огни. ВОКЗАЛ В сером, каменном вокзале Грязный стол был пивом залит. Взгляд ли твой, твоя слеза ли О печали мне сказали? Я одна в пустом вагоне, Ты – за рамою оконной, И в последнюю минуту Слов не надо почему-то. «Куда мне девать глаза…» Куда мне девать глаза От Ваших внимательно-строгих? Какими словами сказать О радостной новой тревоге? Я привыкла прямо смотреть, Быть свободно-собой всегда, Но в неясном и смутном трепете Вам я глаз не могу отдать. Отчего я Вам письма пишу, Хоть и знаю, что их не отправлю, И на Ваши редкие шутки Мой смех слезами отравлен? Отчего в непонятном смятеньи, В пустоте вечеров одиноких, Я слежу за большою тенью На экране Ваших окон? «Тенью серой, тенью тихой…» Тенью серой, тенью тихой В кресле Вашем посижу, И часами будет тикать Опустелых комнат жуть. Мне в стекло балконной двери Клювом зяблик постучит, И заглянут неуверенные И ненужные лучи. Стены, сиротливо-строго, Будут мне молчать о Вас, И в поникшем сердце дрогнут Запоздалые слова. «Вы уедете и сразу станет пусто…» Вы уедете и сразу станет пусто; Сердце бедное заледенеет. Пусть и снег лежит и ветер пусть – Мне уж быть не может холоднее. Не изменится ничто вокруг, Всё останется по-прежнему, Только я – вступая в новый круг, – Улыбаться буду реже. «Захлопнутым мышонком сердце билось…» Захлопнутым мышонком сердце билось. Не смей жалеть меня, не смей ласкать. Луна неловко и несмело торопилась Лицо свое укрыть за облака. Любить не надо. Мне любить не надо. И не тебе мою рассеять боль. И ночь и этот сад совсем не рады, Что видят нас с тобой. «От зеркал и стекол зайчики…» От зеркал и стекол зайчики Снова пляшут на обоях. Снова теплый луч весенний Примирит меня с тобою. Я люблю мой путь суровый, Одиночество и волю, – Но весенним ясным вечером Я прийти тебе позволю. |
