— Ничего здорового нет в том, что люди поливают друг друга грязью, или стараются стереть в порошок, или втаптывают в землю, пока один не уничтожит другого.

— Это твой папаша такое предрекает?

— Ну, я чуть-чуть перефразировала, но суть такова. А твой отец? Что он предрекает?

— Мой предок выражается попроще, — сухо заметил Люк.

Хиллари представила себе это «попроще». Она помнила те годы, когда оба были друзьями и партнерами в фирме по продаже недвижимости — до того, как между ними пробежала черная кошка. Шон Маккалистер был телом, а отец — мозгом, и тогда их обоих это устраивало. Шон Маккалистер, дюжий, крепкий, с массивной багровой выей работяга, любил ругаться по-черному. И сейчас, несомненно, любит.

Напротив, семейство Грантов уходило корнями в Теннесси и вело свою родословную со времен Войны за независимость. Правда, родственники с другой стороны — с материнской — были выходцами с Севера и, следовательно, в глазах отцовской семьи плебеями и выскочками. Это послужило одной из причин, по которой родители Хиллари — ей было тогда шесть лет — разошлись, и ее мать уехала с ней в Чикаго, где они и поселились.

Лето Хиллари проводила с отцом в Ноксвилле. Там она впервые встретила Люка, когда ей было шестнадцать. Она влюбилась в него с первого взгляда — втрескалась по уши.

Два года она страдала по нему молча, стараясь изо всех сил, чтобы Люк не заметил ее чувства. Старше на пять лет, он не снисходил до нее и обращался c нею в манере взрослого брата. А может, Хиллари так казалось. Она ведь была единственным ребенком.

Люк тоже был единственным ребенком. Долгими летними ночами Хиллари мечтательно твердила себе, что и это, кроме многого другого, их объединяет. Когда ей исполнился двадцать один и «они сошлись, выяснилось, что у них и в самом деле много общего. Очень много.

— Очнись, Хиллари, — произнес Люк, махнув у нее перед носом рукой..

Хиллари мгновенно вскинулась, словно по Команде «смирно».

— Я уже сказала, — продолжала она как ни в чем не бывало, будто Люк только что не поймал ее на витаниях в облаках, — что эта ситуация, как мне кажется, непозволительно затянулась. У моего отца открылась язва и вообще здоровье пошатнулось, а причина — я уверена — навязчивое желание поквитаться с твоим отцом.

— По-твоему, мой предок виноват в болезнях твоего папаши?

— Да нет. По-моему, нам надо что-то сделать, чтобы эта нелепая вражда не разрасталась дальше.

— Согласен.

— Согласен? — Она не ожидала, что он так сразу признает ее правоту. Она надеялась его в конце концов убедить, но готовилась потратить на это немало сил.

— Абсолютно.

— Приятно слышать, — обрадовалась она. — Откровенно говоря, я шла сюда с тяжелым сердцем. А теперь рада, что пришла.

— И я рад. — Очень рад, добавил Люк про себя, когда вся картина стала ему ясна. Перед ним открывалась возможность убить двух зайцев сразу, совместить несовместимое! Какие там еще есть крылатые слова, которыми выражают удачный оборот вещей как раз в ту сторону, в какую тебе надо? Потому что теперь, когда Хиллари снова оказалась рядом, он ни за что не даст ей уйти.

— У тебя есть какие-нибудь планы на этот счет? — осведомилась она.

— Спрашиваешь!

— У меня тоже есть. Но давай выкладывай первый, — попросила она. — Так какое у тебя предложение?

— Самое простое. Выходи за меня замуж.

— Что-что ты сказал? — спросила Хиллари, уверенная, что, должно быть, ослышалась.

— Выходи за меня. — Это был не вопрос и не просьба. Нет, это прозвучало наполовину приказом, наполовину вызовом.

Сколько лет Хиллари ничего так не желала, как услышать от него эти три слова! Но не так. В ее мечтах предложению выйти замуж сопутствовало объяснение в любви. Она рисовала себе романтическую интермедию, которую завершал букет роз. И музыка. Чайковского. Она питала слабость к Чайковскому.

И к Люку она питала слабость, И она не станет лгать себе самой, отрицая, будто его слова не произвели на нее оглушающего действия. Да, она ничего так не желала. Мечтала об этом еще шестнадцатилетней девчонкой. Быть женой Люка.

— Дурачишься, да?

— Нет. Я совершенно серьезно, — с невозмутимым спокойствием подтвердил Люк.

Именно это спокойствие сразу ее отрезвило. О чем она думает? О том, что между ними было? Было и сплыло. И если Люк полагает, что отпустил милую шутку, то ей не смешно.

— Ты, верно, спятил! Мы четыре года в глаза друг друга не видели.

— Точно четыре года? Значит, ты считала? — сказал он, поддразнивая ее. Этим тоном все было сказано.

— Если ты не собираешься говорить о деле всерьез, я прекращаю разговор, — заявила Хиллари, разъяренная его бесцеремонностью. Как он посмел! Неужели она впрямь когда-то страдала по этому наглецу? Должно быть, была не в своем уме.

Но не успела она сделать и двух шагов к двери, как его ладонь, опустившись на плечо, задержала ее.

— Не спеши. Ты еще не сказала мне, какой у тебя план. Как-никак я человек разумный. — И, пропустив мимо ушей ее сердитые доказательства обратного, заключил: — Выкладывай свои соображения. — И удерживающая ее ладонь мягко соскользнула к локтю.

Резко высвободив руку, Хиллари смерила собеседника недоверчивым взглядом. Что он задумал? Чего добивается?

— Садись, — пригласил Люк и, отступив, подхватил стоявший в стороне стул для себя. Развернув его спинкой вперед, он ловко оседлал его.

Люк в своем репертуаре, отметила про себя Хиллари, — даже если всего-то надо принять сидячее положение, он сделает это по-своему.

— Валяй. Что ты там придумала? — сказал он, положив руки на спинку стула.

Убедившись, что он на самом деле готов ее слушать, Хиллари опустилась на край стоящего рядом стула и принялась излагать свой план:

— Прежде всего нам, по-моему, нужно собрать как можно больше информации — выяснить, с чего. это у них началось. Ты об этом хоть что-нибудь знаешь?

— Почти ничего, — пожал плечами Люк. Широкими, мощными плечами. Студентом он занимался плаванием, входил в команду, которая была чемпионом штата, и тренировки не прошли даром для верхней части его торса. О нижней Хиллари и думать боялась, благо спинка стула скрывала от нее расставленные под углом ноги, оседлавшие сиденье. Ей и без того хватает, незачем еще любоваться, как обтягивают Люка джинсы. Она отвела взгляд и сказала:

— Я тоже почти ничего. И в этом вся беда. Прежде чем решать проблему, необходимо о ней как можно больше знать. Я пыталась говорить с папой, но ничего не добилась. Он уходит от разговора. Пошла поговорить с твоим отцом, но он даже . не вышел ко мне. Одна я ничего не добьюсь, но если мы объединим усилия — сможем кое-что раскопать и выяснить точно, что послужило причиной этой нелепой вражды.

Придав лицу глубокомысленное выражение. Люк секунду-другую сосредоточенно смотрел на Хиллари, словно вникая в сказанное, но затем резко покачал головой.

— Не-ет. Мой план мне больше нравится.

Хиллари гневно сверкнула глазами.

— А ты с самого начала был настроен против моего. Скажешь, нет? Не трудись отвечать. Это ведь, насколько мне помнится, главная твоя черта. Уж ты такой! — с сердцем проговорила она. — Ты принял решение, а там хоть потоп, хоть светопреставление, но быть но сему. Ты не отступишься, даже если то, что надумал, бред собачий.

— Похоже, мы ушли в сторону от предложения, которое я тебе сделал. А?

— Ты сделал мне предложение? Ты отдал приказ. К тому же неосуществимый.

— Вполне осуществимый, — возразил он. — На редкость практичный. Мы у наших родителей единственные дети. Мы женимся, и вражда прекращается сама собой.

— К твоему сведению, брак не прекращает вражды. Напротив. Вражда уничтожает родственные связи. Ты никогда не слышал о Ромео и Джульетте?

— Литература, — хмыкнул Люк, отклоняя этот довод взмахом руки. — А в жизни специально заключают браки, чтобы прекратить вражду, даже войны. Этим пользовались коронованные особы, главы государств на протяжении всей истории.