— Вы уж нас извините, ради бога, — сказала Мередит, когда вернулась назад. Вернулась с бутылкой виски. Прихватить еще и стаканы сочла излишним. — Я полагаю, это нам не помешает… Сэм не такой, как вы могли подумать, — продолжала она, сделав глоток из горлышка. — Он, в сущности, хороший. И талантливый. Это его наркотики сбили с панталыку.

— Так мать могла бы говорить о сыне.

— Но я ему не мать.

— Ему бы нужно пройти реабилитацию.

— Ему много кой-чего нужно, — сказала Мередит устало. — А реабилитацию он уже проходил.

— Смотрите! — Дэниел показал наверх. Оттуда тонкой струйкой сыпался пепел. Похожий на снежинки, только черного цвета. То ли зола из печной трубы, то ли гарь с пролетающего мимо самолета — или, возможно, редкое явление, вызванное погодой: откуда-то с дальнего берега подняло в воздух черный песок, перенесло сюда и высыпало на газон.

— А что случилось, когда ему было шесть лет? — спросил Дэниел. — Он почему-то упомянул этот возраст.

Мередит глотнула еще раз и передала ему бутылку.

— Тогда умерла его мать.

— Ах, вот как вы пришли к своей теории! Раз время держит в плену живых людей, то отчего бы ему не держать в плену и духов?

— Нет, — сказала Мередит. — Я пришла к этой теории, обнаружив, что не в силах уйти от своих шестнадцати лет.

Дэвиду было сейчас не важно, вернется ли он когда-нибудь в Нью-Хейвен, допишет ли до конца свою диссертацию. Для него настал момент совершенной чистоты, каких еще не было на его веку, как не было и тех чувств, что он испытывал. Будь ему надобность остаться в каком-то времени навеки, он выбрал бы этот миг. В котором — иссиня-черная ночь, желтые листья, еще держащиеся кое-где на оголенных деревьях, и темноглазая красивая женщина, прихлебывающая виски. И ее взгляд, устремленный на него, — и то, что он при этом ощущает.

— А это что, плохо?

— Для меня — да. Из-за меня тогда погиб человек.

— Не верю.

— Вы просто ничего не знаете. Я в свое время была пловчихой, а теперь плавательные бассейны наводят на меня ужас. Никак не уйду от беды, которая тогда стряслась.

— Значит, и вы в плену у времени. Так же, как ваше привидение.

— Оно не мое. — Мередит взяла бутылку и приложилась к ней уже основательно. — Но мы похожи. Обе не можем сдвинуться с прежнего места.

Дэниел Финч задумался. Его пронизывало желание. Он потерял все свои ориентиры, но это ему было абсолютно все равно.

— Разбейте время, которое держит вас в плену. — Материя, когда ее разрушат, перерождается, приняв иное обличье. Так и ужасное прошлое Мередит могло переродиться в настоящее, в эти минуты здесь, с ним.

— Как это? — Лицо Мередит, сосредоточенное, с нахмуренными бровями, обратилось к нему.

— Сделайте то, чего больше всего боитесь.

— Вот прямо так?

— Не раздумывая. Мыслительный процесс слишком переоценивают.

— Слышать такое от ученого! Я, кстати, всегда считала, что переоценивают как раз чувства.

— И очень ошибались.

Мередит посмотрела на него внимательно.

— Что, так-таки взять и сделать?

Он кивнул.

— Главное — не задумывайтесь.

Мередит встала и подошла к бассейну. У нее перехватило дыхание от страха, от готовности совершить безрассудство. Она остановилась на краю бассейна. На поверхности черной воды лениво плавали там и сям желтые листья. Дэниел едва различал ее в темноте. Она сняла пальто, потом скинула с ног туфли. Стянула джинсы и трусики, свитер; расстегнула и сбросила лифчик. Старалась ни о чем не думать. Наэлектризованный мозг застыл в состоянии покоя, наполнился настоящим — желтыми листиками, водой; этим временем, этим мгновением.

Дэниел, пораженный, зачарованный, наблюдал, как она подходит к бортику бассейна. Никогда ему не освободиться от этой картины — да, впрочем, и желания такого не возникнет. Теперь он видел очертания ее тела. Чистые линии длинной спины. Разглядеть как следует, как хотелось бы, не удалось: она исчезла. Он согласился бы любоваться ею хоть целый век, но — всплеск, и она скрылась в чернильной тьме воды. Ему оставалось решить, что делать — последовать за ней или, уподобясь вот именно некоему призраку, тихо убраться подобру-поздорову, сквозь пепел и кусты самшита — в иное место, иное время.

Холод стоял собачий; видно было, как от дыхания идет пар. Дэниел был не ахти какой пловец, но об этом он сейчас не задумывался. Он разделся. Сбросил на портфель и на пальто ворох одежды — брюки, рубашку, нижнее белье, — перешел через дворик и ступил на край бассейна. Мередит уже всплыла наверх и держалась на воде в стоячем положении. Она видела, как Дэниел большой нескладной рыбиной плюхается в воду на каскадном конце бассейна, и рассмеялась, наблюдая его неуклюжие движения. Он зашлепал к ней.

— Пловец из вас никакой, — сообщила ему Мередит.

— Это правда. Зато я умею играть в пинг-понг. И катаюсь на коньках.

Дэниел не мог унять дрожь. Только этого ему не хватало до полного комплекта! Все сошлось вместе — и холод, и виски, и странность этой ночи…

— Из-за меня когда-то один человек покончил с собой, — сказала Мередит.

— Люди кончают с собой из-за того, что происходит в них самих, а не из-за кого-то другого.

Дэниел безраздельно отдался во власть гипноза, разлитого в воздухе. Он не барахтался, перебирая ногами — просто лежал на воде.

— Это что, такой закон физики? Что причиной самоубийства может быть только лишь его автор?

— Так ведь на то оно и само, — сказал Дэниел.

— Ох, и все-то вы знаете!..

Дэниел подплыл ближе. Положил ладони ей на пояс. Он определенно чувствовал себя под током. Вот потешался бы сейчас его наставник, доктор Розен: выходит, токи и импульсы действительно неотделимы от человека! И не они ли — составляющее желания?

— Со мной такого не было столько лет… — сказала Мередит.

— Вы это о плавании?

Мередит весело покачала головой.

Он приблизился еще плотнее, сведя ладони за ее спиной, и лица их соприкоснулись. Легкое завихрение образовалось на черной поверхности воды. Бесшумно осыпалось в бассейн несколько кленовых листков.

— Я говорю о любви. Любовь отсутствовала.

Дэниел поцеловал ее и не мог остановиться. Пока она не отстранилась.

— Мы так утонем, чего доброго.

— Ну и пусть. Давай утонем.

Он поцеловал ее снова, а остальное произошло легко. Легче, чем столько лет назад, когда она была слишком испугана и слишком молода. Когда все то, чему не следовало бы случиться, — случилось, и она не в состоянии была ни воспрепятствовать этому, ни хотя бы это толком осмыслить.

В то лето она работала спасателем при городском бассейне; носила форменный красный купальник, хотя сама отдала бы предпочтение черному бикини. Она была капитаном школьной плавательной команды, чемпионом по двухсотметровке баттерфляем и чувствовала себя непобедимой, полной сил, готовой в любую минуту прыгнуть в воду и спасти. Со свистком, повешенным на шею, сидела целый день на высоком деревянном белом стуле, и пахло от нее кокосовым маслом. Она не подозревала, какому количеству ребят в мечтах является в этом своем красном купальнике. Весь год она встречалась с Джошем Прентиссом, капитаном плавательной команды мальчиков, но вот теперь, этим летом, захотела освободиться. Ей было всего шестнадцать, не тот еще возраст, чтобы связывать себя.

— Признайся ему напрямик, — советовали ей подруги. — Скажи честно — хочу, чтобы мы были только друзьями.

Она и говорила, но он не слушал. Ночью звонил телефон, и Мерри цепенела в своей постели. Клялась родителям, что это просто кто-то хулиганит, но на самом деле все они знали, кто звонит. Джош взял себе моду околачиваться возле их дома, заглядывать в окна — раз как-то напугал до полусмерти ее мать, когда та наткнулась на него, выйдя на задний двор. Как до такого дошла любовь? До извращенного, темного? Эти его звонки, ее страх, выражение его лица, когда он проезжал мимо ее дома…

Друзья уверяли, что это у него пройдет, но они плохо знали Джоша. Не догадывались, что он изо дня в день следит за Мередит из машины, припаркованной у бассейна. Не думали, что она разучилась спокойно спать, что сны ее — это темная вода, звонки по телефону, животный страх. Он подкладывал для нее к дверям женской раздевалки странные предметы: то ее фотографию с вырезанным лицом, то черный, весь изодранный носок, дохлую мышь-полевку, обмотанную скотчем…