От надвигающейся перспективы пересохло во рту, закружилась голова.

– А что надо делать? – быстро спросила Рита.

– Дать принципиальное согласие. Сесть на поезд, доехать до Москвы. Там встретят и все расскажут. Я договорюсь. Ну и имя какое-то позвучнее придумать надо. Рита – это не для подиума. Мадмуазель Марго?

– Арита, – поспешно предложила Рита.

– Загадочно, – усмехнулся черноволосый. – И что сие означает?

– Мультик такой был, – потупилась Рита. – Японский. «Принцесса Аритэ». Мы с сестрой в детстве смотрели. Там король свою дочь в башне запер до замужества, а она убегала и ходила в народ. Моя сестра Вика после этого мультика стала меня Аритой называть.

Черноволосый с белобрысым переглянулись и засмеялись.

– Нехай будет Арита, – согласно кивнул папа Дениски.

– Так что, поедешь? – спросил черноволосый.

Инструктаж был простым и недолгим. Домой Рита вернулась с билетом, деньгами и новыми вещами. Мать с ней не разговаривала. Рита посчитала, что оно и к лучшему. Вике сказала, что уезжает в Москву, как устроится, даст о себе знать. Попросила не говорить пока бабушке, рассказать потом, когда она уедет.

Это отдавало трусостью. Но бабушка не смогла бы сохранить такое знание при себе, попыталась бы удержать внучку, для этого тут же рассказала бы все матери, а от ее истерик Рита устала.

Утром вместо того, чтобы идти в детский сад, Рита села в электричку до Новосибирска, где ее ждал поезд в новую жизнь.

На тумбочке под пришедшей платежкой за квартиру она оставила почти все деньги, полученные от новых знакомых, – примерно полугодовой заработок воспитательницы. Оставила, потому что была уверена – если все будет хорошо, она заработает еще. А если не будет, то и эти не помогут.

– Ну и дура, – фыркнула Клавдия, когда Рита дошла до финальной на сегодняшний день точки в своем жизнеописании. – Развод это.

– Почему? – не поняла Рита. Клаве она рассказала не все. Некоторые пикантные подробности опустила.

– Потому что чудес не бывает. В сказку про Золушку только американцы верят. Это у них миф такой национальный. А у нас все жестко. И не жди от Москвы ничего хорошего.

– Хуже, чем было, – не будет, – покачала головой Рита.

– Глупындра. Вот продадут тебя в бордель или на органы, будешь знать. Или еще проще. Вот не встретит тебя завтра никто, что будешь делать?

Рита не ответила и уставилась в окно. Там мелькали черные поля и перелески, спящие деревни и полустанки. Есть такие люди, которым надо всем вокруг испортить настроение. Вот Клавдия не верит в хорошее, разуверилась, а Рита… Нет, она тоже не верила. Она знала, что все теперь будет по-другому. Она вытащила свой счастливый билет. Пусть даже его сперли на вокзале, но поезд все равно несет ее в новую жизнь. И это не остановить.

Ярославский вокзал встретил мягкой московской осенью. Рита тепло распрощалась с суетящейся Клавдией и первой выпрыгнула из вагона.

На платформе было столпотворение похлеще, чем в Новосибирске. Рита отступила в сторону, встала возле вагона и принялась шарить глазами по разношерстной толпе, выискивая взглядом встречающего.

Человек из мира моды рисовался ей молодым и красивым. Или пусть даже зрелым, но все равно непременно красивым. Люди, работающие в модельном бизнесе, обязаны иметь притягательную внешность, обязаны одеваться изысканно или, напротив, – ярко, провокационно.

Встречающий, в представлении Риты, мог походить на старика Лагерфельда, или на душечку Влада Лисовца, или хотя бы на благородного Славу Зайцева из «Модного приговора». Глаз неосознанно искал в толпе яркое пятно, запоминающееся лицо, но все лица были обычными.

Обычные приезжающие, обычные встречающие. Какие-то таджики с тележками и диким акцентом, предлагающие подвезти ее сумку. Какие-то суетливые мужики, наперебой, словно попугаи, повторяющие «такси, такси».

В стороне стоял жутковатый лысый мужчина, похожий на лилльского палача из советского фильма про трех мушкетеров.

Толпа рассасывалась, размывалась, откатывала к зданию вокзала, как прибрежная волна. Лагерфельда не было.

«Может, опаздывает? – зашевелилось в голове. – Может, что-то перепутал? Может, я что-то напутала? Может, про меня забыли?»

От последней мысли прошиб холодный пот.

Неужели Клавдия оказалась права?

Что дальше? Одна, в чужом городе, без денег. Куда идти? Что делать?

Рита вертела головой по сторонам. Из дверей вагона высунулась Клавдия, поглядела с сочувствием.

– Не встретили?

– Встретят, – вымученно улыбнулась ей Рита.

«А если не встретят, тогда что? Пока не поздно, попросить Клаву, чтоб взяла ее с собой обратно?» – метнулась малодушная мысль.

Мимо пробежал таджик с тележкой, за ним прошествовала дородная тетка с недовольным взглядом, и на платформе не осталось никого. Только Рита и «лилльский палач».

Мужчина по-прежнему стоял в стороне. На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Хотя с тем же успехом – лет на десять меньше или лет на десять больше – бывают такие люди без возраста. В свитере и джинсах. Высокий, совершенно лысый, с водянистыми, мертвыми глазами. И глаза эти смотрели на нее.

Рита поежилась. Она привыкла к тому, что на нее пялятся мужчины, но ни один никогда не глядел на нее так.

Взгляд был оценивающим. И вместе с тем она совершенно не интересовала палача как женщина. Быть может, его вовсе не интересовали женщины. С таким же успехом патологоанатом мог разглядывать труп в прозекторской. Чисто профессиональный интерес.

Словно уловив ее мысли, мужчина неспешно сдвинулся с места и зашагал Рите навстречу. Этому-то что от нее нужно?

«А может, он к Клаве, – мелькнула спасительная мысль, – передают же люди какие-то посылки с проводниками».

Лысый между тем подошел вплотную и посмотрел на Риту немигающим, как у варана, взглядом.

– Ты Рита?

Голос прозвучал спокойно, ровно, но от него почему-то внутри все сжалось.

– Арита, – поправила она, улыбнувшись через силу.

Пора привыкать к новому образу.

– Мадам де Помпадур, – хмыкнул себе под нос лысый и протянул руку. – Давай сумку. Идем.

Дмитрий уходит, забыв на столе золотой карандашик. Ничего, заберет в другой раз. Разговор у нас с ним получился какой-то скомканный, как несвежая простынь. В итоге он посоветовал мне выспаться и просто дождаться завтрашнего дня – «тогда жизнь расцветет новыми красками».

Что ж, доживем до завтра…

Я выливаю в стакан остатки водки – получается грамм пятьдесят, – выпиваю и морщусь. Водка стала теплой и неприятно обжигает рот. Ставлю стакан на стол, вытягиваю ноги, закрываю глаза…

Мархи подходит сзади, обнимает меня за шею своими горячими руками и шепчет в самое ухо:

– Здравствуй, дружочек…

Черт! Я подскакиваю, словно в кресло вмонтирована катапульта, хватаю воздух открытым ртом. На лбу выступает холодный пот, ноги дрожат.

Проклятие! Эта ведьма с Мартиники сведет меня с ума. И в могилу.

Я пропал. Всё – моя жизнь, судьба, карьера, биография – всё кончено. Мархи будет приходить ко мне, будет говорить со мной, обнимать меня…

И душить. Выхода нет!..

Мечусь по комнате, как чаинка в стакане мате, натыкаюсь на мебель, спотыкаюсь о край ковра.

Мне страшно.

Мне очень страшно – я один, в чужой стране, никому не нужен, и если со мной что-то случится, то некому даже позвонить и позвать на помощь.

Комната качается перед глазами, картины на стенах пляшут безумную самбу, занавески шевелятся, как живые, провода извиваются, точно змеи.

Оно уже случилось! Меня заколдовали. Я больше никогда не смогу спать, потому что стоит только мне закрыть глаза, как тут же в ушах будет возникать этот хрипловатый шепот. Я не смогу спать и умру от истощения через четверо суток. Я читал – больше человек без сна выдержать не может, умирает. Или сходит с ума.

Останавливаюсь, пораженный. Вот он, выход! Я должен сойти с ума, чтобы избавиться от чар. Сумасшедшего нельзя заколдовать, он и так находится в волшебном мире своих грез и фантазий. Хотя…