Люди в переходе бестолково сталкивались друг с другом, спеша в разные стороны. Сверху, приглушенный, доносился шум улицы, словно шелест дождя за окном. Под землей было темно и уютно. Лизе не хотелось отсюда уходить.

– Люди, – сказал Саша, – просто контейнеры для выращивания душ. Просто скорлупа, шелуха от семечек.

– Почему тогда у всех разные жизни? – спросила Лиза. – При чем тут судьба? Для чего тогда все эти разговоры об уроках судьбы?

– Разные жизни, – потрескиванье в трубке снова ожило, словно тоже хотело ответить на Лизин вопрос, – разные жизни – это так, придать определенный энергетический вкус. Посолить, поперчить. В зависимости от судьбы души приобретают ту или иную энергетическую конфигурацию. Знаете ли, по вкусу. А на вкус и цвет… – засмеялся Саша. – Помните, говорят: горькая жизнь, сладкая жизнь. – Он вздохнул: – Кто что любит, то в наши судьбы и добавляет.

Оба долго молчали, слушая, как их дыхание соединяется в проводе. У Лизы замерзли ноги, и она начала постукивать одной щиколоткой о другую. “Эти сапоги мне малы, – подумала Лиза, – нужно было брать на размер больше”.

– Что же делать? – спросила она вслух. – Как не дать свою душу? Как вырваться из судьбы? Я пытаюсь обмануть, выбираю себе другие жизни, чтобы убежать от своей, но она меня везде нагоняет. Словно из меня хотят что-то приготовить. По чужому вкусу.

– А вы выберите не жизнь, а судьбу, – посоветовал Саша. – Жизнь – это биография, это про ваши отношения с людьми. А судьба – это про ваши отношения не с людьми.

– Как? – спросила Лиза. – Как самой выбрать судьбу?

Она подождала ответа, но Саша молчал.

– Как самой выбрать судьбу? – повторила Лиза.

– Понимаете, – сказал Саша, – они могут менять наши судьбы, потому что могут менять реальность, кажущуюся здесь незыблемой. Вот и вы выберите что-то незыблемое, что вы сможете изменить. Что-нибудь в законах природы. Да, – его голос вдруг ослаб и стал еле слышен, – измените что-нибудь в законах природы.

– Что же я могу изменить? – спросила Лиза, боясь потерять этот затихающий голос. – Я не знаю законов природы.

Он ничего не ответил, и Лизе стало страшно, что он ее не слышит, ведь она его слышала еле-еле.

– Я не знаю законов природы, – повторила Лиза, стараясь говорить громко, чтобы дать силы Сашиному голосу, помочь ему окрепнуть. Она послушала пустоту в телефоне и добавила: – Мне нужно найти дорогу на мост.

– Интересно, – Саша теперь говорил отчетливо, ясно, словно был совсем близко, прятался прямо в трубке, – интересно, мост. Мост стоит в воде, и вы – февральская, Рыба, водный знак. Попробуйте с водой, – посоветовал Саша. – Попробуйте что-нибудь с водой.

Лиза подождала, скажет ли он что-то еще, но Саша молчал. Ей стало понятно, что больше он ничего не скажет. Она не хотела вешать трубку и оставаться одна. Ей никак не приходило в голову, о чем еще его можно спросить.

– Саша, – сказала наконец Лиза, – а почему вы говорите мне все это бесплатно?

Она надеялась, что он пригласит ее встретиться, чтобы получить деньги. Ей хотелось его увидеть.– Почему же бесплатно? – удивился Саша. – Мне за вас давно заплатили.

Лифт в подъезде не вызывался: кто-то не закрыл дверь на одном из верхних этажей, и Лизе пришлось идти по лестнице. Она хотела пожаловаться консьержу, но, заглянув в маленькую комнатку через мутное стеклянное окошко в двери, решила его не будить. Все консьержи в их доме были старые – отставные офицеры, и дом тоже был старый, отставной, когда-то выстроенный для большого партийного начальства, быстро и послушно вымершего вскоре после перестройки. Казалось, дом вышел на пенсию и теперь нехотя прирабатывает, притворяясь настоящим домом, а на самом деле просто стоит для вида, занимая место на Кутузовском проспекте.

Лиза поднялась по пустой чистой гулкой лестнице на седьмой этаж и – перед тем как повернуть ключ – прислушалась к тишине за дверью. Ей хотелось, чтобы ее кто-нибудь ждал.

Она повесила плащ, положила сумку на стул в прихожей и села рядом, опираясь на сумку спиной.

Лиза сняла левый сапог и застыла, думая о Сашиных словах: как, что могла она изменить в законах природы?

Единственный закон природы, который Лиза помнила, было нечто обрывочное о гравитации. “Гравитация – это земное притяжение, – думала Лиза. – Мы не можем оторваться от земли”. Она не помнила почему и тем более не знала, как это опровергнуть. “И при чем здесь вода? – вздохнула Лиза. – Притягивает-то земля. Ничего не понимаю. В школе нужно было лучше учиться”. Она попробовала испытать стыд за свое невежество, но у нее не получилось: Лиза легко прощала себе что угодно.

Тонкий протяжный свист вывел ее из внезапного оцепенения, и Лиза мотнула головой, попытавшись от него избавиться, словно тогда узкий, режущий слух звук исчезнет, испугается и пропадет навсегда. Звук не исчез, и Лиза поняла, что это свистит чайник на кухне. “Кто же его поставил, если меня не было дома?” – подумала Лиза, но не успела удивиться. Она побежала на кухню в одном сапоге, переваливаясь на необутую и оттого более короткую ногу. “Каблук сломаю, – решила Лиза. – Ну и пусть”.

Лиза выключила кипящий белым мокрым паром чайник и заметила, что ушла утром, не вымыв за собой кружку с остатками мятного чая. Кружка по-прежнему стояла в раковине, и Лиза уже собиралась пустить воду из крана, когда увидела, что на не кружки – до половины в зеленоватой мятной жидкости – лежит нерастаявший кусочек льда, который она бросила туда утром. Этого никак не могло быть: лед должен был давно растаять. Лиза взяла подсвеченный голубым изнутри кубик и удивилась еще больше: он не был холодным. Лед был комнатной температуры и не таял.

“Как же так? – думала Лиза. – Холодное тает в горячем. Холодное обязано таять в горячем. Это все знают”. Лиза знала точно, что холодное должно таять в горячем, но не могла вспомнить почему. “Действительно, почему? – старалась вспомнить Лиза. – Может, и не должно. Может, все просто согласились с этим, и оттого оно и тает. А на самом деле, возможно, холодное и не должно таять в горячем”.

Она крутила в руках нехолодный кубик льда; он был гладкий, словно из пластика, и не лип к коже, как обычный лед. Лиза думала о Сашином совете изменить что-нибудь в законах природы. Что-нибудь с водой. “Лед – замерзшая вода, – решила Лиза. – Холодное тает в горячем – это закон природы. А у меня не тает. Отчего?” Лиза аккуратно положила лед обратно в кружку и добавила туда кипяток из чайника. Она закрыла глаза и, сосчитав до ста, снова открыла: лед лежал на дне кружки и не таял.

Лиза достала из холодильника поднос с решеткой, полной кубиков льда, и бросила один из них в кружку. Новый кубик начал съеживаться на глазах, уменьшаясь, превращаясь в горячую воду. Скоро он растворился и стал ничем, перестав существовать как лед. Старый кубик по-прежнему лежал на дне и был хорошо виден.

Лиза повторила процедуру три раза, но результат был тот же: каждый новый кубик льда послушно таял в горячей воде, подчиняясь закону природы, но старый, утренний, кубик упрямо оставался твердым телом.

“Почему?” – думала Лиза. Она старалась вспомнить, что делала с этим кубиком по-другому, и не могла. Зато она вспомнила, что телевизор сразу – сам собой – переключился на репортаж о космонавтах после того, как она бросила этот удивительный кубик в мятный чай. “Что же такого особенного я сделала? – пыталась вспомнить Лиза, рассеянно крутя очередной холодный, прилипающий к подушечкам пальцев кубик льда. – Что?” Она вздохнула и, закрутив кубик словно юлу, бросила его в кружку с уже остывающим кипятком.Кубик медленно опустился на дно, и сразу, щелкнув, включилось радио на подоконнике, и высокий мужской голос запел:

Вернись в Сорренто,

Как прекрасна даль морская,

Как влечет она, сверкая,

Сердце нежное лаская…

“Как же я вернусь в Сорренто, когда мне нужно попасть на Понт д’Авиньон?” – удивлялась Лиза.

Она покачала головой и взглянула на кружку: новый кубик льда, чуть съежившись, лежал на дне рядом со старым, упрямо отказываясь изменить состояние и стать жидкостью.“Закручивать, – поняла Лиза. – Я должна бросать лед, закручивая по спирали”. Она засмеялась и, сев на стул, сняла мешавший стоять сапог с правой ноги.