КГБ задержал отправку Руди в Западную Германию, пока у молодой четы не появится ребенок. В октябре Инга родила сына, который получил имя Петер. 26 ноября Руди сел на поезд в Западном Берлине, чтобы добраться до Штуттгарта и попытаться найти работу где-нибудь в окрестностях этого большого промышленного города.
Закрывшись в тесной комнатке недорогой гостиницы, Руди вырвал листок из специального блокнота, положил его на лист обычной бумаги и написал несколько невидимых строчек, сообщая начальству о благополучном прибытии на место. Сняв этот листок, он на той же странице набросал бессодержательное обычное письмо и отослал его на условленный адрес в Западном Берлине. Прошло несколько дней. Открыв полую ручку щетки для волос, Руди извлек оттуда шифровальную табличку и программу восточногерманских радиопередач. В семь вечера, настроив обычный приемник, оказавшийся в гостинице, на волну, указанную в программе, он различил в передаче несколько групп коротких и более длинных сигналов, записал их и, расшифровав с помощью таблички, прочел: «Поздравляем с благополучным прибытием. Продолжайте обследовать свое окружение и докладывайте. Жена и ребенок чувствуют себя хорошо».
Как-то раз, обследуя Фрайбург — живописный старинный городок, Руди заметил, что к нему приближается элегантно одетый старик. Незнакомец представился: Отто Зеефельдер. Не может ли Руди рекомендовать ему какой-нибудь приличный ресторан поблизости? С детства Руди внушали, что к чужим людям, особенно пожилым, надо относиться внимательно и с уважением. Он сказал, что знает здесь только одно место, где можно перекусить, — студенческий кафетерий. Оба отправились туда и остались вполне довольны тем, как их накормили. Зеефельдер начал расспрашивать о гостинице. Руди с похвалой отозвался о пансионе, где он остановился: там очень чисто, очень тихо… И Зеефельдер тоже снял там комнату.
На следующий день, гуляя с Руди по городу, новый знакомый рассказал ему о себе. В 30-е годы у него было текстильное предприятие в Аргентине, сделавшее его состоятельным человеком. Когда Гитлер обратился к немцам во всем мире с призывом вернуться на родину, продав свое имущество за рубежом, Зеефельдер приехал в Баварию и открыл ткацкую фабрику в Ихенгаузене. Он и сейчас богат, но, к его великому сожалению, у них с женой нет детей.
Прошел еще день. Около шести утра Зеефельдер постучался в комнату Руди: «Господин Герман, я уезжаю! Нельзя ли попросить вас встать и проводить меня до вокзала? Мне надо сказать вам кое-что важное…»
Зеефельдер выразил желание, чтобы Руди поступил работать к нему на фабрику. Возможно, он даже предоставит ему должность управляющего. Руди с семьей сможем поселиться на верхнем этаже большой виллы Зеефельдера. Как же так, заметил Руди, он ведь совсем ничего не понимает в тканях и в текстильном производстве. «Молодой человек, — возразил Зеефельдер, — зато вы хорошо соображаете и умеете ладить с людьми. Этого достаточно».
Перед самым Рождеством Руди выскользнул в Восточную Германию, и КГБ распорядился, чтобы он немедленно принял предложение Зеефельдера. С видом учителя, гордого своим учеником, Алекс сообщил ему, что постановлением Совета министров СССР Руди присвоено звание старшего лейтенанта. «Вы — мой самый многообещающий ученик. Самый способный. Жду от вас новых блестящих успехов!»
Зеефельдер и его жена приняли Руди и Ингу радушно, как близких людей, и привязались к Петеру как к родному внуку. Зеефельдер настоял, чтобы Руди позволил купить для него дорогой темный костюм, какой подобает носить управляющему фирмой. Сбросив свою куртку из заменителя кожи, поношенный свитер и заношенную беженскую рубашку и облачившись в новый костюм, Руди внезапно преобразился в важную персону, смахивающую то ли на банкира, то ли на дипломата.
Зеефельдер уже представлял его клиентам и другим деловым людям как своего «будущего управляющего». В своем обширном винном погребе, заставленном бочками и рядами бутылок, он учил Руди разбираться в винах, утверждая, что это не только полезно, но является общественной необходимостью в той среде, где предстоит вращаться его управляющему. Повсюду сопровождая Зеефельдера, Руди жадно постигал нравы, манеры и обычаи финансово-промышленной элиты. Он быстро приобретал лоск, респектабельность, свойственные этой публике, и умение себя вести в высших слоях западного общества, — хотя КГБ предполагал, что на усвоение этих навыков его питомцу понадобятся годы и годы.
Однажды вечером, задержавшись с ним вдвоем в конструкторском бюро, Зеефельдер объявил, что намерен завещать Руди свое предприятие. Тому, конечно, и в голову не пришло, что, быть может, именно сейчас имеет смысл порвать с КГБ, принять на себя управление фабрикой и начать жить обеспеченной, независимой жизнью. Напротив, Руди был всерьез обеспокоен. Став управляющим, он полностью привяжет себя к Ихенгаузену и уж наверняка не сможет разъезжать, выполняя поручения КГБ. Когда же потребуется — а это может случиться в любой момент, — чтобы он вообще переехал, его отъезд нанесет старику тяжкий удар.
Прошло несколько дней, и Руди угрюмо признался Зеефельдеру: нет, он не годится на роль управляющего. Будущее фабрики зависит от того, удастся ли Зеефельдеру нанять человека с опытом; а он, Руди, едва ли скоро приобретет такой опыт. Фабрикант, скрывая разочарование, сказал, что он это понимает и постарается подыскать для Руди какую-нибудь другую работу.
По совету Зеефельдера, Руди вложил 5 тысяч марок, полученных от курьера КГБ, в покупку небольшого снабженческого бюро, обслуживавшего главным образом школы. Приобретя — тоже на средства КГБ — подержанный «Фольксваген», он начал объезжать потенциальных клиентов; дело понемногу пошло, он приобретал сразу опыт коммерсанта и администратора.
В июле 1958 года на имя г-на Германа пришло официальное письмо из Управления по охране конституции. Руди и Инга знали, что так называется служба безопасности ФРГ, и почувствовали себя так, точно их вдруг обдало ледяным душем. В письме сообщалось, что на следующей неделе, в 10 часов утра, представитель Управления явится для беседы с г-ном Германом «по вопросу, носящему служебный характер». Нельзя было исключить, что за этим последует арест.
Служащий Управления по охране конституции, г-н Гофман, оказался импозантным мужчиной высокого роста. По спокойным, полным достоинства манерам его можно было принять за какого-нибудь заслуженного профессора. Извинившись, что отрывает Руди от деловых занятий, он заверил, что его визит не должен давать повода для какого-либо беспокойства. Закон требует, чтобы все беженцы с Востока были опрошены для выяснения всех деталей их биографии, и он пришел просто для того, чтобы выполнить это требование закона. Руди и Инга бойко повторили ему каждый свою легенду.
— Могу ли я узнать, г-н Герман, что заставило вас решиться на бегство в Федеративную республику?
Руди встал, прошелся по комнате и спокойно начал перечислять все язвы коммунистического режима. Рабочие и крестьяне подвергаются зверской эксплуатации. Партийные бюрократы жиреют, паразитируя на теле собственного народа. Коммунисты — это настоящие империалисты, убийцы, готовые убивать всех и каждого по прихоти своих безумных диктаторов. Нацисты, и те были лучше, — они, по крайней мере, убивали строго отобранных, а не случайных людей.
— Я разделяю ваши чувства, господин Герман. Но я, как видите, намного старше вас и поэтому знаю чуть больше о нацизме. Немецкий народ, как и советский, сам по себе не плох. Оба народа — и каждый их представитель в отдельности — тяжко пострадали из-за гнусных политических режимов, установившихся в Германии и в России. Но мы здесь, в Федеративной республике, создаем здоровое демократическое государство, и хорошо было бы, если б вы тоже смогли внести посильный вклад в строительство и укрепление такого государства. А пока мне остается поблагодарить вас за то, что вы так любезно ответили на все мои вопросы.
Благополучный исход этой встречи с представителями властей Руди и Инга отметили, распив бутылку шампанского.
