На Севере, Западе и в Лагосе контролирующей силой была теперь Северная армия. Выходцы с Востока в «этой армии» (т. е. Федеральной) были либо убиты, либо изгнаны. Большинство выходцев со Среднего Запада (а их было не так уж и много) принадлежали к Ибо Среднего Запада, а поэтому считались тоже людьми с Востока, и их постигла та же участь. А выходцев с Запада в армии были единицы, потому что по традиции Йоруба редко записывались в армию.
Встреча представителей была проведена, как намечалось, 9 августа. На ней было достигнуто соглашение (при содействии северян) об отводе войск в районы, соответствующие их этническому происхождению. В более поздних описаниях событий этот факт зачастую обходят вниманием, хотя это соглашение, будь оно выполнено, могло бы спасти Нигерию. На Западе переворот поддерживали только бывшие политики времен Акинтолы, которых большинство населения все еще до смерти ненавидело. Возвращение солдат-северян на Север могло бы дать народам Запада возможность высказаться откровенно, что было совершенно невозможно, пока гарнизоны северян оставались в каждой казарме, и их отряды занимали дороги.
Вождь Аволово, освобожденный из тюрьмы, был все еще достаточно популярен для того, чтобы говорить от имени Запада. Но новый режим так и не сдержал обещания. Предлогом послужило то обстоятельство, что не было достаточного количества солдат-Йоруба, чтобы заменить северян. На самом же деле безопасность могла бы быть обеспечена полицией, потому что у жителей Запада не было причин буйствовать. Как потом оказалось, оставшиеся солдаты-северяне как на Западе, так и на Востоке были чем-то вроде оккупационной армии, да зачастую и вели себя соответственно.
На Востоке полковник Оджукву придерживался буквы соглашения. Северяне из состава гарнизона Энугу были репатриированы по железной дороге на Север, и, в соответствии с условиями соглашения от 9 августа, им было позволено взять с собой оружие и боеприпасы для защиты от возможных засад. Предполагалось, что это оружие будет возвращено назад после того, как военные вернутся домой. Но, оказавшись в Кадуне, отряды из Энугу оставили оружие себе и больше о них не слышали.
В других местах солдаты, бывшие родом с Востока, требовали вернуть их домой. Некоторых из них отправили с Севера, но без оружия и без охраны. По дороге они подвергались постоянным издевательствам со стороны враждебно настроенного населения тех районов, по которым они проходили. Напряжение росло.
К концу месяца стало ясно, что пропали еще сотни человек. Именно тогда полковник Оджукву и потребовал, чтобы оставшимся было разрешено вернуться домой. После его заявления те 22 человека, которые содержались в Икедже, были уничтожены.
Все это для Востока не прошло бесследно. После майской резни генералом Иронси была создана комиссия по расследованию, под председательством судьи Британского Верховного Суда. Таким образом, он следовал практике, начало которой положили британцы после Джосских бунтов 1945 года и резни в Кано в 1953 году. Но прежде чем была назначена эта комиссия, Иронси поручил своему начальнику штаба провести краткое предварительное расследование. Полковник Говон, у которого Высший Военный Совет постоянно требовал доклада о его выводах, тянул, утверждая, что доклад еще не готов. На деле этот доклад так никогда и не состоялся, потому что, придя к власти, Говон распустил комиссию, которая никогда и не была назначена. В результате не было ни определения ответственности за майские убийства, ни преследования по закону тех, на кого падала эта ответственность, ни возмещения жертвам.
Тем временем на Востоке все подозрительнее относились к Говону: все выглядело так, как будто он никогда и не намеревался вытащить на свет Божий первопричины майских убийств. Это впечатление усилилось еще и после того, как с его благословения был опубликован документ, в котором заявлялось, что единственной причиной беспорядков послужило обнародование 24 мая Декрета об Унификации страны. На деле же этот документ был единогласно принят Высшим Военным Советом, в составе которого было двое северян: полковник Хассан Кацина и альхаджи Кам Салем.
Гораздо важнее (и это часто выпускают из вида) был крутой поворот в общественном мнении Восточной Области по вопросу о будущем устройстве Нигерии. Раньше они были первейшими защитниками Единой Нигерии, приложили к реализации этой идеи больше усилий, чем любая другая этническая группа и постоянно защищали ее на всех политических уровнях. Но между 29 июля и 16 сентября Восток повернул на 180 градусов. Для них это был тяжелый жизненный опыт, извлеченный из недавних событий. Жалобный отрывок из одной официальной публикации Правительства Восточной Области (осенью того же года) поясняет, к каким выводам им пришлось придти.
«Недавние события показали, даже еще яснее чем прежде, что наша уверенность в том, что только сильная центральная власть может удержать вместе народы этой страны, была слишком самонадеянной. Мы, возможно, сильно упрощали ситуацию. Теперь кажется, что та основа, на которой строилась наша концепция одной нации, одного общего гражданства и одной судьбы, никогда и не существовала». [7]
Не слишком приятное признание. Чувство разочарования было глубоким, почти болезненным. Даже сегодня оно все еще присутствует в тоне тех в Биафре, кто тогда был в центре всех этих событий.
Тем временем во всех Областях и на всех уровнях шла дискуссия по вопросу о том, какую позицию займет каждая Область на предстоящей Расширенной Специальной Конституционной Конференции, которая должна была пройти в Лагосе, начиная с 12 сентября. На этой Конференции Восток предложил свободное объединение штатов с высокой степенью внутренней автономии, не потому что это была их заветная мечта, но потому, что это была единственная форма организации, в которой, казалось, учитывалась реально сложившаяся ситуация. Тремя месяцами позже полковник Оджукву выразил эту точку зрения в двух фразах: «Будет лучше, если мы немного отодвинемся друг от друга и выживем. И гораздо хуже, если мы придвинемся поближе и погибнем в столкновении». [8]
Север тоже избрал свободную федерацию, но даже еще более свободную, чем предлагал Восток, настолько свободную, что это уже больше походило на конфедерацию государств, и чтобы уж совсем не оставить никаких сомнений по поводу их желаний, делегация Севера приложила подробный меморандум о Восточноафриканской Организации общего управления, предлагая ее в качестве модели. В своих предложениях делегация Севера сказала о Нигерийском Единстве буквально следующее:
«Недавние события показали, что попытки нигерийских лидеров строить будущее страны на основе жесткой политической идеологии нереалистичны и ведут к катастрофе. Слишком долго мы делали вид, что нет различий между народами этой страны. Мы должны честно признать, как имеющий первостепенную важность в нигерийском эксперименте — особенно на будущее — тот факт, что мы — разные народы, которых свели вместе случайности недавней истории. Было бы безумием делать вид, что все обстоит иначе». [9]
Сходство выводов в этом отрывке и в ранее цитированной восточной публикации — несомненно. Впервые за все время Восток и Север согласились с очевидностью их собственной несовместимости.
Север даже пошел дальше, требуя, чтобы в любую новую нигерийскую конституцию был внесен пункт о возможности отделения, прибавляя: «Любое государство — член Союза сохраняет за собой право на полный и односторонний выход из Союза и установление условий сотрудничества с другими членами Союза в такой форме, какую они могут совместно или индивидуально счесть необходимой». [10]
В отличие от позиции Востока, точка зрения Севера полностью соответствовала давней традиции. Именно тогда и произошел еще один крутой поворот. После нескольких дней, проведенных в Лагосе, внутри северной делегации, казалось, назрел кризис. Из Кадуны прибыл полковник Кацина; делегаты поспешно уехали на Север, Конференция была отложена.
