20-я дивизия (без одного полка) бригадного генерала Gheorghe Georgescu наступала на Пролетарское от высот севернее от Salomkina. На правом фланге находился германский 3-й танковый корпус.

Левый фланг 6-го корпуса поддерживался группой генерала Георгеску, которая в период 20–23 мая блокировала советские попытки прорваться к дороге Сахновщина — Черноглазовка.

1-я дивизия столкнулась с трудностями из-за своего уязвимого правого фланга (германская 298-я дивизия начала наступать позже) и сильного сопротивления противника. К концу дня 93-й полк сумел взять высоты в 1 км к северу от Уплатного. 85-й полк пехоты и 5-й Vânâtori-полк немного продвинулись к северо-востоку от Ударника, к высоте 174.4.

В течение ночи командир дивизии изменил ось наступления: Новоуплатное — железнодорожная станция Koromenko[292]. Главной ударной силой была южная группа (93-й пехотный полк, усиленный 710-м батальоном, и 85-й пехотный полк), которая, поддержанная тремя дивизионами артиллерии, должна была взять высоты к северу от Уплатного.

2-й батальон 5-го Vanätori-полка и 2-й батальон 612-го германского пехотного полка составляли северную группу. Они должны были взять высоту 177,4 и продвинуться к высотам в 3 км к северо-западу от Лозовой.

Наступление началось в 04.00. Жестокая борьба велась за каждое долговременное оборонительное сооружения и за каждую траншею, которые попадались на пути. К утру 22 мая 85-й пехотный полк взял Новоуплатное и высоту 156 к северо-востоку от деревни и, таким образом, помог продвинуться 93-му полку к Уплатному. Южная группа спешила к Пролетарскому, Домахе и Лозовой, в то время как северная группа продолжала наступать на Новую Ивановку.

93-й полк пехоты занял Пролетарское, а 85-й находился в районе между Новоуплатным и Нестелиевкой.

23 мая, приблизительно в 10.30, южная группа взяла Домаху, и в 12.00 Лозовая была в руках румынских войск. В этот же день 4-я пехотная дивизия заняла Полтавское, а 2-я пехотная дивизия помогала 1-й наступать на Лозовую.

24 мая советские войска начали отступать к северу и северо-востоку. 6-й корпус следовал по пятам. На следующий день 1-я и 2-я дивизии вступили в тяжелые бои с вражескими арьергардами в районе Краснопавловки[293]. Это было последнее серьезное сопротивление, с которым пришлось столкнуться, и к 27 мая 6-й корпус достиг реки Береки, где занял позиции между Михайловкой и Федоровкой[294]».

6-й корпус в последние дни котла. В период ликвидации котла 6-й АК (рум.) находился на его западной и юго-западной границах. Позиции, которые занял 6-й румынский корпус, так же как и перед началом сражения, были выстроены в виде буквы «L». Вертикальную, с севера на юг, линию занимали 1-я и 2-я дивизии. Горизонтальную — 20-я пд[295].

4-я пехотная дивизия, очевидно, понеся большие потери, находилась в это время в районе Рождественского — южнее основного очага котла и участия в его ликвидации не принимала.

О действиях румынских войск в последние дни Харьковской катастрофы рассказал дважды побывавший в майском Харьковском окружении Дмитрий Небольсин. Выйдя из окружения, он был опять отправлен в котел — его сбросили на парашюте в район, где должен был находиться штаб окруженной 6-й армии. Последним местом дислокации этого штаба являлось село Ракитное, которое находилось на линии Михайловка — Федоровка, занятой 6-м румынским корпусом.

«Страшные цифры! Из ста сорока человек (сброшенных на парашютах. — Авт.) двадцать убиты и тридцать шесть тяжело раненных, — рассказал Д. Небольсин. — Не осталось ни одного среднего командира, погибли лейтенанты — командиры взводов, младший политрук Мелков, мой заместитель. Какие это были ребята! Сильно поредела рота, не вступив еще в бой. Настроение у бойцов было хуже некуда…

Превозмогая боль, я вместе с командиром комендантского взвода обошел наши позиции. По фронту и на флангах бойцы роты заняли окопы, отрытые кем-то до нас. С тыла, в околоусадебных канавах, расположился комендантский взвод. Не теряя времени, бойцы углубляли окопы, откапывали „лисьи норы“, проверяли оружие. На пулеметных площадках выставили свои тупые рыльца „максимы“. Стояла обманчивая непредсказуемая тишина, и только в голубом безоблачном небе звенели жаворонки. Утреннее солнце становилось ласковей и теплей, от земли подымался легкий туман, пахло полынью и черноземом.

Наконец, пехота врага двинулась в нашу сторону. Явственно стало видно, как заколыхалась цепи солдат. Еще немного, и чей-то острый глаз разглядел торчащие из-за спин вражеских солдат специфические румынские ранцы.

— Мамалыжники идут! Румыны! — закричал изо всех сил кто-то. И вдруг, в эти самые минуты, я услышал шум приближающихся самолетов.

Два самолета, один за другим, описав над хутором круг, пошли на посадку. А тем временем первая цепь румын приблизилась, залегла и открыла ружейно-пулеметный огонь. Мы молчали. Цепь поднялась, пробежала сколько-то и снова залегла. Ее маневр повторили идущие сзади цепи. Но вот к „максимам“ прильнули наши пулеметчики. Минута-другая, и, как только румыны поднялись на перебежку, разом, по команде, пулеметы вздрогнули и грохотнули на всю степь. Вражескую цепь как подрезало, она залегла и стала пятиться назад, оставляя убитых и раненых.

Посадка и загрузка прилетевших самолетов шла полным ходом…

…Самолеты улетели. И когда они стали еле-еле заметны, от одного из них потянулся шлейф черного дыма. Долетел ли? Может быть, к лучшему, что я остался на земле и не полетел?

Теперь нам оставалось одно: держаться до вечера, а там — будь что будет! Боеприпасов, воды, продуктов у нас хватало. Кое-что оставили штабисты, даже бросили, а может быть, забыли целый мешок с деньгами. Кому они были нужны?..

На помощь румынам спешили два приземистых бронетранспортера. Петляя по степи, они мчались на наши позиции. Вслед за ними поднялись и цепи румын. Я хорошо освоил подсказанную кем-то истину, что в бою, как и в шахматах, выигрывает тот, кто прежде всего крепко подумает. Я много думал перед боем. Прикидывал разные варианты. В военных науках я, конечно, мало что смыслил, потому что не изучал их, но смекалка работала, она заставляла думать и находить ответы. И поэтому тот час же отдал команду:

— Прекратить огонь! Подпустить ближе! Гранаты и бутылки к бою!

Бронетранспортеры с автоматчиками ворвались на стометровку предполья и, крича на бегу „Хенде хох!“, понеслись вдоль наших окопов. Тут-то и был им конец! Гранаты и бутылки с горючей смесью полетели в бронетранспортеры, два мощных костра разом вспыхнули у наших окопов, взрывы следовали один за другим, с треском летели искры от запылавших машин, душераздирающие крики горящих заживо немцев пронзили округу. Из бронетранспортеров выпрыгивали, вываливались и катались по земле объятые пламенем немецкие солдаты.

— Огонь! Огонь! — звучала команда, и наши автоматы добивали всех, кто пытался подняться…

Румыны не пошли за немцами. Слишком страшную картину довелось им увидеть. Они залегли метрах в пятистах от наших окопов, в новую атаку не поднимались. Правда, часть из них сделала попытку обойти нас с фланга, но, наткнувшись на заградительный огонь „максимов“, отошла обратно.

Видя, что взять нас не так-то просто, противник разразился шквалом минометного огня. Мины рвались по всей нашей обороне, обдавая окопы комьями земли и рыжими клочьями дыма. С полчаса бесновались взрывы, перепахивая землю, полчаса мы скрывались в „лисьих норах“, и лишь наблюдатели в одиночных ячейках, нет-нет, на секунду-другую поднимались кверху и опять уползали в свои норы. Но потери были. Небольшие, но были.

После минометной подготовки румыны вновь стали приближаться к нам. Их было не менее батальона, они шли несколькими цепями, захватив чуть ли не километр по фронту. Еще раз, подпустив первую цепь на близкое расстояние, рота открыла плотный огонь из пулеметов и автоматов. Истошно визжали раненые, ползали, катались по земле, а по ним все хлестали и хлестали очереди. Наконец уцелевшие румыны повернули вспять, бросая раненых, оружие и ранцы. Мало их ушло. Сотни человеческих жизней оборвались в то незабываемое майское утро на маленьком степном островке под Лозовенькой.