Руководство СТК не так сильно отвлекала меня от основной работы, тем более разработка машины топталась на месте. В последствие законы изменились и роль СТК существенно снизилась, в это время мне предложили возглавить СТК завода Малышева, но времена уже были другие, заниматься пустыми разговорами мне было не интересно и я отказался. В заводской СТК я вошел заместителем председателя и когда вскоре начался порожденный августом 1991 беспредел мы пытались что-то изменить, но маховик разрушения остановить уже было невозможно.

С СТК был еще один весьма показательный случай. В конце 1991 между Москвой и Киевом началась тяжба о подчиненности предприятий союзного значения. В Украине уже образовалось свое министерство промышленности и оттуда пришла команда, чтобы СТК и руководитель предприятия приняли как бы самостоятельно решение о добровольном переходе в подчиненность Киеву.

В кабинете у главного состоялось заседание СТК, после обсуждения, на котором я выступил против перехода под власть Киева, состоялось голосование. Против подчиненности Киеву голосовал только я один, все во главе с Борисюком согласились с новой властью, а я остался верен своим убеждениям.

Тяжело оставаться одному, но во мне всегда преобладала сила русского духа – стоять до конца и по жизни я никогда этому принципу не изменял. Позже, будучи депутатом Харьковского областного совета, я участвовал в голосовании по избранию председателя совета. Чиновники от власти на эту должность протаскивали пустого и никчемного человека и перед заседанием многие нелицеприятно высказывались о нем. Когда же при голосовании (тайном!) высветилось табло и против был всего один и это был мой голос, я еще раз убедился, насколько слаб человек и готов продать свои убеждения.

Работы по танку в 1990 году разваливались дальше и не по причине нерешенности технических вопросов, а из-за вопиющей безответственности, начиная с самых верхов и кончая руководителями предприятий. Общая атмосфера в стране сказалась и на нас, все только говорили и призывали, что надо много работать, выдерживать сроки, быть ответственным, а фактически все делалось как-то спустя рукава.

Эта безысходность настолько достала меня, что весной 1990 в Министерстве, обсуждая с Кочергиным наши невеселые дела, я высказался, что может пойти к Министру и все ему рассказать. Кочергин эту идею поддержал. Я подготовил на одну страницу докладную и он представил меня референту Министра. Я изложил ему суть вопроса, референт был в курсе разработки нашего танка и согласился доложить Министру, чтобы тот принял меня. Министр всю вторую половину дня был на заседании в Кремле, я несколько раз подходил к референту и тот подтвердил, что как только он появится меня сразу же вызовут.

Где-то уже часов в восемь вечера он сообщил мне, что Министр позвонил и поставил в известность, что он сегодня уже не будет в Министерстве. В связи с тем, что в этот день я должен был уезжать в Харьков и не мог задерживаться, мне пришлось извиниться за беспокойство и отказаться от встречи. Не знаю, изменило ли что-нибудь мое посещение Министра, при всеобщем развале трудно решать частные вопросы, каким являлся для него разработка нашего танка, но такие мои действия Шомин наверняка бы мне не простил и точно открутил бы мне голову, что давно уже обещал. Но здесь я опять не смог изменить своему принципу – стоять до конца, невзирая ни на что.

Ситуация с руководством КБ видно дошла до предела и в мае пошли разговоры, что Шомина отправляют на пенсию. Я зашел к нему и прямо спросил, так ли это. Он ответил, что ничего подобного, хотя вопрос о его отставке уже был решен и в Министерстве подбирали человека на его место.

К нам в очередной раз приехал Захаров и наш главный экономист Мирошниченко предложил мне организовать с ним встречу по вопросу будущего руководства КБ, естественно я сразу же согласился.

Между прочим, с Мирошниченко у меня сложились довольно интересные отношения. Это был человек из прожженных финансистов, на которых печати ставить негде, и много что знал о финансовых операциях руководства КБ. При этом он почему-то всегда с уважением относился ко мне, по всей видимости, за мою прямоту и стойкость, чего не было у него. Он однажды, когда у меня начались разногласия с руководством, сказал мне – «… ты никогда не будешь в их кругу, так как слишком честный и отстаиваешь правду, а они не такие». Жизнь подтвердила его мудрые слова.

Мирошниченко организовал мне встречу с Захаровым и мы с ним уединились в одном из кабинетов. Захаров при всех неприятностях по разработке ТИУС и прицельного комплекса по всей видимости все-таки понимал, что я прилагал и прилагаю все силы для решения этих проблем, но не только от меня это уже зависело. Когда ему была нужна достоверная информация он всегда вытаскивал меня и с пониманием относился ко мне за мое стремление во что бы то ни стало сделать систему. Он откровенно и подробно рассказал мне о сложившейся ситуации с руководством КБ, за неудовлетворительную организацию работ по танку Шомин отправлен на пенсию, приказ о его увольнении уже подписан и обсуждаются кандидатуры на его место. Из всех его заместителей никто не годится для этой должности по многим причинам, руководство Министерства остановилось на двух кандидатурах – начальнике ХКБД Рязанцеве и начальнике СКБ Ротор Борисюке. Рязанцев категорически отказался и принято решение назначить Борисюка, сейчас на него оформляются документы.

Мы обсудили состояние работ по танку и на этом разговор закончился. Информация о том, что Борисюк станет начальником КБ для меня была неожиданной, при всех моих сложных отношениях с ним в течение последних 14 лет, когда я никак не воспринимал СКБ Ротор в качестве разработчика ТИУС и сделал все возможное, чтобы это не состоялось, а он предпринимал для этого титанические усилия, можно было предположить наши отношения в будущем.

Борисюка назначили начальником КБ, его повысили в должности до генерального конструктора, что никак не удавалось Шомину, и присвоили очередное звание генерал-лейтенанта. На первом этапе наши отношения были несколько натянутыми, но работа проходила без особых эксцессов, единственно, что он болезненно воспринимал – это мое вмешательство в финансовые дела КБ как председателя СТК, но роль этого органа вскоре существенно упала.

Тем не менее Борисюк попытался на очередном собрании по переизбранию председателя СТК через своих доверенных лиц сместить меня и поставить своего ставленника. Это была наивная идея от незнания реальной обстановки в КБ, после того, что я сделал для коллектива, у меня была массовая поддержка и эта затея с треском провалилась.

Через несколько месяцев после назначения Борисюка началась эпопея по освобождению от занимаемой должности директора завода Пивоварова. Ему не могли простить сопротивление бездумно проводимой конверсии на заводе и частичное его перепрофилирование на всякие поделки. К тому же его ненавидело руководство ЦК КПУ за то, что он как депутат Верховного Совета Украины в 1989г резко выступал против принятия закона о государственном языке Украины, по которому вводились дискриминационные меры к русскому языку.

Партийное руководство настояло о его освобождении, Министерство с этим согласилось и Захаров предложил на эту должность заводского чиновника среднего звена Левченко. По закону директора должны были избирать на общем собрании, на котором весь коллектив завода пытался отстоять Пивоварова, но Захаров был непреклонен и своего добился.

Назначение Левченко имело далеко идущие негативные последствия, он оказался абсолютно не подготовлен к такой высокой должности и к тому же не совсем чист на руку, при нем гигантский завод начал просто разваливаться. Началась длительная борьба с ним, сотрудники завода поддержали СТК и мы привлекали все возможные силы для его смещения. Только в 1994г мы добились своего, мне как депутату областного совета организовали в Киеве встречу с председателем Верховного Совета Украины Морозом, которому я доложил о катастрофическом положение завода и роли Левченко в его развале. Мороз все это воспринял и способствовал смещению никчемного руководителя.