— Полуденное Светило, — произнесла Фрида мечтательно, — есть намек на скорое удовлетворение желаний… А сейчас на будущее, — выдохнула она и начала новый расклад. — Вот здесь, в вершинах нижнего треугольника, все твое будущее.

— Фортуна, — радостно угадал Марек, тыча в первую сданную ею карту.

— Угу! Судьба, она и не враг, и не друг, — охладила его ребячливую радость Фрида.

Фортуна была слепа на оба глаза, и Марек испытал по отношению к ней род сочувствия.

Далее шествовала «Смерть», и портной вновь заволновался — в глубине души он рассчитывал на долгую и содержательную жизнь. Гадалка, опережая его испуг, поспешно проговорила: «Жизнь скоро переменится, но… — внутренности Марека сжались в небольшой комочек, когда он услышал это „но“, — …но тут вот „Сила“. Она противится всем переменам». — Фрида указала ему на новую карту.

Штора опала. А вместе с тем и последние запахи улицы были поглощены внутренним благовонием покоев. «Ветер переменился», — отметил Марек. Между тем гадальщица, казалось, вовсе забыла о его существовании, поглощенная какой-то своей мыслью.

— Не дает она мне покоя, — произнесла она чуть погодя, с видом глубокого раздумья подпихивая «Силу» остро отточенным ногтем и вновь возвращая на предназначенное ей место.

Марек от волнения ерзал на стуле. Фрида тянула паузу.

— Ну, ладно! — наконец произнесла она и выложила в центр раскладки последнюю, все решающую карту.

Она явила взору Кудесника вместе с мистическими символами его мастерства — колбочками, свитками, пестиками и тиглями, находящимися в состоянии хаотичного полета. Все это означает власть над тварью дрожащей, шелестом рощ, звоном неба, произрастанием подземной воды, пояснила Фрида, издав звук, похожий на вздох облегчения, неоднократно, впрочем, проверенный на клиентах, должный символизировать благополучный исход сеанса.

Когда на стол легла последняя карта, то перед портным распростерлось все прошлое, настоящее и будущее. Тем не менее ему пришлось ждать толкования гадальщицы, ибо истинный смысл скрывался за раззолоченной картинкой в центре. Предложенное толкование основывалось на решительном противостоянии карте Смерти. Таким образом, жизнь Зильбера должна была идти некоторое время без перемен. Однако ему следует помнить, что перемены зреют с неотвратимостью фурункула, обреченного быть проколотым. Но прежде чем выдать посетителю окончательный футурологический прогноз, Фрида заглянула в его ладони, как в книгу судьбы, и вздрогнула — это движение также было отработано до совершенства.

Все переменится очень скоро. В лучшую или худшую от нынешнего его состояния дел сторону отклонятся эти перемены, зависит от таинственного незнакомца: ежели им окажется сухорукий или сухоногий (Марек поморщился, вообразив себе возможные проблемы с кроем, долгие и утомительные примерки), который явится к нему накануне новолуния, то перемены будут ужасны, ежели вместо калеки в тот же день ему повстречается одноглазый, но кривой на другую, нежели Марек, сторону, то блага посыплются на портного, точно из рога изобилия, практически незамедлительно.

«Сухорукого еще можно отыскать, если очень захотеть, но вот раздобыть кривого на левый глаз куда труднее», — соображал Марек, тараща левое же округлившееся око на чучелко летучей мыши, подвешенное за крылышки к потолку позади Фриды.

Между тем до новолуния оставалось всего-то семь дней, которые, как водится, промчались со скоростью курьерского поезда.

Сухоногий Часовщик явился в точно указанное небесами время, повергнув Марека в черную смуту. Но он не мог знать, что в не меньшее смущение был обращен и часовых дел мастер: Фрида возвестила тому накануне о неслыханной удаче (гадалка пользовалась известной популярностью в городе), если на его жизненном пути возникнет счастливая фигура слепца, если же хромой постучит в дверь его судьбы своей уродливой конечностью, то дело плохо.

Обилие совпадений в обоих случаях объясняется крайне просто — образы для своих высокохудожественных прогнозов Фрида искала в той среде, которую пользовала. В вестниках судьбы — кривых и сухоруких, гигантах с разноцветными очами, сангвинических необъятных толстяках, трехпалых карликах — без труда узнавались черты ее личного пандемониума из числа сильно разросшейся клиентуры.

В том, что ее прогноз, который всецело зависел от настроений гадальщицы, сбылся, по крайней мере, по части некоторых важных атрибутов, также ничего удивительного не было. Фрида действительно обладала чудесным даром — это было совершенно очевидно как для членов ее семьи, так и для окружающих, однако пользовалась им спонтанно, бессистемно. Леность — вот, пожалуй, единственное небольшое черное пятнышко на ее в целом безупречном портрете. Но и этого было довольно, чтобы золотая жила ее гениальности навсегда была погребена под некогда рыхлой и легкой, ныне — неподъемной, спрессованной прожитыми годами, породой невежества. История данного ее пророчества развивалась следующим образом…

Марек не стал изобретать причин, освободивших бы его от обязанности шить часовых дел мастеру штаны — и он поступил мудро. Раз уж один из вариантов пророчества запущен, решил он, то игнорировать сей факт абсолютно невозможно. Нужно встретить судьбу во всеоружии. Вернее — взять контроль над ней. А это значит — вести наблюдение за ее вестником — Часовщиком, однако держаться при этом на безопасном расстоянии.

«Настоятельно рекомендую — хулиганы: чрезвычайно практичный фасон», — советовал Марек, совершив надлежащие обмеры сантиметровой лентой и записав их результаты карандашом на желтоватой бумажке. Теперь он с грустью разглядывал удивительные ноги Часовщика, стоящего перед ним в тех самых черных трусах и клетчатых штопаных носках на крепком табурете с укороченными ножками.

— Как посоветуете, Марек Гариевич, — улыбался клиент, присматриваясь к желтой лысине портного, переводя затем сочувственный взгляд на дряблое неживое веко.

— В четыре защипа? — вопрошал Марек со всем возможным хладнокровием, ощущая движение волос на волосатых худых руках, цепенея от ужаса.

— Безусловно…

Понятно, что часовых дел мастер, совсем напротив, взирал на Марека сквозь розовые очки баловня судьбы. В его планы входило абсолютное и быстрое проникновение в затхлый мир одноглазого портняжки, ибо в этом проникновении он видел ключ к скорейшему осуществлению пророчества. Но, к великой досаде мастера, всякий раз его пыл был охлаждаем холодной бесстрастностью портного. И каждая последующая примерка не приближала его к заветной цели, но даже — так ему казалось — все больше отдаляла. Но мастер не отчаивался и ждал очередной встречи, ломая голову над тем, каким образам на сей раз растопить холод в сердце сурового портного.

В противоположность мастеру, Мареку Зильберу с большим трудом удавалось сохранять хладнокровие во время этих примерок — он пребывал в ожидании неизбежной катастрофы. В том, что предсказание непременно исполнится, он уже не сомневался, ведь тому порукой появление сухоногого заказчика.

С кроем сразу не заладилось — брюки никак не желали садиться по вычурной фигуре клиента. Похоже, что в бостоновых штанах уродство последнего становилось даже более заметным, чем вовсе без оных. Несколько дней ушло, чтобы решить эту проблему. Да кроме прочего, еще и Часовщик становился день ото дня назойливее, усугубляя и без того катастрофические настроения портного.

Марек крепился из последних, кажется, сил, чтобы не сморозить какой-нибудь совсем уж отчаянный и неблаговидный поступок, но неизменно брал расшатавшиеся нервы в руки — помогало то, что от природы он был вежливым человеком. Впрочем, в один из визитов своего настойчивого клиента он все же не сдержался и отчеканил каменным голосом, тыча наперстком, надетым на средний палец, в настенный календарь при входе.

— Извольте взглянуть: вам было на среду назначено, а нынче только вторник!

Часовщик сконфузился, но затем вновь пришел во внеурочное время, под предлогом поисков пропавшего накануне зонта: «Не здесь ли оставил…»