Был ближний раб при нем — источник зла.

Всегда угрюмый, ликом безобразный,

Немытый, и всклокоченный, и грязный,

Озлобленный. И злобы не тая,

Он каждым словом жалил, как змея.

Был заглушаем чеснока излишек

Зловонным запахом его подмышек.

За пищу, не гонимый никогда,

С вельможею садился он всегда.

Хозяин говорит: «Хочу воды я»,

Раб отвечает: «Подадут другие».

Не исправим ни палкой ни кнутом,

Великий неустрой принес он в дом.

То на пол он колючек накидает,

А то цыплят в колодец побросает.

Хозяин скажет: «Сделай!» Он пойдет

И сделает, но все наоборот.

спросили: «Притча ль в том какая,

Что терпишь ты такого негодяя?

Поверь, не стоит это существо,

Чтоб ты сносил все мерзости его.

Мы приведем тебе раба другого,

А этого сведем на круг торговый.

И если продадим его за грош,

И то добро! Ты пользу обретешь!»

Все выслушал вельможа добронравный

И засмеялся: «О, советчик славный!

Плох мой слуга и зол, — я признаюсь,

Но рядом с ним я лучше становлюсь.

Пусть мне при нем и скверно и постыдно,

Зато мне зло вселенной не обидно.

Сперва долготерпенье нас гнетет,

Но в дух войдя, становится, как мед.

РАССКАЗ

Тот, кто идет Маруфовой стезею,

Не гонится за славою земною.

Раз некий странник, падавший без сил,

Приюта у попросил.

Он так был изнурен, что еле-еле

Держалась жизнь в его иссохшем теле.

Ухожен и уложен — он не спал,

Всю ночь на ложе охал и стонал.

Его стенанья душу раздирали,

Все люди в доме из-за них не спали.

«Смерть мне!» — вопил он, но не умирал

И никому покоя не давал.

То охал он, то начинал ругаться.

Из дома люди стали разбегаться.

И вот один Маруф остался с ним,

И сам ходил за стариком больным.

Не спал ночами, гостю услужая,

Давая пить, подушку поправляя.

Однажды сон Маруфа одолел,

Муж благородный тоже ослабел.

Но лишь закрыл усталые зеницы,

Старик сердитый громко стал браниться:

«Да будет проклят нечистивый род,

Что лицемерье совестью зовет!

Они о благочестии толкуют,

А сами лгут и верою торгуют.

Вот он — уснул, здоров, доволен, сыт,

Забыл, что рядом, мученик не спит!»

Так оскорблял он шейха и бесславил,

Что без вниманья, мол, его оставил.

И встал Маруф, стряхнул оковы сна.

Брань эту слышала его жена.

«О, господин, как он тебя поносит!

Он — гость, но он ведь требует — не просит.

Он всех измучил нас! Пускай уйдет!

Пускай, где сам захочет — там умрет!

Добро творить — всегда благое дело,

Но делать злым добро — дурное дело.

Негодному подушку не клади

Под голову; от злости отойди.

Ты добр и мудр, но выслушай без гнева:

На солонцах не вырастишь посева.

Твори добро, — таков завет отцов,

Но милостей не трать на подлецов.

Ведь люди злобные ни с кем не ладят.

Как кошку, пса пастушьего не гладят.

Но хуже пса, что служит нам весь век,

Неблагодарный злобный человек.

От скряги ты «спасибо» не услышишь,

Иль благодарность на воде напишешь.

Средь многочисленных твоих гостей

Я никого не видела подлей!»

Шейх засмеялся: «Милая супруга!

Наш бедный гость кричал от мук недуга.

Не он бранился — а болезнь его.

Не надо обижаться на него!

Я виноват, что дремою забылся...

Ведь он, несчастный, сна совсем лишился.

Пока ты молод, крепок и здоров,

Гнет облегчай тем, чей удел суров.

Ты молода, прекрасна и красива,

Но имя пусть в добре пребудет живо.

Кто древо благородства не взрастит,

Тот славы доброй сам себя лишит».

Некрополь в древними оставлен,

Но лишь Маруфа мавзолей прославлен.

Венец высокомерья растоптал

Маруф и вечной славой заблистал.

Не знает тот, кто званием кичится,

Что в скромности величие таится.

РАССКАЗ

Раз дерзкий нищий денег попросил

У мужа, что в тот день без денег был.

В кисете ни дирхема не сыскал он,

Все роздал раньше, будто разбросал он.

Тот наглый нищий наконец отстал

И мужа честного позорить стал:

«Таких смиренных надо сторониться!

Ведь это хищники во власянице.

Пусть шаг их не слышней кошачьих лап,

А дичь подстерегут и — цап-царап!

Не на торгу их лавка, а в мечети,

Там простаков они и ловят в сети.

Разбойники ограбят караван,

А эти снимут с нищего кафтан.

И пусть на их одежде — сплошь заплаты,

Но эти лицемеры все богаты.

Ячмень взамен пшеницы продают,

А нищему ни корки не дают.

Вот он с клюкой плетется — с виду хилый,

А на раденье где берутся силы?

Ух, как проворно кружатся они

В своей суфийской пляске,— сам взгляни!

Не верь, что этот старец изнуренный

Постится. Он прожорливей дракона.

На нем одежда грубая бедна,

Зато вся в жемчугах его жена.

Священной он не почитает,

А лишь о сне и хлебе помышляет.

Как сядет есть, утробу так набьет,

Что после еле дух переведет!»

Вот так презренный попрошайка дерзкий

Порочил шейха клеветою мерзкой.

Кто низок сам, ни благородства тот,

Ни доблестей духовных не поймет.

И тот, кто по уши погряз в бесчестье,

Хотел бы утопить и нас в бесчестье.

Мюрид, что речи эти услыхал,

Все шейху второпях пересказал.