– Вот что, товарищ Успенский, – сказал Никита Сергеевич, – в городе мы зачистили врагов народа, – а вот до села руки так и не дошли, а они там компрометируют партию и вредят нам. Посмотри, кто там выступает против укрупнения деревень. Это явные враги народа. Ты займись этим делом.

О новшестве Хрущева узнал Сталин. Он возмутился: «Хрущев болен маниакальной реорганизацией, – сказал он, – за ним нужно присматривать».

Были приняты срочные контрмеры против хрущевской инициативы. В местные партийные организации разослали закрытое письмо ЦК ВКП(б) «О задачах колхозного строительства в связи с укрупнением мелких колхозов». В нем осуждалась хрущевская компания по слиянию и ликвидации веками сложившихся деревень и деревенского уклада. Критиковалась и накануне вышедшая в «Правде» статья Хрущева по этому вопросу.

По предложению Сталина, была создана специальная комиссия по проверке вреда, нанесенного хрущевской инициативой. Комиссию возглавил Маленков, в состав включили Молотова.

– Вы покрепче всыпьте Хрущеву, – попросил Сталин членов комиссии, – такое головотяпство нельзя прощать.

«Однако когда мы после проверки принесли свой проект Сталину, – вспоминал позже Молотов, – он долго качал головой, а потом сказал: «Надо помягче. Смягчите».

Сам Хрущев перетрусил не на шутку. Он ожидал серьезных выводов, но Сталин не сделал этого и ограничился беседой.

– Ваша поспешность, – сказал он Никите, – вредит делу. Есть хорошая поговорка: семь раз отмерь, один – отрежь. А вы все режете без меры, не зная, что из этого выйдет. Вы учтите это.

Хрущев, молитвенно сложив руки, признал свою ошибку и покаялся.

– Я виноват, товарищ Сталин, – сказал он, – впредь не допущу подобных ошибок.

Никита Сергеевич лукавил. В душе он не был согласен с такой оценкой. Под видом внешней покорности и смирения, он прятал свои истинные мысли. Эта двойственность была присуща его натуре. В нем удивительнейшим образом сочетались сентиментальность и жестокость, лесть и ненависть, демагогия и зависть, показная дружба и предательство, уступчивость и мстительность. В тридцатые годы по спискам, составленным Хрущевым, тысячи людей были посажены в тюрьмы и приговорены к высшей мере наказания, а в пятидесятые годы он их реабилитировал и сказал, что ничего об этом не знал и не ведал. При жизни Сталина он был выдающимся и непревзойденным подхалимом, столько подобострастных слов в адрес вождя ни произнес ни один политик того времени, а после смерти – оклеветал его и измазал грязью.

Хрущев был многолик, меняя маски, он не менял своей сути, совмещая в себе Манилова и Ноздрева, бравого солдата Швейка и прекраснодушного Чичикова, Распутина и Герострата.

Свое жизнеописание или, так называемые диктофонные надиктовки, растянувшиеся на тысячи убористых страниц, Хрущев начал с учебы в Московской промакадемии, когда ему исполнилось 35 лет. Таким образом,

Никита Сергеевич обошел молчанием большой отрезок жизни. Или говорил о нем наспех, скороговоркой, как о чем-то совершенно несущественном.

«В 1908 году, – писал он, – отец и мать нанялись в богатое имение помещика Васильченко. Я уже был подростком, мне исполнилось 14 лет, и я там работал на пахоте погонщиком волов… Затем началась работа на шахтах и заводах, забастовки, революция, Гражданская война. Обо всем этом я не буду рассказывать, может быть, лишь упомяну кое-что по ходу повествования».

О чем же тогда хотел нам поведать Никита Сергеевич?

– Я буду говорить о Сталине, – заявил он.

Это, конечно, заманчивая тема для разговора. Но нам, современникам, да и будущим поколениям, интересно все-таки знать еще и то, что же делал и чем занимался будущий «вождь» до 35-летнего возраста. Это ведь большой и важный отрезок времени в жизни каждого человека. Именно в этот период формируются характер, привычки, мировоззрение, моральные и человеческие качества. Однако говорить об этом Никита Сергеевич не захотел. Он думал, что ему поверят на слово, и назойливо подчеркивал свои исключительные способности, честность и правдолюбие. «Я хочу быть очень правдивым, – говорил он в своих диктофонных надиктовках, – и буду ссылаться на факты так, чтобы будущее поколение (а я пишу для него) могло их проверить».

Лукавил Никита Сергеевич. Он великий мастер смешивать грешное с праведным, клевету с вымыслом до такой степени, что и сам потом не мог понять, где он лгал, а где говорил правду. Одни и те же события и факты в зависимости от целесообразности и от того, с кем он говорил, преподносятся, как откровения, по-разному.

Однажды он рассказал, что поссорился с отцом, когда тот забрал его из школы и отправил работать в поле. «Я провел в школе год или два, – вспоминал он, – выучился считать до тридцати, отец решил, что мне учиться хватит. Все, что тебе нужно, – сказал он, – выучиться считать деньги, а больше тридцати рублей у тебя все равно никогда не будет».

Спустя какое-то время Хрущев выдал школьную историю в другом свете.

«В школе, говорил он, особенно мне удавалась математика. Я все задачи решал в уме. Часто я замещал Лидию Михайловну, нашу учительницу, когда она уезжала в город, или поправлял ее собственные ошибки. После окончания школы – отучился я в общей сложности четыре года…»

– Постой, – пытались уличить Хрущева во лжи вчерашние слушатели, – ты же говорил, что учился в школе всего два года и выучился считать только до тридцати, а здесь…

– Это тогда я говорил, – перебил Никита Сергеевич своих разоблачителей, а это сейчас говорю. Понимать надо.

Но никто ничего не понимал. За враньем Хрущева скрывалась тайна недоучившегося мальчишки.

Таких запутанных историй с детством Хрущева очень много. Вот еще одна из них:

^Жили бедно, – говорил Никита Сергеевич, – не было даже лошади, а безлошадный мужик – не мужик, а голь перекатная. Отец работал зимой на шахтах в Юзовке, надеясь накопить денег и купить лошадь, чтобы выращивать достаточно картошки и капусты на прокорм семьи, но лошадью так и не обзавелся.

Однако автор книги «Жизнь замечательных людей» Уильям Таубман, описывая детство Хрущева, подчеркивал, что на его воспитание большое влияние оказывала мать. «Отец также пытался научить сына умеренности, но не слишком разумным путем: пообещал Никите золотые часы, если тот не будет курить…»

Согласитесь, что человек, который не имеет денег, чтобы «выращивать достаточно картошки и капусты на прокорм семьи» вряд ли будет обещать сыну золотые часы.

Много легенд сочинил Никита Сергеевич о своей шахтерской жизни в Юзовке, ныне Донецке. С его слов, сюда он переехал жить в 1908 году вместе с родителями, когда ему исполнилось 14 лет. Отец и мать по-прежнему лелеяли мечту подзаработать денег, чтобы, вернувшись в деревню, купить лошадь.

Вспомним: чуточку раньше Никита Сергеевич рассказывал, что в 1908 году отец и мать нанялись в богатое имение помещика Васильченко, «…и я там работал на пахоте погонщиком волов…» Опять не вяжутся концы с концами.

– По приезде в Юзовку, – рассказывал Никита Сергеевич, – я первые годы пас скот, потом чистил паровые котлы и получал за свою работу 25 копеек в день. Потом мне предложили на выбор: учиться на слесаря или на токаря. Я выбрал слесарную специальность и не ошибся. Токарь изготавливает только детали, а слесарь может собрать целую машину. Я сразу же приобрел велосипед с мотором, купил часы, фотоаппарат…

Опять что-то не складывается. С одной стороны, беспросветная нужда и желание хотя бы немного подзаработать денег, чтобы вернуться в деревню, а с другой – покупка таких вещей, которые по тем временам стоили не дешево. Возникает вопрос: откуда такие деньги? Простой арифметикой можно доказать, что Никита Сергеевич не мог их заработать. В 14 лет он приехал в Юзовку. Два года пас скот и, естественно, ничего не получал, затем два или три года чистил паровые котлы и зарабатывал 25 копеек в день. Потом год-полтора учился на слесаря. Был скорее мальчиком на побегушках, чем квалифицированным специалистом…