— Случилась беда, Павел Петрович. Заходить пока не надо, в квартире могли остаться следы преступника.
Мужчина дернулся было обратно, в квартиру, но Рюрик его удержал.
— Сейчас прибудут криминалист, судебный медик, всё осмотрят, тогда и вы войдете. А сейчас… Николай, дай стул!
— Посидите немного, — сказал Саватеев, вынося на лестницу стул. И добавил потише, больше для Елагина: — Зрелище не для слабонервных.
— Что там?.. — совсем осипшим голосом спросил Гвоздев.
— Там покойный, Павел Петрович, — ответил Николай. — То, чего мы все и боялись. Но почему так случилось, я вам объясню потом, позже. А тело лежит… ну да, два дня, не меньше. Окна закрыты, жарко, духота, сами понимаете, какая атмосфера… — И кивнул Рюрику: — Поболтал-таки небось… А ведь я ж его предупреждал… Эх, мальчишки…
Г воздев вдруг откинул голову и наверняка грохнулся бы на ступеньки, разбив себе голову, если бы Николай не успел вовремя подхватить его. Подумал, хорошо, что мать еще с ними не поехала, а то вообще туши свет…
К счастью, «скорую» вызывать не пришлось, через короткое время подъехала дежурная бригада, и судмедэксперт, открыв свой чемоданчик, нашел у себя капсул- ку нитроглицерина. Гвоздев немного пришел в себя.
Первым в квартиру вошел эксперт-криминалист, осмотрелся, пощелкал фотоаппаратом со вспышкой, махнул рукой Елагину и Саватееву. И начался методичный осмотр всего помещения. А судебный медик занялся трупом юноши, лежащим ничком посреди комнаты на ковре, с черно-бурым пятном впитавшейся вокруг тела крови. В спине жертвы торчал все такой же десантный штык-нож, словно визитная карточка убийцы. Елагин с Саватеевым лишь молча переглянулись, когда судебный медик извлек его из тела убитого и показал им.
— Ладно, ребятки, — сказал Николай членам бригады, — трудитесь пока, оформляйте, как положено, Генпрокуратура это дело забирает к себе, так, Рюрик Николаевич?
Елагин кивнул и добавил:
— А мы займемся убийцей. О хозяине позаботьтесь — родственники, соседи там… Жена его на даче, у Николая Сергеевича адрес имеется, если чего. Я думаю, надо будет к ней съездить, а то новая беда приключится. Когда тело увезут, пусть Гвоздев посмотрит, если сможет, что пропало в доме, ну и так далее, сами дело знаете. Врача из поликлиники пригласите. А ты, Николай Сергеевич, звони-ка Вячеславу Ивановичу, нам потребуется подкрепление вместе с постановлением на вскрытие квартиры преступника, больше ждать не будем…
Через полчаса во двор въехал микроавтобус и сдал задом прямо к подъезду, в котором на пятом этаже проживал, по сведениям из Дорогомиловской ДЭЗ, гражданин Коркин Валерий Иванович. Из машины коротким ручейком хлынули в подъезд с десяток омоновцев, экипированных для штурма, а следом зашли Елагин с Саватеевым, пригласив с собой эксперта-криминалиста, которому предстояло вскрыть дверь, а потом посмотреть, что в квартире и как.
Вскрыли и вошли без шума, но жилище оказалось пустым. Никого. Собственно, как сообщили в ДЭЗе, квартира эта была коммунальной, проживали до недавнего времени две семьи. Но за выездом первой одна комната осталась свободной, и живший в двух других, проходных комнатах Коркин собирался то ли приватизировать всю жилплощадь, то ли с кем-то производить обмен. Во всяком случае, самая большая комната стояла пустой — ни мебели, ни каких-либо иных вещей. А жилье Коркина было обставлено лишь самым необходимым. Аскетическая, мягко говоря, обстановка: продавленный старый диван, несоразмерно большой, старинный шкаф, он же и буфет, где хранилась посуда, стол, стулья, ну и еще техника. Этой было достаточно. И хороший телевизор «Самсунг», и видеосистема, и даже музыкальный центр. Похоже, убийца был еще ко всему и меломаном. «Редкий тип — меломан-отморозок… — подумал Рюрик, оглядывая помещение. — Хотя в наше время…»
Он предложил, поскольку квартира невелика, не задерживаясь, произвести тщательный обыск и покинуть ее, не оставляя следов своего присутствия. Мало ли, на всякий случай. Хотя он был уже почти уверен, что Коркин, каким-то образом узнав, что приятель детства «заложил» его, расправился с ним и залег на дно. И уходил он, похоже, второпях, потому что одежда была все еще аккуратно развешана в платяном шкафу, а в мойке на кухне высилась горка немытой посуды и захватанные пальцами стаканы. Это все пригодится эксперту-криминалнсту для снятия пальцевых отпечатков, хотя уже и сейчас можно сказать с уверенностью, кому они могут принадлежать. Тому же Боксеру, конечно.
А может быть, мелькнула мысль, убийца заметил наблюдателя? Произвел в своей преступной башке несложный расчет некоторых комбинаций и в результате вычислил, откуда могла явиться опасность? И в чем, как говорится, был, в том и ушел? Предварительно убедившись, кто навел ментов, и по-своему, вполне, надо сказать, профессионально, разобравшись с «наводчиком»? Нельзя исключить и такого варианта. Во всяком случае, наблюдение за квартирой снимать пока нельзя, поскольку преступник не просто может, а, по идее, должен, обязан вернуться. Либо прислать какого-нибудь гонца, вплоть до постороннего человека, чтобы проверить, есть ли засада. Опять же и дорогую технику зря не оставляют — она сегодня больших денег стоит. Правда, он наверняка не беден, но все же… Дарить-то уж свое кровное ментам он никогда не согласится.
И Рюрик Елагин, отпустив омоновцев, попросил Саватеева найти понятых, чтобы затем приступить к обыску. Все должно быть по закону.
А к Николаю он обратился по той причине, что на него было жалко смотреть — так он переживал. Ну конечно, уверен, что это его прокол. Надо же, так лихо выйти на преступника и… вмиг его потерять, да еще с неоправданными жертвами. Это Рюрик подумал о тех, которые теперь возможны. И еще надо будет объяснить родителям погибшего, почему так случилось, а то ведь у них определенно появится убеждение, что виновата во всем опять одна милиция. А сколько можно валить на нее? Послушался бы парень — и остался жить…
Глава шестая
ПОИСКИ И НАХОДКИ
1
Приличный парень Генрих Крафт оказался типичным немцем с какой-нибудь старинной рождественской открытки. Был он в меру упитан, невысок, подвижен, словно ртутный шарик, лысоват и с толстым мясистым носом доброго лавочника. И губы его смешно вытягивались в пухлую трубочку, когда он подносил к ним пивную кружку, обмакивая при этом кончик носа в густую пену.
Наблюдая за ним, Турецкий искренне улыбался. Он видел, что человек чувствует радость от всего, что его окружает: от атмосферы тщательно воссозданного под далекую старину симпатичного висбаденского кабачка, от янтарного цвета напитка, от пышной и плотной пены, от веселых своих соседей — вообще оттого, что он жив и здоров и ему самому приятно быть в обществе приличных парней.
Но это внешняя сторона. А Питер говорил, что у Крафта, при всей его кажущейся простоватости и мягкости, поистине волчья хватка. И если уж он берется за контрабандистов, они, можно сказать с полной уверенностью, надолго, если не навсегда, теряют спокойный сон. Генрих возглавлял отдел финансовых преступлений Федерального криминального ведомства, и этим все сказано.
Германия — не Россия, и говорить о делах с кружкой отменного пива в руках не принято. Вот Александр Борисович и отдался приятному процессу, полагая, что и для служебного обмена мнениями найдется время. Но часы тикали, а приличные парни Питер и Генрих, кажется, вовсе и не собирались отрываться от своих постоянно обновляемых кружек. Черт бы побрал этих немцев — Турецкий свалил обоих своих коллег в одну кучу, — которые никак не желали покончить с чревоугодничеством. Ну прямо как из голодной губернии! Особенно его потрясло то обстоятельство, что, усевшись за столом — и это после обильного приема пищи в аэропорту Франкфурта каких-то сорок минут назад, — Питер немедленно потребовал себе айсбайн, то есть вареную свиную ногу с гороховым пюре. Генрих, с которым познакомились буквально пятнадцать минут назад, заявил, что он только что отобедал, но пивом с коллегами побаловался бы с удовольствием, — так вот он немедленно последовал примеру Реддвея. Оба уставились на Турецкого с недвусмысленным вопросом в глазах, а когда он испуганно замахал руками, переглянулись, усмехнулись и дружно пожали толстыми, покатыми плечами. Им было непонятно, как можно отказаться от айсбайна.
