В спальню заглянула мама:
– Это Кирилл звонил?
– А кто еще знает мой сотовый?!
– Чем ты недовольна, Лена?
– Просто не выспалась… Да, Кирилл сказал, что папину годовщину мы отметим в «Византии», а в три он заедет и повезет нас на кладбище… Когда ты успела сказать ему о папиной дате?
– Не помню, может, когда-то обмолвилась… Какой же Кирилл чуткий, внимательный… Кстати, когда он тебе сделает предложение? Кажется, все идет к этому…
– Мама! Когда сделает, я тебе скажу первой, не волнуйся.
– Я и не волнуюсь. Я просто радуюсь, что у тебя появился Кирилл. Знакомы почти полтора месяца, а Тема в нем уже души не чает…
– Это ты в нем души не чаешь!
– По крайней мере не чета твоему Горину. Ладно, ванну я тебе уже набрала. Завтрак на столе. Пойду будить Тему. Через полчаса за мной заедет машина.
Мама – начальник одного из Саратовских отделений УФПС. Руководит почтой, как по старинке мы называем мамину службу, почти двадцать пять лет. Там она на хорошем счету – иначе кто бы ее стал держать в пенсионном возрасте? Но через месяц всеми уважаемая Евгения Васильевна будет отмечать шестидесятилетний юбилей. И мама опасается, что ни послужной список, ни опыт руководителя ей не помогут… Может, поэтому мамочке так не терпится устроить мое семейное счастье? Даже наше нечаянное знакомство с Кириллом случилось в декабре на рождественской вечеринке у кого-то из ее коллег. Но мама божится, что Кирилла она и сама увидела там впервые и никакого отношения к нашему знакомству не имеет. Более того, в начале января, когда наш роман набирал обороты, мама стала расспрашивать у той своей сослуживицы о Кирилле. Что самое удивительное, коллега ответила, что ей самой представили молодого человека впервые, на том же званном вечере, какие-то приятели – весьма обаятельная пара, с которой хозяйка вечера сама виделась всего пару раз в жизни. Естественно, их телефонов у коллеги не оказалось. И мама оставила попытки разузнать что-либо о нем со стороны. Тем более, что к началу февраля Кирилл ее обаял на все сто.
Евгения Васильевна
Саратов, 3 февраля 200… г.
Сегодня Кирилл сделал мне предложение. Деловое разумеется. В обеденный перерыв он назначил мне встречу в только что открытом роскошном ресторане, с фонтаном, зимним садом и дорожками для боулинга. В зале мы были одни – ресторан работает с восемнадцати, но на качестве обслуживания это не сказывалось. Более того, за роялем сидел какой-то пузатый старичок в черной бабочке и практически нон-стоп услаждал наш слух джазовыми импровизациями. Получается, играл он для нас двоих. Лене бы здесь понравилось…
Предложение было не новое, дельное, но меня оно ошарашило. Быть может, из-за Лены? Почему-то мне хотелось, чтобы проекты такого рода (подобное не раз приходилось мне слышать от разных там дельцов, которых я легко, в свою очередь, ставила на место) не исходили из уст Кирилла. Но он был убедителен.
Беседу вел с безупречно обоснованной сметой, демонстрировал мне, вытащив из кожаной папки, устав какого-то ООО «Дилижанс», где учредителями были всего двое: он и… я. Уставной капитал, правда чисто символический, был внесен, как указывалось в документах, обеими сторонами. Мне осталось лишь поставить свою подпись. И я ее поставила.
Конечно, только автографом мое участие уже в общем и без пяти минут семейном деле не ограничилось, но перспективы мне Кирилл рисовал головокружительные. Наутро, сделав несколько звонков «наверх», я уже сама составила договор с ООО «Дилижанс» на обслуживание нашего района по доставке пенсий. Доход «Дилижанса» за месяц составлял три процента от пятнадцати миллионов пенсионных рублей. Но и четыреста пятьдесят тысяч ежемесячно было для нас двоих более чем достаточно. Главное, что затраты ожидались смехотворные – мы могли не тратить средства на зарплату доставщикам пенсий в полном объеме, ведь по негласному сценарию пенсионные деньги разносили по адресам те же почтальоны, которым и так приходится ежедневно разносить газеты и телеграммы…
«Дилижансу» оставалось только доплачивать им по шестьсот рублей в месяц. Полностью зарплату «наши» почтальоны получали на основной службе. Правда, я нашла статью расходов УФПС по дополнительному поощрению наших доставщиков – премией и «матпомощью». Зарплата у рядовых почтальонов маленькая, пусть порадуются…
Лена
Саратов, 18 февраля
Сегодня – день рождения Горина. Мне очень плохо… Вновь хочется, чтобы мы были вместе, чтобы никогда не было этих четырех месяцев без него…
Я только что пришла от мамы, вернее, из больницы, так как к маме пока не пускают. Мне лишь на секунду удалось заглянуть в эту страшную реанимационную палату: рядом с кроватью – железки, гири, одна нога подвешена, голова перевязана, сквозь бинты просачивается кровь… Меня насилу увел врач, который что-то частил, но я услышала только три слова: авария, кома, крепитесь…
Уже на выходе из больницы всплыли и угнездились в памяти другие слова доктора: водитель – погиб (дядя Саша?!)… Это был наезд… КамАЗ скрылся…
…Кирилл тоже куда-то пропал. Уже с неделю. Его сотовый «выключен или находится вне зоны действия…». Тему я отвела к Зойке, попросила присмотреть – на пару дней. Завтра в два у меня встреча со следователем.
Правосудие по-китайски
Саратов, 22 февраля около полуночи
Если бы у света был край, самоубийц было бы гораздо больше. Многих останавливает отталкивающий вид после насилия над собой. Смерть должна быть достойной, возможно, более достойной, чем жизнь.
А так бы, как в сказке, подошел к самому краю света, всего один шаг – и ты паришь, летишь, растворяешься. Возможно, легкое головокружение, самое страшное – разбойничий свист в ушах и… все – обручение с небытием состоялось…
Лена тяжело вздохнула, повернулась на другой бок и приказала себе: бай-бай, завтра снова будет солнце, завтра будет завтра. И жить, скрипя от бессилия зубами, все же придется. Ради Темы, ради памяти отца и теперь уже и… мамы. Слезы вновь закипели, горло перехватил спазм. Лена поднялась с кровати и пошла в ванную, где, наскоро умывшись, долго держала руки под струей холодной воды. Затем прошла на кухню и включила электрочайник. Заварив чай, попыталась разобраться в том, о чем же допрашивал ее вчера следователь.
…А следователь ее именно допрашивал – под протокол. Она думала, что речь пойдет о преступнике, который совершил наезд и скрылся. Речь и пошла о преступнике, но им, по словам следователя, оказалась… мама. И речь пошла совсем об ином преступлении – «о хищении в особо крупных размерах».
Следователь, совсем молодой, что-то неприязненно цедил, бросал обвинения, усмехался, глядя в ее вытаращенные от ужаса глаза. Равнодушно подал пластиковую бутылку с минеральной водой, когда вместо слов у Лены вырвался глухой клекот из-за пересохшего горла.
Лене почему-то вспомнился урок истории – кажется, в шестом классе, когда учитель рассказывал о «правосудии по-китайски» – подозреваемых заставляли проглотить горсть сырого риса. Завороженно следя за рассказом учителя, она узнала, что именно у виновного из-за страха разоблачения становится сухо во рту и без глотка воды ему сухой рис не проглотить. Как оказалось, судьба преподала ей совсем иной урок: сушит губы и превращает язык в наждак, и немотивированный страх – страх, рожденный шоком от внезапной потери ориентации.
Тот день, 21 февраля, Лена запомнит на всю жизнь… Она ничего не понимала: почему маму обвиняют в мошенничестве? Почему следователь тычет пальцем в какое-то гарантийное письмо банку, якобы подписанное ее мамой (хотя это была не мамина подпись, очень похожая… но точно не мамина!), почему он кричит о каких-то пятнадцати миллионах? Почему ей не верят, что ни о каких дилижансах она знать не знает?.. И почему же стало так сухо во рту, что она не отрываясь, до донышка, выпила полуторалитровую бутылку минералки?.. Следователь же, казалось, все понимал. И – усмехался… Так же, усмехаясь, он дал ей подписать три бумаги: протокол, ордер на обыск в маминой квартире и подписку о невыезде.
