Разъехались по домам. Было уже воскресенье, выходной, и Хрущев ожидал, что Сталин вновь позовет гостей. Ждал звонка, не садился обедать. Потом все же перекусил наскоро. Неужели Сталин решил подарить им выходной? Быть такого не может. Звонка все нет и нет. Уже и смеркаться стало. Что-то из ряда вон выходящее. Хрущев, недоумевая, разделся и лег в постель.

И вдруг звонок. Хрущев бросился к телефону. Это был Маленков. Он сообщил, что звонили от Сталина охранники. Надо срочно ехать на ближнюю – что-то произошло со Сталиным, Маленков уже позвонил Берии и Булганину. Условились, что приедут не прямо к Сталину, а сначала зайдут в дежурку.

Что ж, в дежурке встреча – так в дежурке. Хотя, согласитесь, странно: четыре члена Президиума ЦК, ближайшие сподвижники вождя, не идут сразу в дом выяснить, что же произошло, а направляются к дежурным. Хотя им виднее, как поступать в таких случаях: порядки на даче они, видно, хорошо знали.

Приехавшие расспрашивают дежурных чекистов: в чем дело, что, собственно, произошло? Почему вы думаете, что с товарищем Сталиным неладно?

Они отвечают: обычно товарищ Сталин в это время, часов в 11 вечера, обязательно звонит и просит чай. Иногда и ест. А сегодня нет звонка.

Тогда послали Матрену Петровну Бутузову на разведку. Эта женщина много лет проработала у Сталина подавальщицей. Честный и преданный ему человек.

Приехавшим членам Президиума ЦК чекисты сказали, что они уже посылали Матрену Петровну посмотреть. Она вернулась и сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, и видно, под ним подмочено, он, видно, мочился. Чекисты подняли Сталина и положили на кушетку в малой столовой. Там были две столовые: малая и большая. Сталин лежал в большой, следовательно, он поднялся с постели, вышел в малую столовую и там упал, там и подмочился.

Хрущев, Маленков, Берия и Булганин решили, что неудобно им появляться и фиксировать свое присутствие, когда он в таком неблаговидном положении. Четверка уехала домой.

Не успел Никита Сергеевич прилечь, как снова раздался телефонный звонок. На проводе был Маленков. Ему только что звонили из охраны. Они встревожены: все-таки со Сталиным что-то не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спит спокойно, – это необычный сон. Что-то уж больно долго. Надо еще поехать.

Условились, что Маленков позвонит другим членам Бюро Президиума – Ворошилову и Кагановичу, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, чтобы приехали врачи (о «молодых» членах Бюро Президиума Сабурове и Первухине почему-то забыли. – А.К.).

Снова, второй раз за ночь, приехали в дежурку. Прибыли врачи. Одного из них Хрущев знал, это был Лукомский. Других не запомнил.

Наконец-то зашли в комнату. Сталин лежал на кушетке, спал. Врачам было отдано указание приступить к обслуживанию. Профессор Лукомский подошел к лежащему со страхом. Прикасаясь к руке Сталина, подергивался, как от горячего железа. Берия грубовато подбодрил его: мол, вы врач, берите, как следует.

Профессор Лукомский сказал, что правая рука не действует. Парализована и левая нога. Он даже говорить не может. Состояние тяжелое. Сразу разрезали костюм, переодели и перенесли его в большую столовую. Положили на кушетку там, где он спал, где больше воздуха. Тогда же решили установить дежурство врачей».

Странно, но Н. Зенькович как бы не замечает ошибки Н. Хрущева, что у Сталина парализована левая нога, возможно, он и сам так считает, несмотря на официальное правительственное сообщение, что у больного не действовали правые конечности?

Обратим еще раз внимание на то, что медики «сразу разрезали костюм, переодели и перенесли его в большую столовую». Здесь «ключевое» слово – КОСТЮМ.

«Члены Бюро Президиума тоже установили свое постоянное дежурство. Распределились так: Берия с Маленковым, Каганович с Ворошиловым, Хрущев с Булганиным. Маленков с Берией взяли себе дневное время, Хрущеву с Булганиным досталось ночное (это, надо полагать, на первые сутки. – А.К.).

Теперь уж всем стало ясно, что Сталин в тяжелом положении. Врачи сказали: при таком заболевании никому еще не доводилось вернуться к труду. Жить Сталин еще может, но будет ли он трудоспособен, маловероятно. Чаще всего такие заболевания непродолжительны и кончаются катастрофой.

Присутствовавшие делали все, чтобы поднять больного на ноги. Сталин лежал без сознания. Его стали кормить с ложечки. Давали бульон и сладкий чай. Врачи откачивали мочу, он был без движения.

Хрущев заметил такую деталь: когда откачивали мочу, Сталин старался прикрыться, видно, ощущал неловкость. Это вселяло надежду: значит, что-то сознает.

Однажды днем, к сожалению, Хрущев не запомнил, на какой день заболевания это было, Сталин как бы пришел в сознание. Однако говорить он не мог. Поднял левую руку и начал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки. Потом стал сжимать левой рукой правую. Правая не действовала.

Хрущев пишет, что он догадался, почему больной показывал рукой. На стене висела картина. Это была вырезанная из «Огонька» репродукция с картины какого-то художника. Девочка, ребенок, кормит из рожка ягненка. В это время Сталина поили с ложечки, и он, видимо, показывал пальцем и пытался улыбаться: мол, посмотрите, я в таком же состоянии, как этот ягненок, которого девочка поит с рожка, а вы меня с ложечки.

Как только Сталин заболел, Берия ходил и ругал его, издевался над ним. Стоило же появиться на лице больного признакам сознания, как Берия бросился к кушетке, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся и плюнул.

«Наступило наше вечернее дежурство с Булганиным. Мы и днем оставались. Кончилось наше дежурство, и я поехал домой», – пишет Хрущев. Хотелось спать, потому что не спал на дежурстве. Принял снотворное и лег. Не успел уснуть, как раздался телефонный звонок».

Мемуарист, к сожалению, не указывает дату, когда это происходило. Но, судя по подробнейшему описанию всех сколько-нибудь значимых событий, речь идет об одних сутках. Хрущев не говорит, что он не спал на дежурствах, он употребляет это существительное в единственном числе. Да и фразу начинает однозначно: «Наступило наше вечернее дежурство с Булганиным. Мы и днем оставались». Речь, скорее всего, идет о 2 марта».

Странная логика у автора. Н. Хрущев, как и остальные соратники И. Сталина прибыл к умирающему Сталину утром 2 марта. Распределили парные дежурства у смертного одра вождя, Хрущеву с Булганиным досталось ночное дежурство. После которого он остался на даче и днем, то есть уже 3 марта, когда на дневное дежурство заступили Ворошилов и Каганович. Вновь заступает (вместе с Булганиным) на ночное, то есть, с 3-го на 4 марта. Отдежурили и наконец-то едут домой отдыхать, поскольку на дежурстве спать не полагалось. «Принял снотворное и лег. Не успел уснуть, как, раздался звонок». И тут автор начал вычислять, когда его поднял с постели этот звонок и к нашему удивлению утверждает, что это было… 2 марта? Запомним и мы.

«Запомним эту немаловажную деталь, она нам еще пригодится, и последуем за мемуаристом дальше. Итак, Хрущева, пришедшего с первого вечернего дежурства, подняли с постели. Звонил Маленков. У Сталина ухудшение. Надо срочно приезжать.

Хрущев вызвал машину и поехал в Кунцево. Действительно, Сталин уже был в очень плохом состоянии. Тут приехали остальные члены Бюро и все увидели, что Сталин умирает. Медики сказали: это агония. Вскоре он перестал дышать. Начали делать искусственное дыхание, но это не помогло (т. е. Сталин умер 3 марта? – А.К.).

Обратимся теперь ко второму, наконец-то опубликованному у нас свидетельству – Светланы Аллилуевой.

Второго марта ее разыскали на уроке французского языка в Академии общественных наук и передали, что Маленков просит приехать на ближнюю дачу. Это уже было невероятно – чтобы кто-то иной, а не отец, приглашал ее приехать к нему на дачу. Она ехала туда с чувством смятения.