– Здрассте, Дарья Дмитриевна, – с полупоклоном поздоровался Георгий Иванович. – Можно присесть?

– Да-да, пожалуйста, – хозяйка просторного шикарно обставленного кабинета кивнула в сторону стула, выставленного посередине. – Присаживайтесь... Георгий Иванович Степушкин, если не ошибаюсь?

– Он самый, он самый, охрана и документ мой смотрела. – Степушкин вытянул из кармана штанов большой клетчатый носовой платок, прошелся по голому почти черепу. – Еле нашел вас, так спрятались... Вывеска незаметная опять же... И почему «Ванда»?

– Имя это такое женское, не слыхали? – усмехнулась Полукарова.

Ну не рассказывать же было гостю, что название придумали, соединив половинки двух имен: Ваня и Даша. Вот и получилось: Ванда. Напарник смущался тому, что его имя первым стояло, настаивал на переименовании. Даша только отмахнулась:

– Пусть остается так, мне нравится.

Так и оставили.

– Имя... – Георгий Иванович пожевал губами. – Может, и слыхал. Я много чего слыхал за долгую жизнь. Слышали о моей беде?

– Немного.

– Поможете?

– Не знаю. Ничего не могу обещать заранее. Мне нужно знать все обстоятельства дела и...

– А мне нужно знать ваши расценки! – перебил ее Степушкин. – Может, зря и пришел? Может, у вас тут за день по тысяч десять нужно платить. И... Я человек старый, одинокий, бедный... Больной к тому же. Слыхали о моей беде?

Врал безбожно!

Старым он лишь выглядел, проведя большую часть сознательной жизни в тюрьме. Оттого и сутуловат, и худоват был, волосы опять же растерял до сроку. Одиноким тоже не мог считаться, бабы липли на него, как на варенье. Что им в нем было, он мог лишь догадываться.

Дом добротный? Да, это было. Приобретению он много времени и сил посвятил. Воровал, не тратил, не шиковал, копил тайком от напарников. Потом, выйдя в очередной раз, домик-то и прикупил, оформив на тетку свою престарелую. И оформлением договора ренты сразу в правах узаконился. Тетка, понятное дело, долго не протянула, померла. Дом перешел к Степушкину. В нем он и жил теперь, успев и надстроить, и перепланировать изрядно. Деньги-то были!

Ремонт забабахал такой, как в телевизоре показывают. На мебель не поскупился. Не все же ему хрусткими нарами спину свою и ребра мять. Надо же когда-то и на мягком поваляться, и теплым укрыться. А роскошь он любил. Любил, чтобы все красиво было.

Эта-то вот любовь его и сгубила. Из-за нее, проклятой, он теперь и сидит перед этой симпатичной девчонкой, возглавляющей сыскарское агентство со странным, совсем не подходящим случаю названием.

А бабы его...

Что бабы? Наглые они, оголтелые, алчные и до денег с угощением, и до ласк. А какие теперь у него могли быть? Только такие, какие же еще! О любви-то он теперь и не мечтал. Мечты все растерял по срокам и по ссылкам. Теперь только паскудницы жадные и грели его койку. Пару месяцев назад две такие вот столкнулись лбами на его огороде ночью, так полосовались, так полосовались, что хоть собак на них спускай.

– У вас есть собака? – словно услыхав его мысли, спросила симпатяшка в обтягивающей юбочке.

– Что? Собака? Нет, собаки нет. А это вы к чему?

– Так, собаки нет, – записала Дарья Дмитриевна, глянула на него внимательно. – Живете один?

– Один.

– А гости? Гости случаются?

– Гости? Какие такие гости? – Степушкин осторожно пожал плечами.

Вот привычка многолетняя, куда от нее деваться! Вроде и по своей нужде и сам сюда пожаловал, а карт всех открывать не хочется. А собственно, о каких гостях речь? Каким гостям у него быть-то? Из прошлой жизни редко кто когда захаживал, не жаловал он их особо и уж точно не приглашал никогда.

Про баб ей своих рассказать? Так не поверит. Видел, видел, как носиком брезгливо подергала, когда он в кабинет к ней ввалился. Досье прочла и думает небось, что подзаборник он какой-нибудь. Портки опять же недорогие, штиблеты – прощай молодость, рубашонка не особо. А чего ему выпендриваться-то? С какой стати достатком своим перед носом у других помахивать? Чтобы повадно было в дом к нему лазить? Так слазили уже, хватит.

– Когда у вас в последний раз дома были гости? – терпеливо повторила свой вопрос Даша. – Послушайте, Георгий Иванович, ведь если вы не станете говорить со мной откровенно и честно, то я вряд ли смогу вам помочь. Мы же с вами не под протокол, что вы в самом-то деле! Сами пришли, а теперь недоговариваете.

– Что нужно-то? – неуверенно спросил Степушкин, уже жалея, что пришел.

Найти все равно ничего не найдут, дурак, что поверил в чудо. Подноготной всей этой девчонке знать тоже не надобно. Дружат они с тем следаком с мутными противными глазами. Что мешает Даше этой поделиться с ним сведениями? Да ничего! Контора ее с дурацким бабьим названием сегодня есть, завтра развалится. А Степушкину потом жить...

– Мне нужно знать все! – мягко шлепнула аккуратной ладошкой по столу Дарья Дмитриевна. – Ваши контакты, все возможные посещения вашего дома, включая почтальонов и соцработников. Ну и... И бывших ваших коллег по цеху. Потом... Кто еще знал о том, что украденные вами вещи вы не продали в свое время? Знал или догадывался? Может, вы хвастались кому-то, показывали их, может, кто-то мог подсмотреть, как вы их мерили. Вы же делали фотографии, может, кто-то видел их. Вы готовы ответить на мои вопросы?

Степушкин глубоко и надолго задумался.

Да, глазки девчачьи его не обманули. Вона как сразу быка за рога и в стойло! Не стала ходить вокруг да около, а сразу ей и про контакты все выложи, и про гостей, и про блатных. Про все, про все.

Зачем затеял всю эту ерунду с расследованием, зачем? Ну, украли и украли, что с того! В конце концов, как пришли, так и ушли. Жил себе тихо. Тихо радовался. Тихо наслаждался тихим счастьем своим незамысловатым. А теперь что? Теперь станут это его счастье тихое снова по полкам расстанавливать? Станут рассовывать по папкам серого картона с замызганными завязками. Папки будут пухнуть, наполняться, множиться. Его тихая и удобная, заслуженная долгими годами тюрьмы старость станет беспокойной. В нее начнут лезть все кому не лень и с ногами, и с рогами. И...

– Пойду я, – Степушкин вдруг вскочил со стула и потрусил к двери. – Спасибо вам, девушка, но я пойду.

– А что так-то, Георгий Иванович? – крикнула она ему вслед. – Передумали?

– Да-да, передумал, – покивал он.

Остановился возле двери. Еще раз обмахнул лысину носовым платком, поклонился старомодно и взялся за дверную ручку.

– Передумал я, точно передумал.

– А что конкретно передумали: украденное вами и у вас добро искать? Или снова в свою жизнь розыск пускать?

Ах, вот она как!.. Вот прямо под дых! Прямо в селезенку!

Степушкин не выдержал и даже пальцем ей с легким смешком погрозил. Вспотел так, что аж под коленками стало мокро.

Да, девочка и впрямь умна. Да как еще умна! Опомниться не дала, на обе лопатки разложила. Дай волю такой, найдет то, чего и искать не надобно. Что такого найдет-то?

А те самые деньги в тайнике, которые он сам порой ищет и найти не может. Деньги те у инкассаторов несколько лет назад отобраны были. Инкассаторов напарники постреляли, напарников самих ОМОН положил всех в перестрелке. А Степушкину тогда удалось скрыться. За рулем машины он был тогда, когда привлекли его на это дело по случайному случаю. Профиль-то был не его, так вышли на него случайно знакомые знакомых, порекомендовали. Его и взяли с собой на тот случай, если вдруг замок у инкассаторской машины вскрывать придется. Оговорили процент, его устроило, он согласие свое дал.

Замок вскрывать не пришлось. Инкассаторов положили, не сходя с места. Сумки с деньгами беспрепятственно в машину покидали, за рулем которой он сидел. Велели ему уезжать дворами. Встретиться должны были вечером в условленном месте. Он и уехал. И ждал потом добросовестно. Никто на стрелку не приехал. Ни этим днем, ни потом. Он целую неделю, как дурак, ездил туда, никто не явился. Потом уже из новостей узнал, что всех участников положили в перестрелке.