СТАРЫМ ДРУЗЬЯМ

Друзья мои старые, я не хочу Поверить в безумие ваше… Ведь если и я, оробев, промолчу, Никто больше правды не скажет.

Коль бедная кляча свой срок отживет, Хозяин ослабит подпругу. Да, что говорить, Дикий лебедь — и тот, В беде не оставит подругу.

Он вскормит птенцов желторотых своих, Научит летать их высоко… Об этом расскажут вам лучше, чем стих, Прибрежный камыш и осока.

А вы, потерявшие разум и стыд, Покинули дом без волненья. Как камень надгробный, очаг ваш остыл А как в нем трещали поленья!

Но разве состарили женщин родных Не ваши грехи и ошибки, Которые честно они на двоих Делили с покорной улыбкой?

И эти-то руки, что вас уберечь Могли от любого дурмана, Сегодня небрежно вы сбросили с плеч, Как сор с пиджаков иностранных.

Друзья мои старые, я не хочу Поверить в безумие ваше… Ведь если и я, оробев, промолчу, Никто больше правда не скажет.

Когда вы в атаку по тонкому льду Бежали, звеня орденами, И в смертном бреду, И в кровавом поту Не их ли клялись именами?

А где-то в тылу на работе мужской Они без упреков и жалоб От доли лихой, от могилы сырой Хранили ребят ваших малых.

Когда же стихи тяжких лет фронтовых Вам добрую славу снискали, Вы вдруг позабыли тех женщин седых, Что в юности вас вдохновляли.

Опасен успех, как лавина в горах, Заманчивы юные лица… Они отражаются в ваших глазах, Мелькают на ваших страницах.

И вот уже снежный предательский ком Несется по склону с разбега, Сметая и память, и совесть, и дом — Лишь стекла торчат из-под снега.

Разбился навек драгоценный сосуд, Лет сорок не знавший угрозы. И только по темным морщинам текут Скупые холодные слезы…

Пусть муза устала и стала больной, Но вспомните — в простеньком ситце Она прибегала полночной порой, Бесшумно листая страницы.

То ярко сияла, как будто звезда. То робко, как свечка, светила. В чернильницах ваших при ней никогда Не пересыхали чернила.

А новая вихрем джинсовым влетит, Наделает шума и гама. Неоновым светом стихи озарит, Слепящим, как эпиталама.

Друзья мои старые, я не хочу Поверить в безумие ваше… Ведь, если и я, оробев, промолчу, Никто больше правды не скажет.

Вы губы кривите и морщите лбы — Мол, в дело чужое не суйся. Мол, это не прихоть, А выбор судьбы, Что чувства, как карты, тасует.

Мол, вещи и деньги, квартиру и сад Мы бывшим оставили честно… А кто и насколько во всем виноват Теперь разбирать неуместно.

… Ах, как вы гордитесь своей прямотой, Своим благородством упрямым. Спешите в театр с красивой женой, Как будто с ходячей рекламой.

Но те, кого вы не водили туда, Вас не осуждают, ей-богу. Хоть вы и сбежали трусливо, когда Зима подступила к порогу.

Живут себе тихо, а не напоказ, Предчувствием тягостным мучась: А что, коль нежданно-негаданно вас Постигнет такая же участь?

Друзья мои старые, я не хочу Поверить в безумие ваше… Ведь если и я, оробев, промолчу, Никто больше правды не скажет.

А, впрочем, приятели, Бог вам судья — Утешьтесь последней любовью! Но если бы смерть подступила моя И встала бы у изголовья.

Как вешенский тот знаменитый казак, Великий мудрец и писатель, Я смерти бы на ухо тихо сказал: — А-ну, отойди от кровати…

Позволь напоследок увидеть жену, Мне данную раз и навеки. К горячей ладони губами прильнуть, Вздохнуть… И закрыть свои веки.

КОГДА УШЛИ ГОСТИ

Один я остался в квартире пустой — Друзья разошлись, попрощавшись со мной… И друг мой любимый унес, как на грех, Гитару свою и раскатистый смех.

И в доме напротив погасли огни, Все разом — как будто устали они. А я, как ни странно, и бодр и без сна Готов до рассвета стоять у окна.

И вновь вспоминать до пустых мелочей Всю глупость и мудрость застольных речей: И кто с кем шептался, не тронув бокал, И кто минеральной вино разбавлял.

И кто, не дослушавши тост тамады, К тому же не будучи другом воды, Спешил поскорей опрокинуть стакан И снова наполнить, покуда не пьян.

Ах, как удивительно вечер прошел! Не знаю я — плохо или хорошо? Но что бы там ни было, жаль мне сейчас По комнате скучной слоняться без вас.

Друзья мои верные, пусть никогда Не лазал я с вами по скалам Цада В Москве не делил ни угла, ни гроша, И руку впервые кому-то пожал.

Вы все одинаково дороги мне, Как братья, оставшиеся на войне… Товарищ старинный и юный, и тот, Кого только завтра судьба ниспошлет.

Поэтому горько мне думать теперь, Что рано закрылась парадная дверь И даже любимый мой друг, как на грех, Со мной не простившись, ушел раньше всех.

***

Оседланный конь ждет меня у подножья, Готовый своей подчиниться судьбе… Пускай я умру раньше срока, Но все же Взберусь на вершину по скользкой тропе.

Смоленая лодка стоит у причала, И парус напрягся, как мускул тугой… Пускай я погибну, Но все же сначала Я в ней переправлюсь на берег другой.

Былой мореплаватель Васко да Гама Открыл континент не для братской любви — На тропах звериных И в нищих вигвамах Еще не засохли подтеки крови.

Но я был рожден для открытья иного: Чтоб птица и зверь, И прохожий любой Откликнулись разом на доброе слово, Забыв на мгновение жгучую боль.

МОЛОДОМУ ПОЭТУ

Мой юный друг, За прежние грехи В наставники я попаду едва ли… Но помни — не рождаются стихи В душе, где нет и отзвука печали.

Я оптимизму искреннему рад, /Сам должное отдал ему с лихвою/. Но саван, как и свадебный наряд, В горах одной и той же шьют иглою.

Поверь… Я знаю это не из книг — Что по пятам за счастьем ходит горе. Что солнце, пробудившее родник, Рождает реку, хлынувшую в море.

Воспой любовь крылатою строкой, Но не забудь поставить многоточье… В груди того, кому претит покой, С любовью рядом ненависть клокочет.

Не торопи перо, как скакуна, Чтоб из седла не выпасть ненароком. Не пей недобродившего вина И плод незрелый без нужды не трогай.

***

Камиль Даниялович, друг мой старинный, Сказал мне однажды, вздохнув тяжело, Что молодость нашу, Как будто лавину, Палящее солнце с вершины смело.

Что зрелость в никчемных прошла разговорах, В пустой трескотне телефонных звонков. Что время бесценное Мы, точно воры, Украли у будущих наших стихов.

Что те, кого мы горячо обнимали, Пленяясь цветущею юностью их, Негаданно дряхлыми вдовами стали С неровным оскалом зубов золотых.

Он мне говорил, головою качая, Что прав был Махмуд, Написавший о том — Как в спешке ослицу хромую, седлая, Мы путаем часто с лихим скакуном.

Камиль Даниялович, друг мой сердечный, Я с мнением этим поспорить готов: Ни жизнь, ни любовь, ни случайные встречи Не канули в бурном потоке годов.

И разве кого-нибудь стих наш обманет, В который мы кровь перелили свою?.. Когда он был найден в нагрудном кармане Солдата, погибшего в правом бою.

Пускай наши стрелы не все до единой Попали, Камиль, в золотое кольцо… Но, небо свидетель — Хотя б половина Его поразила в конце-то концов.

Нам трудное время досталось с тобою, Где все получалось с грехом пополам. Но только и мы увезли под полою Гордячек красивых, подобно Марьям.

Камиль Даниялович, друг мой любезный, Прошу тебя — С горечью не повторяй: Что молодость наша была бесполезной И зрелость напрасно лилась через край.

Мы этой земле не дарили по крохам Ни дружбу, ни ярость, Ни злость, ни любовь! Так значит достойная нашей эпохи В сердцах клокотала горячая кровь.

РАБОТА

I.

Терпение покинуло мой дом… А тот, кому я верил, как себе, Расставив сети — скрылся за кустом, Доверившись охотничьей судьбе.

И недруг старый вылез из норы В неподходящем месте, как назло. И конь мой добрый выбыл из игры И потерял уздечку и седло.

Да и жена ввязалась в ближний бой, Бессмысленный, как жизненный пустяк, Где все равно победа не за мной, Хоть атакуй, хоть выбрось белый флаг.

Тогда я хлопнуть дверью захотел, Пальто набросить, мелочью звеня, И убежать туда от важных дел, Где никому нет дела до меня.

Хоть на Чукотку, хоть на Колыму… На Крайний Север, Дальний ли Восток Куда-нибудь, где, судя по всему, Я так, как здесь, не буду одинок.