3 июля франкская армия численностью около двенадцати тысяч отправилась в путь. Расстояние, которое ей предстояло пройти от Саффурии до Тибериады было невелика, самое большее четыре часа нормальным ходом. По крайней мере летом, эта часть палестинской земли совершенно безводна. Здесь нет ни источников, ни колодцев, а водные потоки высыхают. Покидая ранним утром Саффурию, франки не сомневались, что смогут утолить жажду в полдень на берегу озера. Саладин тщательно готовил свою западню. На всем пути его всадники беспокоили врагов, нападали и спереди, и сзади, и с флангов, безостановочно засыпали их тучами стрел. Таким образом, они причинили чужеземцам некоторые потери и, что самое главное, заставили их замедлить движение.
Незадолго до окончания дня франки достигли высоты, с которой им открылся весь окрестный пейзаж. Прямо у их ног лежала маленькая деревня Гиттин, несколько домов цвета земли, тогда как в самой глубине долины блестели воды озера Тибераида. И совсем рядом на зелёной равнине, протянувшейся вдоль реки — армия Саладина. Чтобы напиться, им было нужно попросить разрешения у султана!
Саладин улыбался. Он знал, что франки изнурены, умирают от жажды, что у них нет ни сил, ни времени, чтобы проложить себе до вечера путь к озеру и потому они обречены оставаться без глотка воды до утра. Смогут ли они вообще сражаться в таких условиях? Всю эту ночь Саладин уделил молитвам и совещаниям со своим штабом. При этом он послал большинство своих эмиров в тыл противнику, чтобы отрезать ему всякий путь к отступлению. Он убедился, что каждый занял правильную позицию и повторил свои указания.
На следующий день, 4 июля 1187 года, с первыми отблесками зари, совершенно окружённые и обессиленные жаждой франки сделали отчаянную попытку спуститься с холма и достигнуть озера. Их пехотинцы, ещё больше чем кавалерия изнурённые маршем накануне, едва несшие свои топоры и булавы, шли волна за волной, как будто слепые, на уничтожавшую их стену сабель и копий. Оставшиеся в живых в беспорядке отхлынули на холм, где они смешались с конными рыцарями, которые уже не сомневались в своём поражении. Их оборона была сломлена повсюду. И всё же они продолжали сражаться с мужеством отчаяния. Раймон с горсткой близких ему людей попытался пробить проход через боевые порядки мусульман. Соратники Саладина узнали его и позволили ему ускользнуть. Он продолжил своё бегство до Триполи.
После его ухода франки едва не сдались, — рассказывает Ибн аль-Асир. — Мусульмане подожгли сухую траву и ветер понёс дым в глаза рыцарей. Обуреваемые жаждой, огнём, дымом, летним зноем и пылом битвы, франки были совершенно обессилены. Но они сказали себе, что умрут только в бою. Они бросались в столь яростные атаки, что мусульмане были вынуждены отступать. Но после каждой атаки франки несли потери, и их число уменьшалось. Мусульмане овладели Истинным Крестом. Для фраков это была самая тяжкая утрата, ибо на этом кресте, как они утверждали, был распят мессия, да снизойдёт на него мир!
По исламским представлениям, распятие Христа было только видимостью, ибо Бог слишком любил сына Марии и не мог допустить, чтобы к нему была применена столь отвратительная казнь.
Несмотря на эту утрату последние уцелевшие франки, около пятисот лучших рыцарей, продолжали отважно биться, укрепившись на возвышенности за Гиттином, где им удалось поставить шатры и организовать оборону. Но мусульмане наступали со всех сторон, и только шатёр короля продолжал стоять. Дальнейшее рассказано собственным сыном Саладина аль-Маликом-аль-Афдалом, которому тогда было семнадцать лет[45].
В битве при Гиттине, первой битве, в которой я участвовал, я находился рядом с моим отцом. Король франков, находившийся на холме, бросил своих людей в отчаянную атаку, которая заставила наши отряды откатиться до того места, где был мой отец. В этот момент я увидел короля. Он был жалкий, съёжившийся и нервно теребил свою бороду. Он шёл вперёд крича: «Сатана не должен победить!» Мусульмане снова пошли на штурм холма. Когда я увидел, что франки откатились под натиском наших войск, я радостно закричал: «Мы их побили!» Но франки снова атаковали, и наши опять оказались около моего отца. Он ещё раз послал их на приступ, и они заставили врага вернуться на холм. Я опять закричал: «Мы их побили!» Но отец повернулся ко мне и сказал: «Молчи! Мы разобьём их только тогда, когда упадёт этот шатёр наверху!» Не успел он закончить свою фразу, как шатёр короля рухнул. Тогда султан спешился, простёрся ниц и возблагодарил Аллаха, плача от радости.
Все вокруг кричали, ликуя. Султан поднялся, снова сел на коня и направился к шатру. К нему привели знатных пленников — короля Ги и князя Арната. При этом присутствовал писатель Имадеддин аль-Асфагани, советник султана[46].
Салахеддин, — рассказывает он, — предложил королю сесть рядом с ним и, когда следующим подошёл Арнат, он поставил его около короля и напомнил последнему о его злодеяниях: «Сколько раз ты клялся и нарушал свои обеты, сколько раз ты подписывал договора, которые не соблюдал!» Арнат ответил от его имени: «Все короли всегда так поступали. Я не делал ничего более». В это время Ги задыхался от жажды, он качал головой как пьяный, а его лицо выдавало большой страх. Салахеддин обратился к нему с одобряющими словами и велел принести холодной воды, которую он и предложил ему. Король напился и передал остаток Арнату, который также утолил жажду. Тогда султан сказал Ги: «Ты не попросил у меня разрешения, прежде чем дать ему напиться. Поэтому я не обязан проявить к нему милость».
Дело в том, что согласно обычаю арабов, пленник, которому дают воду и пищу, должен получить пощаду. Понятно, что Саладин не хотел брать на себя подобное обязательство в отношении человека, которого он поклялся убить собственными руками. Имадеддин продолжает:
Сказав эти слова, султан вышел, сел на коня и удалился, оставив пленников, терзаемых страхом. Он наблюдал за уходом войск и потом вернулся в свой шатёр. Там он велел привести Арната, подошёл к нему с саблей и ударил ему между шеей и плечом. Когда Арнат упал на землю, ему отрубили голову и потом протащили труп за ноги перед королём, который начал дрожать. Видя его столь потрясённым, султан сказа ему, успокаивая: «Этот человек убит исключительно из-за его злодейства и вероломства!»
Действительно, короля и большую часть пленных пощадили, но тамплиеры и госпитальеры разделили участь Рено Шатильонского. Саладин, не дожидаясь конца этого памятного дня, собрал своих главных эмиров и поздравил их с победой, которая, сказал он, восстановила честь, слишком долго подвергавшуюся надругательствам захватчиков. Теперь, заключил он, у франков больше нет армии, и этим нужно незамедлительно воспользоваться, чтобы вернуть земли, которые они несправедливо заняли. Поэтому на следующий день, в воскресенье, он атаковал цитадель Тибериады, где супруга Раймона уже знала, что сопротивляться больше незачем. Она доверилась Саладину, который, разумеется, позволил защитникам уйти со всем их имуществом целыми и невредимыми. Во вторник следующей недели победоносная армия дошла до портового города Акра, который сдался без боя. Этот город в предшествующие годы приобрёл важное экономическое значение, поскольку именно через него проходила вся торговля с Западом. Султан пробовал уговорить многочисленных итальянских купцов остаться, обещая им необходимую защиту. Но они предпочли отбыть в соседний прибрежный город Тир. Всячески сожалея об этом, султан, однако, не противился этому. Он даже разрешил им увезти все свои богатства и предоставил им сопровождение для защиты от разбойников.
Посчитав, что ему нет смысла лично возглавлять столь сильную армию, султан поручил своим эмирам покончить с различными франкскими оплотами в Палестине. Одна за другой сдались колонии франков в Галилее и Самарии. Их сопротивление длилось от нескольких часов до нескольких дней. Так случилось, например, в Наблузе, Хайфе и Назарете, все жители которых ушли в Тир или Иерусалим. Единственная серьёзная схватка произошла в Яффе, где пришедшая из Египта армия под командованием аль-Аделя, брата Саладина, столкнулась с ожесточённым сопротивлением. Когда городом удалось овладеть, аль-Адель увёл всё население в рабство. Ибн аль-Асир рассказывает, что он сам купил на рынке Алеппо молодую франкскую пленницу, которую привезли из Яффы.
