Несмотря на это поражение, Бодуэн II вновь собрал свои отряды для очередного нападения на Дамаск. И тут в начале сентября на регион обрушился проливной дождь. Местность, где расположились франки, превратилась в огромную лужу грязи, в которой люди и лошади застревали бесповоротно. Скрепя сердцем, король Иерусалима приказал отступить.

Бури, которого в момент его прихода к власти считали эмиром легкомысленным и боязливым, сумел спасти Дамаск от двух главных, угрожавших ему, опасностей: от франков и от ассасинов. Извлёкший урок из своего поражения, Бодуэн II окончательно отказался от новых попыток овладения столь желанным городом.

Но Бури не смог справиться со всеми врагами. Однажды в Дамаск явились два человека, одетые по-турецки, в плащах с капюшонами и в остроконечных шапках. По их словам, они подыскивали себе работу за постоянную плату, и сын Тогтекина включил их в свою личную гвардию. Однажды утром в мае 1131 года, когда эмир возвращался из хаммама во дворец, эти двое подбежали к нему и нанесли удары в живот. Перед казнью они сознались, что руководитель ассасинов прислал их из крепости Аламут, чтобы отомстить за их братьев, истреблённых сыном Тогтекина.

К постели жертвы ассасинов призвали многих врачей и, в первую очередь, как уточняет Ибн аль-Каланиси, «хирургов, сведущих в лечении ран». Медицинское попечение, имевшееся в Дамаске, было тогда одним из наилучших в мире. Дукак основал здесь больницу, «маристан», ещё одна была построена в 1154 году. Путешественник Ибн Джубаир, посетивший эти больницы несколько лет спустя, так описывал их работу:

После визита хирургов Бури почувствовал себя лучше и настоял на том, чтобы садиться на лошадь и каждый день, как обычно, принимать своих друзей для беседы и застолья. Но эти излишества оказались для больного роковыми, его рана не зажила. Он умер в июне 1132 года после 13 месяцев жестоких страданий. Ассасины ещё раз отомстили за себя.

Бури оказался первым из творцов победного ответного удара по франкской агрессии, хотя его краткое правление и не было запоминающимся. К тому же оно совпало по времени с возвышением личности совсем иного масштаба — атабега Имадеддина Зенги[25], нового правителя Алеппо и Мосула, человека, которого Ибн аль-Асир без колебаний называет «подарком мусульманам от божественного провидения».

На первый взгляд этот очень смуглый генерал с густой бородой почти не отличался от многочисленных турецких военных руководителей, предшествовавших ему в этой нескончаемой войне с франками. Часто напивавшийся до полусмерти, Зенги, как и другие, был готов применить любую жестокость и любое вероломство для достижения своей цели. Он к тому же часто сражался против мусульман с большим рвением, чем против франков. Когда он 18 июня 1128 года торжественно въехал в Алеппо, то, что о нём знали, внушало мало надежд. Самым славным его деянием стало подавление за год до того мятежа багдадского калифа против его сельджукских покровителей. Благодушный аль-Мустазхир умер в 1118 году, оставив свой трон сыну аль-Мустаршиду Билляху, молодому человеку двадцати пяти лет, с голубыми глазами, рыжими волосами и веснушчатым лицом, который вознамерился возродить славные традиции своих первых аббасидских предков. Момент оказался благоприятным, поскольку султан Мохаммед только что умер, и, как уже повелось, началась война за престолонаследие. Молодой калиф воспользовался этим, чтобы взять армию под свой непосредственный контроль, что было невиданным делом уже на протяжении двух столетий. Талантливый оратор, аль-Мустаршид сплотил вокруг себя население столицы.

Как ни парадоксально, но именно в тот момент, когда владыка правоверных порвал с долгой традицией праздности, султанат достался четырнадцатилетнему юноше, занятому исключительно охотой и удовольствиями гарема. Махмуд, сын Мохаммеда, даже пользовался благосклонностью аль-Мустаршида, который часто советовал ему вернуться в Персию. Всё это представляло собой откровенный бунт арабов против турок, этих так долго господствовавших воинствующих чужеземцев. Будучи не в состоянии справиться с этой фрондой, султан призвал на помощь Зенги, являвшегося тогда губернатором богатого портового города Бассора в глубине Персидского залива. Его вмешательство решило исход дела: разбитые под Багдадом, войска калифа сложили оружие, а сам глава правоверных заперся в своём дворце в ожидании лучших времён. Чтобы отблагодарить Зенги за его бесценную помощь, султан через несколько месяцев доверил ему управление Мосулом и Алеппо.

Конечно, от будущего героя ислама можно было бы ждать и более славных подвигов. Но Зенги не случайно вскоре приобрёл репутацию главного руководителя джихада против франков. До него турецкие генералы приходили в Сирию в сопровождении отрядов, которым не терпелось заняться грабежом и вернуться домой с жалованием и добычей. А результат их побед быстро сводился к нулю как следствие последующих поражений. Войска распускали, чтобы собрать их годом позже. При Зенги порядки изменились. На протяжении восемнадцати лет этот неутомимый воитель прошёл через Сирию и Ирак. Он спал на соломе, спасаясь от грязи, бил одних, договаривался с другими и строил интриги против всех. Он никогда не думал о том, чтобы мирно жить в одном из многочисленных дворцов своей обширной вотчины.

Его окружение состояло не из куртизанок и льстецов, а из искушённых политических советников, которых он умел выслушивать. Он располагал сетью осведомителей, которые постоянно держали его в курсе того, что затевалось в Багдаде, Исфагане, Дамаске, Антиохии, Иерусалиме и у него под боком, в Алеппо и Мосуле. В отличие от прочих армий, сражавшихся с франками, его войска не возглавлялись множеством самостоятельных эмиров, всегда готовых изменить или поссориться. Дисциплина была суровой, и малейшая провинность каралась беспощадно. По словам Камаледдина, «солдаты атабега как будто шли между двумя канатами», чтобы случайно не наступить на возделанную почву. «Однажды, — рассказывает, в свою очередь, Ибн аль-Асир, — один из эмиров Зенги, получив в качестве фьефа небольшой городок, обосновался в жилище еврейского торговца. Последний попросил аудиенции у атабега и поведал о своём горе. Зенги было достаточно бросить взгляд на эмира, чтобы тот немедленно покинул занятый дом». Правитель Алеппо был, впрочем, столь же требователен к себе, как и к другим. Прибывая в какой-нибудь город, он спал за пределами городских стен в своём шатре, отказываясь от любых дворцов, бывших в его распоряжении.

Зенги, помимо прочего, был, как утверждает мосульский историк, очень озабочен проблемой сохранения женский чести, особенно, что касается жён солдат. Он говорил, что если за этими женщинами не присматривать, они быстро портятся морально по причине долгого отсутствия их мужей во время военных кампаний.

Суровость, настойчивость и государственный ум — вот те качества, которыми обладал Зенги и которых явно не хватало другим руководителям арабского мира. Ещё более важным для будущего успеха было то, что Зенги придавал большое значение легитимности. По прибытии в Алеппо он совершил три действий, три символических поступка. Первый был уже классическим: он женился на дочери князя Рыдвана, вдове сначала Ильгази и затем Балака. Во-вторых, он перевёз в город останки своего отца, дабы засвидетельствовать укоренение своей семьи в этом фьефе; в-третьих, он получил от султана Махмуда официальную грамоту, дарующую атабегу полную власть в Сирии и на севере Ирака. Благодаря этому, Зенги ясно показал, что он не какой-то проходимец, а основатель государства, которому предстояло существовать и после его смерти. Начала сплочённости, которые он принёс в арабский мир, дали, однако, результат лишь через многие годы. Ещё очень долго внутренние раздоры сковывали действия мусульманских князей и самого атабега.