— Ты занимаешься репетиторством, потому что оно не мешает твоей писательской деятельности.

— С чего ты взяла?

Начало стихотворения, которое она нашла в его блокноте, то самое про беспечный — оставит, указывало на это. Но она не имела права его читать, а уж тем более дописывать, поэтому решила не вспоминать об этом неприятном эпизоде.

— Ты знаешь все слова.

— Ты думаешь, это самое важное для писателя?

— По крайней мере есть из чего выбирать.

Он посмотрел на нее. В его взгляде читался ум. Она немножко разнервничалась, но тут на ум пришло еще кое-что:

— Если ты захочешь, ты можешь писать по-итальянски.

Джулиан снова взял тост, откусил кусочек, наслаждаясь клубничным джемом. Об этом можно было судить по медленному движению его губ. Чувствительных. То ли это слово? Или они были чувственными? Она не хотела спрашивать у него такие глупости, решив посмотреть значение обоих слов в словаре на…

Итальянский. Погодите-погодите. Все смешалось у нее в голове. И тут возник вопрос: «Где сейчас распродажа?» Он ведь совершенно неправильно задавал этот вопрос. Похоже, у Джулиана с итальянским не очень.

— А где ты выучил итальянский?

Джулиан отхлебнул кофе, сделав очень маленький глоток. Иногда он был похож на европейского аристократа, каких показывают в фильмах. Руби никогда не встречала их в жизни.

— Преимущественно в Камеруне.

— В Камеруне говорят по-итальянски?

Руби не очень хорошо себе представляла, где находится Камерун, но знала, что в Африке говорят на европейских языках. Примерами тому были Нельсон Мандела и Французский легион. Наверное, итальянский, на котором говорят в Камеруне, отличается от итальянского, на котором разговаривают в самой Италии, тогда это объясняло проблему, возникшую с вопросом о распродаже.

— В итальянском посольстве. Я ходил на занятия вместе с детьми посла.

Вот оно как.

— Они были из Рима?

— По-моему, из Милана.

— А как итальянский в Милане?

— Прости, не понял.

— Он там правильный, такой же, как в Риме?

Джулиан уставился в потолок, возможно, задумавшись, а потом посмотрел на нее.

— Думай, что говоришь, — сказал он, сделав глоток кофе.

Сначала Руби решила, что она ослышалась. Джулиан всегда был так мил и вежлив. Но это была довольно простая фраза, составленная из простых слов, а слух у нее сегодня (как, впрочем, и все остальные чувства) был обострен. Она все правильно услышала. От этого ее лицо покраснело, а нижняя губа онемела и задрожала.

Джулиан поднял брови:

— Боже мой! Неужели я это сказал?

Он отставил чашку, сделав это довольно резко, потому что кофе расплескался на блюдце.

— Прости, пожалуйста, Руби.

Он коснулся рукой лба:

— Я что-то неважно чувствую себя сегодня. Прости, я не хотел. Ты мне так дорога. Просто в эту минуту я вспомнил это ужасное посольство, этот ужасный город, Яунде. Как они сами называли его, «могила белого человека», где они… мы все закончим свою жизнь. Пожалуйста, прости меня.

Он привстал из-за стола и похлопал ее по плечу.

— Да ничего страшного, — сказала Руби. Взрослые постоянно делают больно. Все взрослые, которых она знала, причиняли ей боль, а некоторые из них делали это неоднократно. Например, миссис Фреленг и мама. Краска сошла с лица, нижняя губа перестала дрожать.

— Спасибо, Руби. Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги. Я думаю, тебе это известно.

— Нет, никогда раньше не слышала.

— Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги.

Как красиво звучит! Настолько красиво, что у нее даже захватило дух.

— Сам придумал?

— Это сказал Папа. В эссе, посвященном критике.

Какой конкретно папа?[32] Руби не знала. Она простила его. В конце концов, любой человек, задавший подобный вопрос, заслуживал такого ответа. Она не хотела задавать еще один глупый вопрос. Теперь она поступила умнее.

— А как это будет по-итальянски?

Джулиан улыбнулся.

— Еще лучше: «Sbagliare е umano, perfervorare е diabolico».[33]

— Что это значит?

— «Человеку свойственно ошибаться, а упорствовать — это от дьявола».

Руби задумалась. Джулиан так много знает. Сколько же, интересно, ей потребуется лет, чтобы получить хотя бы половину его знаний? Что же касается его итальянского, он определенно был perfetto. Так зачем же задавать следующий вопрос? Почему она опять вспомнила: «Где сейчас распродажа?» В угоду дьяволу?

— Dove si puo trovare i prezzi buoni? — сказал Джулиан.

Именно так эта фраза звучала из уст девочки, слово в слово. В тот самый момент, когда он заканчивал фразу, он отвел глаза. Как будто бы задумался над чем-то. Руби показалось, что она умеет обращать внимание на всякие пустяки. Та, другая фраза — «Questo е l'inizo della fine» — не имела ничего общего ни с распродажей, ни с венецианским сленгом, ни с чем-либо еще. Тогда почему же он намеренно пытался запутать ее? Это что, шутка? Она не понимает такие шутки.

— О чем задумалась, Руби?

— Об итальянском, — сказала она, продолжая размышлять. Если это не шутка, тогда что? Что смешного в фразе «Начало конца»? Может быть, эта путаница с итальянским давала повод подумать об еще одном деле? «Так красиво звучит».

И если это было новым делом, ей нужно было узнать больше, намного больше. Холмс всегда перечислял Ватсону известные ему факты в начале каждого рассказа, но сначала нужно было собрать эту информацию.

— На каких еще языках ты говоришь, Джулиан?

— Французском, испанском, португальском. Немного знаю арабский, русский и совсем чуть-чуть — немецкий.

— Мама говорит, что твоя семья занималась нефтью.

— Верно.

— Поэтому ты успел пожить везде.

— Далеко не везде, но кое-где все-таки побывал.

— Где тебе понравилось больше всего?

— В Лондоне.

— В Лондоне есть нефть?

Молчание.

— Мы родом из Лондона. Там у нас был дом.

— Тогда все понятно.

— Что?

— Ты говоришь, как англичанин. Правда, у тебя нет акцента.

— А ты встречала много англичан?

— Нет.

— Но ты видела их в кино.

Руби кивнула.

— Тебя ведь считают творческим человеком, правда?

Голос Джулиана звучал задумчиво. Похоже, он тоже обращал внимание на пустяки.

— Самый что ни на есть невинный вопрос, — сказал он, улыбаясь.

Руби никогда не задумывалась о том, что там про нее думают остальные.

— Не знаю.

Он посмотрел на нее. Улыбка постепенно сходила с его лица, хотя губы сохраняли прежнее положение.

— Моя мама была англичанкой.

— А отец?

— Американцем.

— Откуда?

— Из Новой Англии, так же как и вы.

— Мама говорила, что твои родители умерли.

Черт! Ей следовало сказать что-нибудь типа: отошли в мир иной.

— Да, это правда.

— Сколько тебе было лет, когда это случилось?

— Я уже был довольно взрослым.

Джулиан был слишком молод. Его родители умерли явно не от старости. Она начала строить предположения:

— Они погибли от несчастного случая?

— От сильного взрыва.

— Боже мой! Извини. Это был мощный взрыв на месторождении нефти?

— Да, очень сильный взрыв.

— Это ужасно, Джулиан. Я не представляю, как можно жить без папы и мамы.

— Правда?

Она попыталась представить это хотя бы на мгновение. Жизнь показалась абсолютно серой и безрадостной. Конечно, был бы еще Брэндон. Он бы как-то скрашивал жизнь.

— У тебя есть братья или сестры?

— Нет. Я был единственным ребенком в семье.

— А какие они были, твои родители?

Джулиан полез в карман и достал оттуда сигарету:

— Теперь, когда ты знаешь мой секрет, можно, я здесь покурю?

Руби не знала, что ответить. В доме никто никогда не курил.

— Я открою окно, и все канцерогены полетят туда.

Он открыл окно. На кормушке сидела ворона. Он зажег спичку, прикурил, посмотрел на синий кончик пламени, выбросил спичку в окно и пристроил руку на подоконнике, чтобы дым шел наружу. Руби сразу же почувствовала холод.