- Ожерелье из морских ракушек, - едва слышно сказала Келда.

 - Вот именно, - торжественно и торжествующе подтвердила Валькири. – Но за это ожерелье теперь нет смысла беспокоиться. Поздно… - Она вздохнула. – Слишком поздно. Океан уже забрал ее, и она погибла.

 У Келды подкосились колени, лицо побледнело и покрылось мелкими капельками пота. Непроизвольно она протянула руку и оперлась о каменный стол, а Валькири тем временем продолжала:

 - Ну а как же твой друг, тот, о котором ты думаешь засыпая?

 Келда вздрогнула.

 - Роальд, - прошептала она. – У него… у него есть… одна из трех брошек Кайла Нильсона, а на ней – большая белая жемчужина.

 Валькири в ответ ничего не сказала, но ее молчание было красноречивее любых слов.

 «Все сходится, - говорила самой себе Келда. – Если все это и вымысел, то довольно искусный и правдоподобный… Но ведь это просто бред! Как такое может быть?»

 - Ты не веришь мне, Келда? – холодно спросила Валькири.

 - Сама не знаю. Я… растеряна.

 Валькири вдруг облегченно вздохнула и даже улыбнулась.

 - Значит, все-таки веришь. Если бы не верила, не побоялась бы крикнуть мне в лицо, что все рассказанное мной – ложь. Теперь, прошу тебя, послушай дальше… Если ты хочешь помочь своим друзьям и освободить их от жутких голосов, которые они принимают за голос истины и которые причиняют им лишь боль и делают безумными, нужно уничтожить этот алтарь, а хранителей памяти вернуть обратно океану. Океан все примет назад и похоронит тайну в своей пучине, похоронит вместе с их болью – он могуч и сможет вынести эту человеческую боль. Океан предает забвению все, что скрыто под его покрывалом. Когда наступает прилив и вода проникает в пещеру, накрывая каменный стол, голосов ведьм не слышно. Поэтому перед приливом я не раз говорила Торстеину: иди домой, твоя мать не придет… Океан сильнее памяти камня. Понимаешь? Я помогла тебе, как и обещала. Я рассказала тебе все, что знаю. А теперь помоги ты мне.

 Келда внезапно ощутила жуткий страх. Валькири напомнила ей о том, ради чего на самом деле они сюда пришли. Помочь Валькири? Ужас пробирал до самых костей, как только девушка представляла, насколько безумная помощь может понадобиться такому безумному существу…

 - Но с чем тебе нужно помочь? – изумленно спросила Келда, и тут же подумала: «Боже мой, откуда она все это знает? Может быть, она…»

 - Не бойся, - усмехнулась Валькири. – У меня всего лишь та же проблема, что и у твоих друзей.

 - Ты… ты тоже слышишь эхо? – Келда сделала по направлению к спутнице несколько шагов. – Я знала это, но… Мне казалось, что у тебя… не совсем то же самое. Иначе ты бы не осознавала опасности, не проклинала бы голоса в твоей голове, не знала бы…

 И тут Валькири рухнула перед ней на колени, заламывая худые, почти белые руки.

 - О Боги! – закричала она. – Да, у меня все по-другому! Я слышу ИХ так, как есть на самом деле! Я слышу вой ветра и треск полыхающих огнем дров, слышу дьявольский смех и четче всего остального слышу дикие крики. И это не мольбы о милосердии и помощи, это даже не крики боли… Это безумные проклятия, от которых кровь стынет в жилах. Это крики отвердевших, словно закаленная в огне сталь, обездоленных и сумасшедших душ, которым не дано найти покой на небесах, но которые обречены на то, чтобы скитаться по земле и преследовать своих убийц, а после смерти последних – их потомков. Умирающие в огне клянутся отомстить за себя, и месть эта обещает быть ужасной! Вот что я слышу, Келда! Эти крики всегда, всегда звучат в моей голове! И мне не скрыться от них, пока цел этот алтарь. Но я не могу уничтожить его, это выше моих сил, что-то мне мешает. Ведь я… Ведь все мы, те, кто слышит эхо, все мы как зависимые, понимаешь? Эхо – наш наркотик, мы ненавидим себя и его, но не можем добровольно от него отказаться… И я не могу, вот уже много лет. Оно преследует меня, где бы я ни была… Пусть я даже далеко от фьорда. И мне не нужно иметь с собой хранителя памяти, потому что… потому что хранитель памяти заложен у меня в сердце, Келда! Я родилась прямо здесь, на этом столе, там, где до этого умирали. Жизнь, которую насильно отбирали, стала моей жизнью. А знаешь, когда это было? – Валькири вдруг издала невеселый, горький, безумный смех. – Вряд ли ты мне поверишь, но все же… Знаешь? Я родилась восемь веков назад, мой отец был одним из последних викингов, великим героем Ангтором, а моя мать… Ее все называли ведьмой, и она стала ей, когда ее сожгли! Ты знаешь, что ее сестры проклинали меня за то лишь, что я выжила, а не погибла вместе с ними? За то, что я выросла на руках у инквизитора. За то, что я потом полюбила его, как родного отца… Только за это. Иногда я слышу свою мать. Она зовет меня: Тора, Тора… Она страдает там, вместе с НИМИ, и простирает ко мне руки, но они заставляют ее молчать и обрушиваются на меня лавиной своих гневных проклятий. Я – существо, которое они ненавидят больше всех на свете, и их ненависть не дает мне даже просто умереть! Только уничтожение алтаря принесет мне свободу, а пока… Они и сейчас со мной, в моей голове, и спасительные минуты покоя мне дарит только прилив. И еще – ты.

 Келда побледнела еще сильнее, чем прежде.

 - Я? – переспросила она одними губами.

 По щекам Валькири текли слезы.

 - Да, ты. Твое пение, Келда. Когда ты поешь, я слышу шум океана. И никаких проклятий.

 - Но… этого не может быть.

 - Это так. В тебе живет истинная любовь к океану и фьордам. Не та самая зависимость от наркотика, а свободная, храбрая и чистая любовь, та, которая дарит свет. И которой не нужны хранители памяти и древние загадки, не нужны голоса отцов и матерей, исчезнувших в прошлом, не нужны… Ты ведь любишь океан таким, какой он есть на самом деле, прекрасным, грозным и порой ужасным. Настоящим. И не потому, что он соединяет тебя с потерянным и ушедшим, которые многие безуспешно, но страстно пытаются восстановить… Ты свободна. В твоей песне – океан. Я поняла это, как только в первый раз услышала тебя, и я сказала себе: вот моя последняя надежда. Прошу тебя, помоги мне, Келда! Помоги!

 И несчастная девушка поцеловала мокрый подол платья Келды, продолжая горько плакать.

 - Как мне помочь тебе, моя бедная Валькири? – с тоской спросила Келда. – Скажи мне, и я сделаю все, что будет в моих силах.

 - Я не прошу о многом. Тебе нужно просто спеть для меня. Еще один раз.

 Келда удивилась, но вопросов задавать не стала. Она просто запела…

 Зеленые ветки раскачивались на ветру и шелестели листвой. Блестящая в розовых лучах заката поверхность воды была спокойной и почти гладкой, и небо ласковым золотом нависало над ней, будто укрывая тончайшим шелковым покрывалом вечера.

 Тишина…

 - Торстеин! Торстеин! Ты слышишь нас? – два хрустальных женских голоса зазвучали откуда-то издалека, как будто спускались с горных вершин, скрытых за легкой дымкой тумана.

 - Почему так? – спрашивал самого себя и свою судьбу Стеин, не отвечая матери и Кэйе. – Почему так? Почему я хочу уйти за ними, но не могу? Не могу… Боюсь…

 - Не бойся нас, милый, - прошелестели два голоса. – Не бойся. Идем с нами.

 Он зажмурился.

 - Оставьте меня. Дайте мне… подумать в тишине. В тишине!

 Они послушно умолкли и ушли, но в этом послушании было подкупающее смирение волков, притворившихся ягнятами. Стеин, впрочем, этого не замечал: он с облегчением вздохнул, ощутив себя в одиночестве, и наслаждался тишиной.

 Тишиной…

 Я видел тебя.

 Ты сидел на берегу и плакал, закусив губы. Беззвучно плакал, только плечи твои сотрясались. Плакал – только почти без слез, как плачут мужчины. Так кто же ты все-таки – мужчина или мальчик?

 Тебе больно, да?

 Это Я нанес тебе удар. В самое сердце. Это ведь Я забрал твою сестру.

 Но знаешь что? Мой меч пробил брешь в твоей груди – в этой тесной клетке. Загляни в себя, взгляни на эту дыру, отыщи ее, исследуй… Может быть, она достаточно большая, чтобы через нее мальчик смог выбраться на волю?