— Сонечка, ты же сама говорила, что нужны деньги, — убеждал парень свою подругу.
— Говорила, — всхлипнула Соня. — Только они не отдадут их назад! Максим, я уже ходила сюда, просила, требовала, врала… Сказала, что передумала, что меня муж не пускает… Бесполезно! Они мне отвечали, что виза готова и они ничего не могут сделать!
— Тебе лапшу на уши вешали! — заявил Максим. — А теперь я сам с ними поговорю! Иди на улицу и жди меня там!
— Не надо, Максим, — взмолилась девушка. — Они и тебе скажут то же самое! Бог с ними, с деньгами! Я еще заработаю!
— Нет уж, моя дорогая! Это тебе не нужны деньги, а мне очень даже нужны! Вспомни, сколько я должен Игорю! Он сегодня утром звонил, напомнил о долге и сказал: если не отдам завтра, включит счетчик! Оно мне надо? — Судя по голосу, Максим начал раздражаться.
— А зачем ты играешь?! — воскликнула Соня. — Я зарабатываю, а ты все в карты спускаешь! Иди сам заработай, тогда и играй. А то целый день в телевизор пялишься, а вечером играть!
— Молчи, дура! Карточный долг — это святое! — Парень уже по-настоящему злился. — Можно подумать, ты на заводе горбатишься! Подумаешь, ноги раздвинула и деньги получила! Мотай, кому говорю, на улицу! Не путайся под ногами, шалава подзаборная!
Послышался звук пощечины, и Соня, сбегая по лестнице, со слезами в голосе прокричала:
— Гад! Сволочь! Домой не возвращайся! Все равно не пущу! А придешь — Лорда на тебя натравлю!
Мимо Егора — тот притворился, что только вошел в подъезд, — всхлипывая, пробежала девушка в кожаном плаще. Егор посторонился, пропуская ее, а потом поднялся наверх. Из-за двери квартиры раздавались возбужденные голоса — там, видимо, о чем-то спорили. Потом дверь распахнулась, и Максим негромко, как бы про себя, сказал:
— Ну, суки, я еще вернусь.
Постояв еще немного под дверью, Егор вышел на улицу. «Стоит ли подождать Наталию или уже пора домой?» — размышлял он. Дело в том, что мама просила Егора прийти домой пораньше, так как в последнюю неделю она себя неважно чувствовала. Просидев на лавке минут десять — люди из «Феникса» расходиться не собирались, — Егор отправился домой. По дороге он несколько раз вспоминал про странную парочку, но успокаивал себя — мол, ничего страшного не произойдет. Мало ли кто что сгоряча наговорит. Сейчас, наверное, этот Максим явился домой и уговаривает свою Сонечку лечь под очередного клиента.
Утром следующего дня он поджидал Наташу недалеко от ее дома. Наташа опаздывала. Егор, удивленный столь длительной задержкой девушки (обычно она никогда не опаздывала), подошел к подъезду. Там собрались старушки, о чем-то негромко переговаривавшиеся. Егор приблизился к ним — и услышал слово «убили». Сердце болезненно сжалось от нехорошего предчувствия. Он стрелой взлетел на пятый этаж и принялся звонить в дверь. На звонок вышла мать Наташи. Егор даже не узнал в старой заплаканной и совершенно седой женщине Валентину Георгиевну, маму своей девушки. Он-то помнил ее красивой, черноволосой и вечно улыбающейся.
— Егорушка! — Валентина Георгиевна бросилась на грудь Егору. — Наташеньку убили!
— Когда? — прошептал он.
— Сегодня! Сегодня ночью приехала милиция и… — Женщина зарыдала. — Прямо там, на работе, всех, кто был… — сквозь слезы говорила Валентина Георгиевна. — Они отмечали чей-то день рождения. Ну, и задержались… Наташа позвонила и сказала, чтобы я спать ложилась, ее не ждала. Говорит, у Галкиной приятельницы день рождения, посидим тут с друзьями, отметим… А их убили! Троих из пистолета, а двоих зарезали! За что, Егорушка?
Егор догадывался, и кто это сделал, и за что. Однако не говорить же об этом женщине, почти обезумевшей от горя…
— А почему ты в милицию не пошел? — спросила я, когда Егор замолчал.
— Зачем? Они и сами ко мне придут! — усмехнулся он. — Удивляюсь, почему до сих пор их нет. Последние деньки на свободе гуляю!
— С чего ты решил, что тебя арестуют? — удивилась я.
— Ну… Во-первых, я постоянно возле того дома крутился, наверняка кто-нибудь меня видел. Ментам же все равно, кого арестовывать! А у меня мотив замечательный: девушка бросила, вот я и отомстил…
— Но ведь ты же видел убийцу! — воскликнула я. — Вернее, предполагаемого убийцу. Рассказал бы все в милиции и…
— И что? Они бы извинились передо мной и отпустили на все четыре стороны? Им докладывать нужно начальству об успешном раскрытии преступления. Стали бы они кого-то искать, суетиться, когда вот он я, тепленький… Ты вон сама сказала, что следователь такой, что признаешься во всех преступлениях…
Егор снова умолк.
— Чего на работу не ходишь? — поинтересовалась я.
— Не хочу, чтобы все видели, как меня будут арестовывать по подозрению в убийстве, — пробурчал парень. — А потом… Нет у меня сил жить по-прежнему, когда Наташки больше нет на свете.
— Понятно, — вздохнула я. — Как выглядели эти двое, помнишь?
— Угу. Значит, девушка невысокая такая, полненькая, лет двадцати пяти с виду. По-моему, светленькая… Волосы сзади в «хвост» собраны… — Егор задумался. — Вспомнил! У нее в углу рта родинка! Большая такая, темная… А Максим… Обыкновенный. Он явно старше своей подружки. По крайней мере, лет на пять-шесть. Ростом чуть повыше меня, плотный… Стрижка очень короткая, под «братка». Куртка кожаная черная, джинсы… Губа у него нижняя пухлая, а рот широкий…
Да, приметы что надо! Полгорода под них подходит.
— Ладно… — Я поднялась, разбудив дремавшего у меня на коленях Рудольфа. — Потом разберемся. Я оставлю тебе номер телефона. Что вспомнишь — звони!
Егор проводил меня до двери.
— Кстати, у песика твоего перхоть. Купи ему в ветеринарной аптеке корм гипоаллергенный. И со стола не корми. Пускай недельку сухарики погрызет. — Парень грустно улыбнулся. — Пока…
Выйдя от Егора, я прямым ходом направилась в кафе-мороженое, находившееся неподалеку. Надо же побаловать себя и Рульку, а заодно и проанализировать полученную информацию. Тут я вдруг вспомнила о перхоти у собачки и твердо пообещала себе и Рульке, что со следующего дня начну выполнять рекомендации ветеринара.
— Ладно, пошли, сладкоежка! — И мы, довольные только что заключенной сделкой с совестью, направились в кафе-мороженое. — Только ты, пожалуйста, веди себя прилично! А то в прошлый раз устроил в заведении последний день Помпеи!
Пес виновато тявкнул, вспомнив прошлые грехи. Дело в том, что Рудольф, как и его хозяйка, обожает мороженое с орехами. Как на грех, в нашем городе есть несколько уютных кафе, где этого добра навалом. Вот мы и наведываемся туда по меньшей мере пять раз в неделю. Работники этих кафе узнают нас в лицо. Сначала они никак не хотели пускать в заведение даму с собакой, вернее, даму пускали, а вот собаку… Мне стоило большого труда убедить их в том, что Рулька — не просто собака, а почти человек. Рудольф тоже всеми доступными ему средствами доказывал служащим, что умеет себя достойно вести в приличном заведении. Решающим аргументом стало его умение умирать по команде, когда он всей своей сосисочной формой падал навзничь, закатывал глаза и усиленно вилял хвостом. В его понимании это и есть — «Умри!». Вскоре работники всех наиболее часто посещаемых кафе к нам привыкли, а некоторые даже выделили для Рульки персональную посуду для мороженого. Однако в последний наш визит произошло досадное недоразумение. Мы с собачкой тихо и мирно доедали третью порцию нашего любимого мороженого с орехами, сидя в кафе неподалеку от дома, как вдруг, совершенно неожиданно. Рулька шмякнулся со стула на пол и, шустро семеня своими короткими ножками, рванул к выходу, снося по дороге легкие пластиковые столики. Проследив за направлением движения собаки, я поняла: Рулька так лихо рванул навстречу своей знакомой бультерьерше, частенько гулявшей вместе с нами во дворе и уже успевшей стать его задушевной подружкой. Все бы ничего, да, на беду, за одним из опрокинутых столиков сидела скандальная тетка со своим многочисленным семейством. Она подняла ужасный визг, фальцетом вопя, что работники кафе развели в заведении антисанитарию и блох. Эта наглая ложь со стороны тетки возмутила меня до глубины души, потому что на Рульке ни одной блохи не было и нет. Я басом ответила скандалистке, что лучше бы она сначала своих блох вывела и не возводила напраслину на стерильное существо. Тетка закатила глаза и собралась падать в обморок, но потом сообразила, что мороженого на ней уже достаточно, и ограничилась тем, что потребовала жалобную книгу. Официантки засмущались и сказали, что таких вещей у них уже давно нет, а если тетка хочет жаловаться, то пусть обращается лично к мэру города или к президенту. Мадам задохнулась от негодования и увела свой выводок из кафе, пригрозив напоследок, что она это дело так не оставит и ноги ее больше не будет в этом рассаднике заразы. По-моему, девчонки-официантки облегченно вздохнули в ответ на такое заявление.
