6. Карин Жарис

После обеда (чудо-суп из морских гребешков, изумительные эскалопы с ромом по-королевски, фисташковое пирожное, в трех экземплярах растаявшее во рту) Мегре сходил в процедурный кабинет (после инфаркта комиссара кололи три, а то и четыре раза в день). Вернувшись к себе, он прилег в гостиной на диване - сладко накатившая дремота убедила его на сей раз изменить слишком уж неблизкой кровати. Уже засыпая, Мегре вспомнил записку. Записку Карин Жарис. Неделю назад, еще до убийства Мартена Делу, он случайно обнаружил ее в книжном шкафу, в «Петерсе-латыше», в первой книге, в которой писателишка расплющил комиссара как постельного клопа, расплющил морально, отведя более чем второстепенную роль. Сон сняло, как рукой - в записке упоминался господин d’Loup! Мегре встал, достал письмо (оставленное им на месте, то есть в книжке), стал читать, благо очки на этот раз нашлись сразу.

Письмо было написано 27 июля 1967 года, имя адресата отсутствовало. Вот его содержание:

Знаю, письмо дойдет до Вас нескоро. Скорее всего, в этот момент я, благодаря профессору, буду далеко, буду там, где всегда хотела быть. Почему я Вам пишу? Наверное, потому что симпатизирую Вам и, по сути, почти всю жизнь была рядом с Вами. А во-вторых, у Вас пытливый ум, и Вы наверняка попытаетесь все узнать. Не делайте этого! Подчинитесь профессору, и все кончится неплохо. У всех все кончится неплохо - Наполеон дождется Груши[11] , великий сыщик найдет то, чего раньше не находил, d’Loup умрет в живительных муках. Все кончится неплохо, и потому не надо ничего предпринимать. Всего Вам доброго,

Ваша Карин Жарис.

Отложив письмо, комиссар походил по комнате. Улегся на подвернувшийся диван, заложил руки за голову и отдался мыслям, внутренне сожалея, что вместо послеобеденного сна должен теперь соединять концы с концами:

- Чертовщина какая-то. Эта женщина двадцать с лишним лет назад знала, что Волк, то есть Мартен по прозвищу Лу умрет, а я буду проводить расследование... А кто это «великий сыщик»? Я никогда не считал себя таковым. Нет, похоже, кто-то пытается сыграть со мной злую шутку.

Кто он?

Человек, который был уверен, что я непременно раскрою эту книжку.

Этот человек - профессор с его любовью к театру? Может быть... Он знает обо мне все. Даже то, чего я сам не знаю. А может, это Аннет Маркофф написала? Она любит и умеет подшутить над своими подопечными. Да нет, конечно же, нет…

А все-таки замечательная служанка, эта Аннет Маркофф, стопроцентная горничная, - задумался Мегре в попытке отвлечь мозг от загадки, сверлившей его упрямой сталью. - Видимо, Бог специально постарался. Ничего в ней лишнего, даже недостатки к месту…

Нет, гадать бесполезно. Эх, вызвать бы эту Карин Жарис, посадить за стол напротив, и допросить по полной программе. Люка, тот, всамделишный, сделал бы это блестяще. Мастак, ничего не скажешь. Да и малыш Лапуэнт справился бы на «отлично». Не говоря уж о Жанвье или Торрансе, - Мегре поименовал всех членов своей команды, это всегда приводило его в хорошее настроение. - Все же, кто этот «великий сыщик»?.. Если не я, значит, в санатории есть еще один проныра, действующий инкогнито? Или вскоре появится? Нет, два сыщика в одной банке, это никуда не годится...

Комиссар встал, походил по номеру взад вперед. Подошел к письменному столу, на котором лежал лист белой писчей бумаги и авторучка. Двумя днями раньше он хотел написать супруге, но приболел и не собрался. Посмотрев на лист, призывно белевший, сел, взял ручку, стал писать, посмеиваясь в усы:

Мадмуазель Карин Жарис,

Тот Свет.

Повестка.

Мадмуазель Карин Жарис 1936 года рождения вызывается 17 октября 1987 года в 15-00 в санаторий «Эльсинор», 204 комната, для дачи показаний по делу о смерти Мартена Делу, называвшегося также Волком. Явка обязательна.

Бригадный комиссар Мегре.

Написав это, он некоторое время сидел, разглядывая свою письменную выходку. Затем, постыдившись, разорвал ее крест-накрест, выкинул в форточку, тут же пожалев об этом. Сегодня вечером Садосек непременно доложит профессору, что этот Мегре бросает в форточку мусор. И профессор не преминет прочитать комиссару мораль, а то и поручит это старшей медсестре Вюрмсер. И та, неприятно красивая из-за неколебимой уверенности в своей красоте, скажет, неприязненно кривя губы:

- Мегре, при повторном подобном проступке на ваши окна будут установлена металлическая сетка, за ваш счет, разумеется.

Комиссар поискал в кармане трубку, не найдя, взялся за книгу. Вчитаться не получилось, он подошел к окну, стал смотреть на парк. Когда взгляд прилип к «Трем Дубам», к ворону, недвижно сидевшему на привычном своем месте, в номер робко постучались.

Мегре резко обернулся. Посмотрел на часы, висевшие над дверью. Они показывали 15-00.

Ему стало не по себе .

Постучали еще. Настойчивее.

Изгнав из воображения Карин Жарис, явившуюся на допрос в виде законопослушного скелета, подошел к двери.

Открыл, малодушно повременив. Замер, увидев на пороге девушку лет двадцати двух - светловолосую, улыбчивую, востроносую. На ней было серое строгое платье, отчаянно шедшее к зеленым глазам, летние туфельки.

- Здравствуйте, месье. Я – Карин Жарис, тридцать шестого года рождения, вы меня вызывали, - глаза ее смотрели смущенно.

- Проходите. Садитесь, - с трудом проговорил Мегре.

Девушка села на стул у письменного стола. На краешек. Натянула платье на колени.

Комиссар сел напротив. Стал рассматривать нежданную гостью, рассмотрев, сумел сказать:

- Значит, вы - Карин Жарис... - задержал взгляд на высоком лбу, помеченным в самой середине едва заметным шрамом.

- Да. Я – Карин Жарис. А этот шрам остался после того, как я ударилась о батарею парового отопления. Мама крикнула: вон, папочка твой идет, я бросилась к окну, споткнулась и больно стукнулась лбом о батарею.

- Если вы тридцать шестого года рождения, то должны быть много старше, чем выглядите, - попытался улыбнуться Мегре. - Документы у вас при себе?

- Нет. У наснет документов, - улыбнулась девушка смущенно.

- У кого это у вас? - не удержавшись, Мегре чихнул в платочек.

- У нас, почивших, нет никаких документов.

- Понимаю. В каком году вы...

- Почила?

- Да.

- Двадцать седьмого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года где-то между девятью и двенадцатью часами.

- А где проживаете сейчас? Я хотел сказать, где вы почиваете в настоящее время.

- Здесь, у вас. Тут так интересно. Я же все о вас прочитала... И всегда, - осеклась, - нет, только с шестнадцати лет, отчаянно ревновала к мадам Мегре.

- Ревновали к мадам Мегре? - смешался комиссар. - Меня?!

- Да... - не опустила лучащихся приязнью глаз. - И ненавидела Сименона, лишившего вас детей.

- Мне приятно это слышать, не скрою. Так где вы постоянно проживаете?

- «Постоянно» - это не наше слово, потому что оно... оно привязано.

- Понимаю. Скажите мне в таком случае, где вы проживали вчера?

- Вчера?

- Да.

- На Соломоновых островах, кажется. Я точно не помню.

- А как здесь оказались?

- На пляже прочитала о вас в газете, ну, что у вас случился инфаркт, и что вы теперь в Эльсиноре, в котором я провела в свое время полтора года. Мне захотелось вас увидеть, до конца отпуска есть еще неделя, и вот, я здесь.

Комиссар вспомнил, что ему приходилось допрашивать сумасшедших. Это помогло расслабиться.

- Вернемся, однако, к делу. Чем вы занимаетесь? Работаете?

- Да, работаю. Я лучшая медсестра в клинике, лучшей в Принстоне.

- При каких обстоятельствах вы почили?

- Я тяжело и долго болела. А когда умерла...