– А говорят, что лучший универсерий – в Контрарди, – сказал витаньери, решив поддеть компаньона.

Но Ростримо только пожал плечами. Тойло было подумал, что уел расхваставшегося дамнора, но шпион в добровольной отставке все же ответил:

– В Контрарди хорошо преподают точные науки и, наверное, магические. А у нас сильны гуманитарными. Гуманитарные – это…

– Я знаю, что такое гуманитарные.

– А… извини.

И они снова замолчали. Уже целую десятину компаньоны мотались по лесам и болотам, пробираясь на юго-запад – в сторону Дельты, где можно было затеряться в вечном хаосе непрекращающихся раздоров. Не сказать, что Тойло был рад, ведь он только-только оказался на родине, но оставаться в Септрери было опасно. То, что их ищут, витаньери понял в первый же день после бегства из Лейно. Помог печальный опыт наемника, выбирающегося после разгрома его армии, когда жизнь зависела только от осторожности. Поэтому Шаэлью оставил напарника в роще, с надеждой, что тот не сбежит со всем золотом, а сам выбрался на дорогу с видом уставшего путника, отлучавшегося в кусты по важной надобности. К такой простой вещи как выходу на тракт Тойло подготовился как к рейду по тылам противника, предусмотрев все до мелочей. Вздумай даже кто-нибудь распотрошить его узелок, повязанный по-крестьянски, то там не нашлось бы ничего лишнего, только вещи небогатого масари. Где был? В городе. Что там делал? Хотел в подмастерья податься. А что рожа такая разбойная – так о том же все мастера и сказали, отказывая. Теперь вот приходится домой возвращаться, три короля со смеху лопнули.

Тойло просидел на обочине не больше получаса, как с севера бодрой рысью прискакали солдаты. И можно было бы принять их за обычный патруль, но десятник остановился и внимательно осмотрел сидящего перед ним человека. К счастью, он удовлетворился объяснением про незадачливого масари в поисках городского счастья, но спросил, не повстречались ли на дороге двое мужчин, один из которых по виду солдат или наемник, а второй – чернявый дамнор. Увы, бедный крестьянин ничем не мог порадовать господина десятника, да и дамноров он никогда не видел, так ведь и септреры мы – тоже черноволосые.

Может быть, чуточку он и переиграл, потому как усатый сержант, явно повидавший всякого в жизни, покосился на Тойло недобро, но десятник уже приказал двигаться дальше.

Эти новости Ростримо не порадовали, он все пытался просчитать, кто же просчитал их. Шутка ли – и пары дней не прошло, а по округе уже шастают армейские кавалеристы и выискивают витаньери и дамнора. Рисковать, конечно, не стали, поэтому компаньоны продирались вдоль дороги, не выходя из леса. Вагнер ворчал, что они еле плетутся, но Шаэлью и слышать не хотел, чтобы выходить на тракт. Припасы еще были, а лошадям урезали рацион. В одной из деревень Тойло купил овса и припасов, проведя до этого целое утро в осиннике, разглядывая, нет ли солдат или какого-возбуждения, связанного с неожиданными новостями. Но нет, масари были по своему обыкновению сонными, интересовали их только виды на будущий урожай.

И вот уже прошла десятина, но витаньери все еще ощущал пристальное внимание к своей персоне. Прямо до зуда в коже. Дамнор, доверившись опыту компаньона, не роптал, хотя было видно, что он очень устал от ночевок на голой земле, грубой пищи и отсутствия возможности нормально помыться.

К разговору о завещании возвращались постоянно. Но какого-то конкретного решения, что с ним делать, компаньоны так и не нашли. По правде, времени на раздумья и не было, потому как днем приходилось вести лошадей сквозь чащу, которая совсем не напоминала дорогу, а к вечеру не оставалось сил.

– Может, выбросим и разбежимся?

– Сам-то веришь, что сможем? – хмыкнул Ростримо.

Тойло и вправду не верил. С этой проклятой бумагой он чувствовал себя, словно оказался посреди озера с дорогим «бастардом» в руках. Вроде бы меч на дно тянет, но выбросить такой клинок – пальцы не разжимаются.

И еще витаньери сначала никак не мог понять, почему Ростримо не хочет доставить завещание императора в Дамнор. Но шпион был уверен, что вместо заслуженно награды его просто удавят прямо в кабинете начальника.

– Мертвые удивительно безмолвны, мой друг, – объяснял он. – Удавил человека, или сломал ему шею, перерезал горло – и все, он уже никому ничего не расскажет. Мертвого не оживишь, дух не вызовешь, чтобы там в сказках не писали.

Тойло вспомнил несколько легенд витаньери про покойников, которые не только разговаривали, а еще и устраивали всяческие гадости вроде кровавого погрома в ночном лагере, но Ростримо только отмахивался: фольклор, характерный для определенных социальных групп, чья деятельность связана с постоянным риском для жизни, а образ этой самой жизни – кочевой.

– Некромантии не бывает, запомни. Если кто-то тебя пугает тем, что он некромант, можешь смело подходить к нему и бить в морду.

На счет «в морду» Тойло совсем не был уверен. Магов он боялся с детства, и этот страх не выветрился даже на пепелищах Дельты. Хотя настоящий чародей в жизни витаньери появился один раз – недоброй памяти господин Массо, но и этого хватило, чтобы укрепиться в суеверном ужасе перед талантами в области волшебства.

– У нас припасы закончились почти.

Ростримо устало вздохнул и плотнее закутался в плащ. Свое одеяло он умудрился сжечь пару дней назад, теперь Тойло делился своим. Костер же септрер разводил особенный: в ямке, рядом с которой выкапывал еще одну, соединяя их горизонтальным ходом для поддува. Дыма почти не было, но и весь жар оставался внизу. Лошади смиренно дожевывали скудную порцию овса, привязанные к толстым соснам.

– Вообще что-то решать надо, Тойло. Припасы мы купим, конечно, но если я правильно сориентировался, то завтра-послезавтра нам придется выходить на дорогу. Лес кончится. К востоку у нас Шессотэ, где одни поля. К югу Доманни – почти степь, там негде особо скрываться.

Это витаньери помнил и сам. Леса и взгорье начнутся дальше, ближе к западу. Но выходить открыто очень не хотелось. Тойло опять поежился, как будто чувствовал на себе чужой взгляд. Но и сидеть здесь – не выход. Не хутор же основывать, имея в мешке кучу золота и последнюю волю Клейдарда Великолепного.

– Значит, выходим. И молимся. И надеемся, что Творец нас услышит.

Утром Тойло закопал костер, уложив сверху срезанный накануне дерн, пока Ростримо кормил лошадей остатками овса. Оба были молчаливы, и только проснувшаяся мошкара нет-нет да заставляла кого-нибудь из компаньонов тихо выругаться. Витаньери еще раз окинул взглядом место ночлега и удовлетворенно кивнул: не приглядываясь специально и не скажешь, что здесь еще недавно кто-то устраивался на стоянку.

– Пошли, – сказал он глухо.

И они пошли.

День перевалил за свою половину, когда деревья начали редеть, а еще через час показался и край леса. Тойло оставил дамнора приглядывать за лошадьми, а сам устроился в зарослях молодых осин и долго всматривался в открывшуюся взгляду деревню. Между чащей и околицей раскинулось свежеубранное поле – масари сняли первый в этом году урожай. На первый взгляд деревня выглядела обычно: никакой суеты, крестьяне с присущей им ленцой в движениях занимались какими-то своими крестьянскими делами. Количество дворов отсюда было не подсчитать, но деревенька вроде небольшая, и гостиницы тут быть не должно, тем более от тракта досюда несколько крепов.

– Ну что? – прошептал подкравшийся сзади Ростримо.

– Лошади где?! – прошипел Тойло.

– Привязал, тихо ты. Что там?

– Вроде ничего. Только обойти надо, чтобы через поле не переться. Вопросов будет много: что это добрые люди из леса но лошадях выехали.

Вагнер согласился, и они сделали крюк не меньше крепа, чтобы выйти к деревне с востока. Бывший шпион предложил говорить при надобности, что едут по своим делам из Нерхо – небольшого города, столицы одноименного вастерьи.

Хотя на двух путников особого внимания никто не обратил. Ростримо даже договорился с пожилым масари о покупке у того овса для лошадей и припасов для их наездников. Богатством и изысканностью предложенное селянином не отличалось, но даже изнеженный городской жизнью дамнор уже попривык к соленому сыру, хлебу муки грубого помола и копченому мясу.