Я подлетела к компьютеру, краем попы придавила кресло и быстро залезла в почту. Нет, Рада еще не читала мое письмо. Ну ничего, потом два письма прочитает. И я стала спешно набирать текст, периодически опечатываясь и нетерпеливо исправляя ошибки.

— Карма.

Ну что еще? Я мельком взглянула на Гарора и тут же удивленно уставилась на старика, одетого уже совсем не по-домашнему.

— А ты куда собрался?

— С тобой, девочка. Ты хоть представляешь себе этот прототип?

— Не-а, — покачала я головой, злясь на придурь старика.

Ну вот куда ему-то рваться в Мертвый Город? Заняться, что ли, больше нечем?

— А я видел, — назидательно поднял палец Гарор, — и поверь, ты, хрупкая женщина, недалеко его унесешь.

Вот же черт, а об этом я совсем не подумала. Пришлось переписывать последнюю строчку, сообщать теперь, что я не одна рвану в свое удивительное путешествие.

— Ладно, — уступила я, признавая логичность сказанного, — погнали тогда. Только я еще не знаю, получится ли то, что я задумала.

Я закрыла Скрибер, запустила выключение компьютера.

Что делает человека человеком? Нелепая и странная мысль, но именно она мне пришла в голову, когда я оказалась возле матово поблескивающих дверей и уперлась взглядом в тонкую гравировку, выделившую цифры на серебристом полотне. Вот она, синяя шкала, подтверждающая готовность. Идеи? Размышления? Смех? Что-то духовное? Но вот, к примеру, вампир, способный думать, размышлять, наверное, даже сочувствовать. А вот Радьявара Солейн, способная наслаждаться обычной едой, алкоголем, сном и прикосновением живой руки. Была бы как другие, бездушным порождением ночи, но прошла процедуру адаптации. Так, значит, просто житейские мелочи делают человеком? Но вот маг Далим Ра, которому я так и не сказала, что его фамилия означает «Солнечный Бог», хотя он, сам того не зная, стал солнцем для Рады. Привык все измерять сутками, воровать, обделять, отбирать, может быть, самые драгоценные секунды. Какая из его жертв не протянет лишнего часа, чтобы увидеться с сыном? А какая не допишет последнюю строку, выронит преждевременно из ослабевшей руки карандаш? Так, значит, все дело во времени? Или в будущем, как у Ридика? Или все же в несгибаемом духовном стержне, как к Уэлла?

Позади стоит и понимающе молчит Гарор, не торопит, каким-то чутьем улавливая, что мне нужно не просто решиться, а что-то окончательно уяснить, навсегда оставить определенный этап перед тем, как рискнуть собой, им, Арвеллом и, наверное, все-таки всем миром.

Так что же человека и не человека делает человеком? Что меня изменило? Обстоятельства? Да, они. Но не только. Все мы? И вот это то, что, наконец, отозвалось правильным отголоском в душе. Все мы влияем друг на друга, делаем и формируем, лепим и ломаем тех, кто стоит рядом. Это мы сами убиваем друг в друге веру и возрождаем надежду. Старо как мир, как миры. Банальная истина, ничего нового и даже и близости нет к сакральному откровению. Так почему же я так долго не могла понять, что не только я себя делаю, но и других. А другие мастерят меня. И так — в непрерывной взаимосвязи.

Почему?

— Или я не права, Арвелл? — Шепот отражается от серебристой плоскости.

Камень молчит, таинственно преломляя в своих глубинах свет.

— Ты все просто знал наперед? О тебе так много говорят, что ты подозревал…

Или я сама это придумываю?

Я держу хрупкий мирок в своих руках, из последних сил стараясь его защитить. Из последних ли? И защитить ли?

Я прикасаюсь к панели, прохладной и гладкой. Хорошая модель, новая, уже не с трехзначным кодом, а более солидным семизначным. Но ведь даже в самых сложных, самых современных устройствах остается лазейка для мастеров, не так ли? Иногда — особая комбинация, иногда — сброс на заводские настройки. Иногда — просто заводской код.

Насколько разобрались люди в этих удивительных телепортах? Сколько тех, кто догадался о заводском коде? Десятки? Сотни?

— Что ты понял, ящерица разноглазая?

Ведь ты не мог не понять. Кто угодно, но не ты, спокойно вошедший в Мертвый Город и оставивший там запасной вариант, как копию на случай краха, как предчувствуя, что она еще понадобится, что она позволит переписать поврежденные файлы операционной системы под названием действительность.

Теперь — в путь. Пора.

Ноль. Ноль. Ноль.

Пошел сигнал по сложным переплетениям, с одного звена на другое, с одной клеммы на другую, потек по проводам, расползся по плате, перепрыгнул, влился в электронный мозг, обработался в ответный импульс, перекинулся на другие пути, разбудил датчики, расшевелил зубчики и струны.

Вздрогнули створки, вспомнив о чем-то древнем, разъехались, подчинившись команде.

Около десятка вариантов. Одна кнопка. Если ошиблась, то попадем в затихшее здание научного центра. Если не ошиблась, то попадем просто в один из Мертвых Городов. В тот ли, который так нужен? Если фатально промахнулась, то расщепимся на атомы, ибо до сих пор никто не знает, что за базовая программа установлена в эти устройства, покорившие пространства. Никто не знает, почему иногда десятки разбитых диодов сохранят жизнь, а один поврежденный — уничтожит. Никто не знает, почему иногда отзываются и пропускают мертвые порталы.

И я не знаю. Я лишь думаю о том, что если даже прототип будет найден, то куда мы выберемся потом? На каком континенте окажемся, и в какой стране? В каком городе разойдутся металлические створки и выпустят путешественников?

Этого никто не мог сказать.

Диоды ждали. Всего один шаг. Всего одно нажатие кнопки.

Готова, Карма Вега Рутхел?

Я отвела назад руку, поймала теплую ладонь и крепко сжала. Нет, не готова.

Но мы пересекли порог кабины портала, я мягко вдавила кнопку.

В смыкающейся тьме ярко брызнули синим диоды.

Глава 35

Не лаборатория. И не Мертвый Город, по крайне мере, совсем не тот, в который я попадала. За безопасной теснотой кабины — мрачная разруха опустевшего здания. Навалившиеся доски — как клетка.

Я уперлась ладонями, вогнав разом десятки заноз, толкнула. Деревяшки сдвинулись, посыпалась едкая колкая труха. Гарор мягко меня потянул за плечо.

— Пусти, Карма.

Под его резким толчком доски сломались, рухнули, взметнув клубы серой плотной пыли, щекотно засвербившей в носу и вызвавшей зуд на веках.

«Как думаешь, куда мы попали?»

«Мертвый Город».

«И как ты определяешь, Юси?»

«Не знаю. Просто понимаю, и все».

Просто понимает… перед глазами небольшая заваленная комната. Стены подернуты трещинами, в полу зияют дыры, с потолка свисают клочья паутины. Обломки мебели застыли гротескными чудовищами, до последнего защищающими покой своей обители.

Не то что ступить, дышать — и то страшно. Первый шаг вызвал протяжный атональный стон, второй продолжил безнадежную симфонию.

«Лучше по краю».

— Нет, Карма, не пройдем, — вторит словам Юси мой спутник.

Сорванная с петель дверь, упершаяся в косяк, кажется недоступной и далекой. Да нее три года можно ползти, и все равно не доползешь. Окно, хищно приоткрывшее оскольчатую пасть, и то ближе. Клыки посерели, покрылись грязным налетом, но все равно предупреждают — не лезь, мало не покажется.

Но я полезла. Дотянулась рукой до стены и брезгливо отдернула. Стена оказалась влажной и мягкой на ощупь, видимо, поросшая плесенью. И действительно, протянулись коричневые полосы, не сразу отличимые от цвета стен. Где прогнившее дерево зияет, где еще остатки краски безуспешно пытаются перебороть общее уныние. Так нерадивая хозяйка наполняет вазу живыми цветами, когда надо вынести хлам и отдраить полы.

Подоконник с вздыбившимися ошметками краски и осколками стекла в раме кажется совсем близким. Иду по перекрещенным доскам, осторожно ступая то на одну, то на другую, каждое мгновение ожидая рокового треска, балансирую и словно возвращаюсь в детство, когда нельзя было касаться пола или земли, потому что безграничное воображение рисовало кипящую огненную лаву. Но ровно дыхание за спиной убеждает, что не пропаду, не свалюсь в нее, доберусь до спасительной твердыни. А вот и она, совсем уже близко. Главное, не поддаться стремлению резко броситься вперед, не совершить этого беспечного поступка, оборачивающегося провалом и фатальными переломами.