А, следовательно, всё это сделано для того, чтобы прикрыть их человека, который непосредственно и слил всю информацию «Мидасу». Человек, который является сейчас единственной ниточкой, ведущей к этому концерну, и единственным шансом спасти Алину, пока это ещё возможно.

В палату заглянула медсестра. Не та, что дежурила в приёмном отделении, а другая, по всему, ночная сиделка, женщина преклонных лет с морщинистым и добрым лицом черепахи Тортилы.

- Ну, как вы себя чувствуете? – участливо спросила она, подходя к его койке.

- Отлично, - проворчал Рачек, садясь на кровати и выдёргивая из вены иглу капельницы. По его руке побежала тонкая струйка крови.

- Что вы! Что вы! – заполошно всплеснула руками сиделка. – Лежите, вам нельзя вставать!

- Да можно, - отмахнулся от неё Рачек и сполз на пол.

Он посмотрел на свои бугристые, поросшие рыжим волосом, ноги и опять почувствовал приступ слабости, который заставил его пошатнуться.

- Как же так? – беспомощно сказала сиделка. – Ведь нельзя же. Доктор сказал: «Нельзя».

Она бессознательно начала поправлять постель на койке Рачека. Лицо её при этом было воплощением оскорблённой добродетели, и Рачеку показалось, что она сейчас вот-вот заплачет.

- Сестра, - серьёзно сказал он, подходя к ней, - где мои вещи? В шкафчике?

Милосердная сестра кивнула, подозрительно шмыгая носом. Рачек неожиданно наклонился и чмокнул её в щёку, а затем направился к шкафу с одеждой, оставив за спиной совершенно обалдевшую женщину.

Одеваться он не стал, а, порыскав по карманам, достал мобильник, выданный накануне в «Ягуаре», и набрал нужный номер, радуясь тому, что его бывшие работодатели хоть чем-то оказались ему полезны.

Пока шли гудки, он опустился на старый фанерный стул с металлическими ножками. Выглядел сейчас он столь колоритно в длинных, до колен, боксёрских трусах, белоснежной тугой повязке на полгруди, со всклокоченными волосами и мобильным телефоном в руке, что медсестра окончательно забыла о своих протестах и даже перестала поправлять постель.

Наконец гудки прекратились, и кто-то на том конце, подняв трубку, очень служебно и заученно бросил:

- Дежурный слушает.

- Это кто это? – поводя левым плечом и морщась от боли, спросил Рачек. – Сергеич, это ты, что ли?.. Ну да… Ага, а как же… Не спеши завидовать. Завидовать не спеши, говорю… Да, понимаю. Слушай, Сергеич, я в говне сейчас… Ещё нет, но собираюсь нырнуть… Серьёзней не бывает. Будь другом, пробей для меня номерок по старой памяти. Буду обязан… Записывай: четыре-один-шесть-три… Три, говорю… «Ситроен», серый, может тёмно-серый… Всё, что можно… Ну, это само собой… Да, конечно… Да, перезвоню. Спасибо, Петюня.

Рачек выключил телефон и внимательно посмотрел на сиделку.

- Вот так, красавица, - сказал он.

- Доктору скажу, - пригрозила женщина.

- А как же, - согласился Рачек.

Он встал, осторожно набрал воздуха в грудь, выдохнул, пошевелил головой и принялся одеваться. Лицо сиделки налилось краской, и она опрометью бросилась вон из палаты.

Рачек, не спеша, оделся, проверил на месте ли пистолет и с сожалением посмотрел на незастланную до конца постель. Отдыхать в ближайшие сутки ему, видимо, уже не придётся.

Рачек вышел в коридор, прошёл по нему до лестничного пролёта, спустился вниз и, никем не потревоженный, вышел через центральный вход.

Небо светлело, чуть тронутое розовым рассветом. Воздух был прохладен и бодрящ. Самое то, что надо.

Рачек улыбнулся, увидев в десяти шагах, у цветочной клумбы, свои «Жигули».

10.

Шефа Рачека, человека с лицом хорька из «Ягуара», звали Александром Сергеевичем, но не Пушкиным, а, как ни странно, Шолоховым. Почему родители маленького Саши не захотели назвать его Михайлом, ещё можно понять. Но, почему при такой фамилии они рискнули на столь звучное имя и отчество, осталось неизвестным. Может быть, это объяснялось их особым чувством юмора, а, может, это произошло вообще случайно, без задней мысли. Во всяком случае, свою долю насмешек Шолохов-младший получил по полной программе, как в пору отрочества, так и в первые годы юности. Это повлияло на него, или же характер Александра Сергеевича сложился под влиянием иных обстоятельств, тоже покрыто мраком. Бесспорно одно, где бы он ни работал, любовью коллег похвастаться Александр Сергеевич не мог. Уважение, это да, специалистом он всегда считался отменным. Но человеком, по мнению многих, был препаскудным.

Не испытывал к нему любви и сам Рачек, удобно расположившийся в этот момент в кресле своего шефа. Кабинет Шолохова был пуст. Рано, рабочий день ещё не начался.

Рачек сидел в засаде, подобно первобытному охотнику, и ждал. Ему настоятельно требовалось поговорить со своим бывшим начальником и выяснить ответы на два вопроса, которые сейчас интересовали его больше всего. В том, что разговор состоится, Рачек не сомневался, он был в нужном настроении. Последние несколько часов Рачек, то и дело, отгонял от себя мысли о том, что сейчас может происходить с Алиной.

Место он выбрал не случайно. Из цепочки «дом-улица-работа» именно последнее подходило более всего. Шолохов являлся сюда утром, в числе первых, поэтому нежелательных свидетелей их встречи быть не должно. А время… Времени должно хватить, затягивать беседу Рачек не собирался.

Шолохов явился точно, как Рачек и рассчитывал, и, что самое главное, один. Он открыл дверь своего кабинета и, помахивая небольшой чёрной барсеткой, направился было к столу. Как тут, вдруг, туша Рачека, притаившегося слева от двери, налетела на него, сбила с ног, разом нарушив спокойное начало рабочего дня.

- Ну, как ты себя чувствуешь? – осведомился Рачек, рывком ставя хорька обратно на ноги.

Шолохов рванулся, пытаясь освободиться от захвата, и одновременно ударил Рачека основанием ладони в лицо. Рачек легко отбил удар и, в свою очередь, хлестнул его по щеке. Кожа на скуле у Шолохова лопнула, и кровь струйками побежала у него по лицу.

- Ты что, с ума сошёл? – взвизгнул хорёк. Он навалился спиной на свой стол и, зажимая рану, размазывал кровь по щеке.

- А тебя кто учил клиентов закладывать? – ласково оскалил клыки Рачек.

- Каких клиентов, идиот? О чём ты говоришь?

- Ах, Александр Сергеевич! Ай да сукин сын! Неужели, в самом деле, не знаешь, каких?

- Пшёл вон отсюда, сволочь, пока тебя охрана не разорвала. Тебя из говна подняли, работу дали, а…

Рачек скучающе посмотрел на Шолохова. Пора менять ход разговора. Время идёт, а толку нет. Поэтому, не дожидаясь конца тирады, в неполную силу, чтобы не убить, двинул хорька по печени. Тот оборвал речь на полуслове, в его глазах заплясала боль, лицо позеленело. Рачек сгрёб Шолохова в охапку, швырнул в кресло за письменным столом и стал немного сбоку, на случай, если того сейчас стошнит. Но Шолохов с видимым усилием удержал позывы и лишь мотал головой, да судорожно пытался схватить ртом воздух.

- Ближе к делу, - сказал Рачек, наклоняясь над хорьком, когда тот начал подавать признаки возврата к осмысленной деятельности. – Кто заставил вас сдать Алину Гриценко?

- Н… никто, - помотал головой Шолохов. – Мы решили, что в этой ситуации лучше выйти из драки и не вмешиваться.

- Расскажи мне. Разрыв с Гриценко может вылиться для вас в такое… Вы бы никогда на это не пошли, если бы на вас не надавили. Так вот, меня интересует, кто конкретно это сделал. И как.

Шолохов закашлялся, перегнувшись пополам. И в то время, когда его тело сотрясалось от приступов, левая рука скользнула под стол к кнопке экстренного вызова охраны. Но Рачек оказался проворнее. Он смахнул со стола «Паркер» и, щелчком отбросив колпачок, вогнал ручку в плечо Шолохова. Тот взвыл, запрокинув голову. Рачек навалился на него, зажимая рот.

- Знаю, - спокойно сказал он прямо в выкатившиеся глаза своего шефа. – Не хочется. Очень не хочется выдавать таких серьёзных людей. Но, понимаешь, там у них девочка, а это неправильно. Нельзя трогать детей и вмешивать их в свои дрязги. Я давил и буду давить таких сволочей. Так что ты, будь добр, поторопись – она уже несколько часов, как у них. Мне повторить вопрос?