— Офицерские шесть паев, а? — Агент, плохо выбритый малый с сальными черными локонами, посмотрел на него с подозрением: — С виду-то ты не больно похож на бывалого моряка.

— А он вовсе и не моряк. Зато славный боец, и ты, Питерс, сейчас выложишь ему все до пенни.

Джек обернулся.

— Старина Энглдью! — воскликнул он. — Помощник капитана… или уже капитан?

Стоявший за ним мореход мало походил на того старого пьяницу, которого Джек помнил по совместному плаванию.

Похоже, захват «Робусты» открыл для него путь к новой жизни.

— Капитан, как же, — кивнул моряк. — И когда мы покончим с делами, я бы с удовольствием угостил вас.

— Почту за честь выпить с вами, — отозвался Джек и повернулся к столу.

Поскольку «Элиза» была торговым суденышком с небольшим экипажем, да и из него многие либо погибли, либо впоследствии скончались от ран и болезней, делить призовые деньги пришлось не на такую уж кучу народу. Судовладельцы причитавшееся им уже получили, а из того, что осталось, каждая доля составила тридцать фунтов. Джеку таких долей полагалось шесть, и за вычетом аванса он получил тридцать фунтов звонкой монетой и сто десять векселями банка Куттс. Вполне приличная сумма, пусть даже обещанные за абордаж пятьдесят золотых ушли в бочку вместе с капитаном Линком.

Гораздо позже, после многих кружек эля и немалого количества стаканов рома, когда морской бой был обсужден заново с дюжины различных точек зрения, герои восславлены, а злодеи преданы осуждению, моряки наконец заснули там, где сидели, — за длинным столом заднего зальчика заведения. Лишь двое наиболее трезвых — или наименее пьяных — из них продолжали беседу.

— И как, мистер Абсолют, — по настоянию Джека Энглдью наконец перестал величать его лейтенантом, — вы намерены распорядиться своим барышом?

Джек плеснул в свой стакан рому.

— Эту бумагу я обменяю на счет в Колониальном банке. А наличными оплачу пассажирское место на каком-нибудь идущем за океан корабле.

— Да, когда есть деньжата, можно путешествовать и с удобствами, — кивнул Энглдью. — Но все же, если вы решитесь поступиться комфортом и предпочтете приятную компанию, то…

— Сэр?

— Я только что стал шкипером славного маленького корытца, оно зовется «Дублинский замок». Кстати, и совладельцем — приобрел пай в рассрочку. Большая часть команды, как видите, — он кивком указал на храпящих матросов, — ребята с «Элизы». — Энглдью подался вперед, опершись руками на стол. — Сперва мы возьмем курс на Ямайку, загрузимся там сахаром, а оттуда прямиком пойдем в Новую Англию. Так что, если вы не против нового плавания в обществе старых товарищей…

— С удовольствием, — сказал Джек, но тут его кольнуло сомнение. — Если на вашем корабле не перевозят рабов.

— О, ну да, я ведь хорошо помню, как вы цапались по этому поводу со стариной Линком, — улыбнулся моряк. — Вспомнил, кстати, опять и того ирландского малого. Вот уж был ловкач так ловкач. Я надеялся повидать его здесь сегодня. А вы точно о нем ничего не слыхали?

Джек с удовольствием слушал застольные похвалы храбрости и боевому умению Рыжего Хью, но на этот вопрос ответил коротко:

— Ничего.

— А уж вроде бы вы с ним были такие приятели! — Энглдью вздохнул. — Ну да ладно, могу вас заверить, что на борту «Замка» вы не встретите никаких рабов. Кроме бывшего раба Линка, Бараббаса, — он указал на обмякшую черную фигуру.

— В таком случае я с удовольствием принимаю ваше любезное приглашение. — Джек взялся за кувшин и налил еще две порции рома. — Ну-ка, давайте за встречу друзей.

Они пригубили ром.

— Теперь, когда французы побиты, нам, слава богу, не придется драться.

Энглдью воздел свой стакан, встал и крикнул:

— А ну поднимайтесь, пьяные шелудивые псы! Всем стоять! Пока мы на суше, за это пьют стоя!

Матросы, которые еще были способны что-либо слышать, качаясь, поднялись на ноги.

— За спокойные моря, добрые ветры и отсутствие пиратов!

— Ура!

— И за его величество короля!

— Ура!

Джек непроизвольно обвел взглядом компанию и увидел, что один из моряков (Макрэй, член клуба носового кубрика «Нежной Элизы»), перед тем как выпить, пронес свой стакан над жбаном с водой.

Ему не хотелось пить за короля за водой, но была пара ирландцев, которых этот тост вполне бы устроил. Кузен и кузина.

— Да, — пробормотал он тихонько себе под нос, после чего поднял стакан и возгласил: — За друзей, которых с нами нет, и за бывших возлюбленных!

Миссионерская благотворительная школа, Коннектикут, сентябрь 1763 года

Стоило доктору Эндрюсу повернуться к доске, как взгляд юноши устремился в окно. Тут главным было рассчитать время и не пропустить тот момент, когда фигура в черном одеянии начнет поворачиваться обратно. Ибо в противном случае его уже третий раз за неделю уличат в нерадивости, а каждый новый проступок влек за собой все более серьезное наказание. Сейчас, чего доброго, его могли отходить перед всем классом прутом по голому заду. Боль значения не имеет, боль он вытерпит, даже не почесавшись, но унижение пережить потрудней! За этими стенами он по-прежнему член клана Волка, воин-могавк, и с шеста перед вигвамом его матери свисают пять добытых им вражеских скальпов. А здесь? Здесь никто даже не знает его истинного имени — кличут, как окрестили, Джеймсом. Он тут не более чем простой ученик. В обычной жизни он убил бы любого вздумавшего его выпороть человека, а в школе после показательной экзекуции остается лишь натянуть штаны и поблагодарить за науку.

Наставник в черном прекратил писанину, и молодой могавк тут же отвел взгляд от окна. Элиазар Эндрюс, поворотившись, сначала посмотрел с подозрением на него, потом жестом указал на доску.

— «Ut» плюс сослагательное наклонение. Это называется условным придаточным предложением, — сказал он. — Обратитесь к Цицерону и найдите примеры.

Как и прочие ученики, юноша принялся торопливо просматривать текст, но первым опять выскочил Джозеф Бранд. Он быстрей всех поднял руку и, поощряемый одобрительными кивками наставника, уверенно назвал нужную страницу и стих. Этот Джозеф, вечно вылезающий вперед любимчик учителя, раздражал его до крайности еще и тем, что они оба были посланы в школу от деревни Канаджохари. Теперь в поселении у вечерних костров только и говорили, что об успехах этого задаваки. Пребывание в тени чужой славы чуть было не заставило Джеймса бросить учебу. Особенно сильным это желание сделалось после летних каникул, проведенных на приволье в лесах и посвященных большей частью охоте. Однако мысль о том, как посмеется над ним соперник, рассказывая опекавшему их обоих Уильяму Джонсону, каким непроходимым тупицей оказался второй его подопечный, вернула юношу на ученическую скамью.

Черная спина обратилась к классу, мел заскрипел, выписывая цитату. Молодой человек снова глянул в окно, на холмы со скудными остатками растительности. Не приходилось сомневаться, что усердные фермеры местечка Ливан, где находилась миссионерская школа, еще до зимнего первого снега вырубят даже эту чахлую поросль. На что же он тогда будет смотреть? На длинные борозды, покрывавшие склоны? Вот, правда, еще какой-то всадник обозначился на дороге, там, где она переваливала через гребень. Как будто сам собою возник из багряной листвы, которой вскоре предстояло исчезнуть.

Когда придаточное предложение было выписано, Эндрюс снова отвернулся от доски, а молодой могавк — от окна.

«И дался ему этот Цицерон? — размышлял юноша. — Такой занудный писака». У Цезаря в «Записках о галльской войне» он нашел бы это придаточное предложение так же быстро, как выскочка. Даже быстрее. А уж из Шекспира мигом выудил бы дюжину их, если не больше. Но, увы, Шекспира они тут не изучали, хотя в школу юный могавк записался в первую очередь под влиянием этого драматурга, потрясенный его главной пьесой. Доктор, однако, довольствовался тем, что вбил в индейские головы основы английской грамматики, после чего перешел к работе с древними авторами, а из текстов на живых языках признавал только Библию короля Иакова. Вот и выходило, что обратиться к любимой книге юноша мог только в редкие часы досуга, когда уединялся в сарае и доставал ее из тайника. В том входили все шекспировские известные пьесы, и, хотя он обошелся ему в большую часть добытых за лето шкурок, приобретение того явно стоило.