Хотя я признаю, что не нашел лютнисту достойной замены и что вследствие этого гармонии моего оркестра кажутся мне менее сладостными, нежели прежде, я, тем не менее, желаю Вам в полной мере им наслаждаться и заверяю Вас в том, что его игра сможет умерить Ваши тревоги и прогнать печаль, как некогда бывало со мной.

Я также признаю, что очень любил Питера Клэра не только за его игру, но еще и за то, что он напоминал мне о детстве, когда я верил, что ангелы наполнят мои башмаки золотом, когда мой друг Брор Брорсон скакал верхом рядом со мной в лесу Фредриксборга.

Однако позвольте мне сразу сказать, что значительная сумма денег приносит мне большее утешение, нежели Вы можете предположить, и что в голове у меня роятся проекты и планы возрождения былой славы Дании и приумножения оной.

Я опишу Вам проект, который моему сердцу дороже всего. Это план огромной обсерватории, которую надлежит построить здесь, в Копенгагене.

Его предложила мне моя жена Вибеке. Она сказала: «Ах, почему вам не построить башню выше всего, что стоит поблизости, и не поставить на ее вершине телескоп, тогда мы смогли бы туда подниматься, чтобы наблюдать неизменный порядок небес, слушать музыку звезд и, наконец, понять, откуда луна черпает свою яркость?»

Я сказал: «Конечно, это то, к чему мы стремимся: постичь, что представляет собой луна, и услышать тот единственный звук, в котором отсутствует хаос, то есть звучание самой вселенной. Но, Вибеке, ты только представь себе, по скольким ступеням нам придется подняться чтобы достигнуть вершины такого места! Я для этого слишком стар и толст».

Но Вибеке заявила, что у нее такое же отвращение к ступеням, как у меня, и что думает она вовсе не о них, а о прекрасной извивающейся дороге для карет, которая постепенно, круг за кругом, уходит вверх, так что лошади и кареты могли бы по ней подниматься, а мы бы могли с полным удобством ехать в каретах до самого верха.

Тогда-то, мой дорогой Карл, я и вспомнил, что моя первая жена Анна Катерина однажды попросила меня сделать то же самое — дорогу на небеса. Я изо всех сил старался ее построить, но инженеры так и не пришли к решению, как сделать, чтобы дорога выдержала испытание временем и не рухнула.

Но время идет вперед, а с ним человеческая изобретательность и сноровка.

Сегодня мои архитекторы (очень искусные датчане) сообщили мне, что если центральная колонна будет достаточно прочной, то нет причин, по которым нельзя было бы создать этот шедевр.

Итак, я приказал сделать новые чертежи, рисунки и провести новые математические расчеты.

Думаю, что, когда эту башню все же построят, приезжие со всего света увидят, что мы строим в Дании такие здания, которые нельзя назвать дешевкой.

Когда я был ребенком, астроном Тихо Браге предсказал, что 1630 год будет для меня очень опасным и я могу его не пережить. И, признаюсь Вам, выдаются ночи, когда возвращаются старые боли в животе и мне кажется, что смерть невидимкой прокралась в мою комнату.

Однако такое бывает не часто. Я даже думаю, что все, что я вынес за последние годы, и войны, и сражения с моей бывшей женой Кирстен, было испытанием моей стойкости и воли и что сейчас время благодати сменило время бедствий.

История учит нас с большой осторожностью относиться к улыбкам судьбы: это всего лишь интерлюдии, короткие интервалы между зимами, между войнами прошлыми и грядущими.

Но Вибеке говорит, что, вместо того чтобы терзаться подобными мыслями, я должен идти вперед, что, возможно, эта передышка для того и дана, чтобы я познал всю удивительную переменчивость жизни.

Я не знаю, сколько времени уйдет на строительство обсерватории. Но когда ее закончат, Вы посетите нас. Вместе с Вибеке и Вашей Супругой мы поднимемся на вершину башни и отобедаем там — на небе, на сумерках цвета голубики и на луне, похожей на горшок со сливками.

Ваш любящий дядя,

Кристиан IV.

Росенборг, сентябрь 1630

Вчера ночью мне приснился сон.

Я стояла в Церкви. Хор что-то пел, но я не обращала внимания на Музыку. Каждой пóрой, каждым волосом моего Существа я ощущала на себе взгляд моего Любовника Отто, которым он от противоположной стены сверлил белую кожу моей шеи, мои белые груди над кружевом красного платья. И я испытывала такой Восторг от моей Власти над этим мужчиной, что чуть не лишилась чувств.

И лишь потом (тоже во сне) до меня дошло, что мужчина этот был вовсе не Отто, и взгляд был не его, а Короля. И я в ужасе проснулась. В ужасе, потому что поняла: я приняла Одну Любовь за Другую, и их невозможно было отличить.

Поэтому где, спрашиваю я, где во всей Вселенной есть Истина или Абсолютно Известная Вещь, если два чувства, Непримиримо Враждующие в моем сердце (одно — Страстное Томление, другое — Отвращение), во сне сливаются в одно? Может быть, Время разворачивает перед нами такую Череду Чудес, что в наших Воспоминаниях они наслаиваются друг на друга? Или, скорее, те вещи, которые мы называем «Чудесными», вовсе и не были таковыми — ни первое Чудо, ни Второе, ни То, что пришло после, и место, в котором мы обитаем, не что иное, как Падение в Бездну Отчаяния?

Ответа на этот вопрос я не знаю. Говорят, что Музыка только тогда проникает в Человеческую Душу, когда отвечает Ожиданиям, рожденным Памятью, — известные ноты в определенной последовательности идут за другими известными нотами, — и мы получаем вещь, которую называем Мелодией, текущей во Времени. Если память несовершенна — а я думаю, что моя память далеко не совершенна, — мы на всю жизнь останемся к Музыке Равнодушны.

Я не просто Равнодушна к Музыке, я ее ненавижу!

Когда я жила в Росенборге, то, если под нами играл оркестр, а Король отлучался из Парадной Комнаты по Государственным Делам, я тут же бежала к люку, через который проникали вверх монотонные звуки струнных инструментов и флейт, и захлопывала его своей мстительной ногой.

Я словно видела, как от падения тяжелой крышки люка струя воздуха задувает свечи на пюпитрах и глупые музыканты остаются в полной тьме и тишине.

Но я понимаю и то, что Несовершенство или Слабость моей Памяти, может быть, и является тем, что постоянно приводит меня к самой плачевной Путанице. И чувствую, что эта Путаница распространяется на Все Вещи на земле, поэтому то, что было некогда Враждебно моей душе, я принимаю за то, что ее пленяло. Я не знаю ни куда мне идти, ни чего мне искать, ни что ждет меня в этой Жизни.

Мне остается одно: вернуться к моим Мальчикам Самуилу и Эммануилу. Они дети Духов, и никакие Ожидания не привязывают их к этому Отвратительному Миру.

Я беру их руки в свои — Черную на Белую, Белую на Черную — и говорю им:

— Дайте мне Крылья Ангелов, Крылья Демонов. Поднимите меня и помогите мне взлететь.

Копенгаген — город на северном побережье острова Зеландия (самого крупного острова Датского архипелага), был основан в 1167 г. епископом Абсалоном, заложившим на этом месте крепость. В 1417 г. король Эрик VII делает город своей столицей и окружает крепостной стеной. Строительство за пределами этой стены началось лишь на два столетия позже описываемой в романе эпохи. (Здесь и далее – примечания Н. Тихонова)

Росенборг — Росенборгский дворец в Копенгагене, один из немногих дворцов позднего Ренессанса, сохранившихся в Северной Европе. Строительство дворца началось при короле Кристиане IV в 1606 г.

Лютня — щипковый музыкальный инструмент восточного происхождения. Занесенная сарацинами и маврами на Сицилию и в Испанию, лютня в средние века распространилась по всей Европе. Во второй половине XVI в. наибольшее распространение получила лютня с 5–7 парными струнами и одной одинарной. В дальнейшем число струн на некоторых лютнях доходило до 24-х. Наивысшего расцвета искусство игры на лютне достигло в XV–XVII вв. Постепенно лютня утратила свою роль, уступив место иным типам струнных инструментов: скрипке, гитаре и др.