Островок являл собою столь же грустную картину, как и вся пещера в целом. Время и здесь взяло свое: огромные статуи воинов и другие фигуры большей частью были опрокинуты и сломаны, мусор и песок перемешались с обломками золота и сияющими драгоценными камнями. Массивный балдахин, украшавший второй маленький водоем в центре острова, был варварски изодран в клочья. Одна из колонн, упав прямо на корму барки, разнесла ее в щепки, а остальные валялись тут же, образовывая беспорядочную груду деревянных обломков.
Маленькое озерцо высохло. Золотые рыбки валялись на его дне, а барка обрушилась с постамента. Деревянные фигуры людей, поддерживавшие ее, лежали рядом, будто поверженные стражи. Балдахин, покрывавший барку, съехал набок, и теперь казалось, будто золотые змеи, поддерживавшие его, угрожали друг дружке разинутыми пастями.
Атон помедлил, прежде чем сделать последний шаг, чтобы спуститься в пересохший бассейн. Когда они вступили в саму гробницу, упадок и разруха произвели на них, несмотря ни на что, впечатление величия, порожденного глубокой древностью этих развалин. Теперь же картина потрясла их тем, что являла взгляду прямое свидетельство бренности творения человеческих рук. По верованиям египтян, эта гробница была создана на веки вечные. Человек, погребенный здесь, был правителем целого народа, более того - подданные преклонялись перед ним как перед Богом. И достаточно было трех тысячелетий - для человека, конечно, невероятно долгий срок, но по сравнению с вечностью - всего лишь мгновение - чтобы разрушить гробницу почти полностью. И скоро, очень скоро не останется от нее ни единого следа, и ничто более не будет напоминать о том, что жил когда-то этот фараон.
Почувствовав на себе пристальные взгляды Птаха и всех остальных, Атон моментально вспомнил о том, что пришел он сюда вовсе не затем, чтобы пофилософствовать о бренности человеческого существования - откровенно говоря, ближайшие минуты должны были решить вопрос его собственного существования... Он решительно шагнул в бассейн и приблизился к барке. Идти приходилось зигзагами, огибая остатки разрушенных статуй, в беспорядке валявшиеся на дне. Отец, Саша и оба египтянина следовали за ним на почтительном расстоянии, не подгоняя его.
Сердце Атона забилось сильнее, когда он подошел ближе к саркофагам. При падении барки с постамента они тоже несколько сдвинулись со своих мест, столкнувшись друг с другом и немного развернувшись. Теперь золотые маски мужа и жены - Эхнатона и Нефертити, потому как именно они и были погребены в этих массивных гробах,- казалось, смотрели друг на друга.
Картина была очень трогательной: будто специально они повернулись именно так, чтобы и в смерти не разлучаться.
- Нефертити! - прошептал его отец. Остановившись рядом с Атоном, он широко распахнутыми глазами смотрел на оба саркофага. Лицо его было бледным как мел, а голос заметно дрожал.- Это... это же Нефертити!
Он протянул руку, показывая на лицо женщины, и только теперь Атон узнал в нем знаменитые черты. Сомнения не было - золотая маска в точности соответствовала изображению, сотни раз виденному им в книгах и альбомах.
- В таком случае... это...- Голос его отца сорвался. Он задрожал всем телом, повернувшись ко второму саркофагу и вглядевшись в лицо покойного фараона.- Значит, это и есть Эхнатон,- с трудом выговорил он наконец.- Я... я в это не верил, но... но это правда. Мы... мы обнаружили гробницу Эхнатона. Боже мой, Атон, ты представляешь себе, что это означает?
- То, что мир, каким вы представляете его себе, вскоре, возможно, прекратит свое существование,- ответил Птах вместо Атона.
Отец мальчика недоверчиво взглянул на него. Затем он рассмеялся, но звучало это не очень убежденно. Атон хотел шагнуть дальше, но отец, быстро протянув руку, остановил его, схватив сына за плечо.
- Не прикасайся к нему! - заявил он.
- Я...- начал было Атон, но отец перебил его не терпящим возражений тоном:
- Ты не посмеешь ни к чему здесь прикоснуться, прежде чем я не узнаю, что здесь происходит. Что мы здесь делаем? И что ему от тебя нужно?
- Ничего такого, что бы он совершал против собственной воли,- спокойно отвечал Птах.- Прошу вас, отпустите его. Атон знает, что нужно делать. И он прекрасно понимает, насколько это важно.
- Вы что, хотите убедить меня в том, что мы здесь находимся, чтобы предотвратить конец света? - осведомился отец Атона.
- Конца света не произойдет,- отвечал Птах,- Но мир ваш может кардинально измениться, причем далеко не в лучшую сторону.- Он кивнул в том направлении, откуда они пришли.- Вы сами их видели, только не знаете, на что они способны в действительности. Вам кажется, что все вам известно, но на самом деле это не так. Осирис и Гор не существуют больше такими, какими все вы их себе представляете. Они ожесточились и теперь являются средоточием злобы и ненависти и сеют злобу и ненависть в сердцах людей, в них верующих. В мире и так слишком много страдания и несправедливости, а они умножат их в сотни раз, поверьте мне.
- Это... какой-то бред,- нервно перебил его отец Атона.- Добро и зло всегда существовали рядом. Одно из них обусловливает другое.
- Все это верно,- кивнул головою Птах.- Это очень сложное взаимодействие, на котором и основан процесс мирового развития. Но каждый раз, когда чаша весов хоть чуть-чуть склоняется в сторону сил мрака, перевес этот быстро увеличивается. Осирис, конечно, не сможет разрушить целый мир, но, быть может, он превратит его в такое место, где вам попросту не захочется больше жить.- Он властно махнул рукою, когда отец Атона опять захотел что-то возразить, и продолжал, повысив голос: - Я говорю даже не о вашем мире. Я говорю не о ваших городах, ваших согражданах и не о вашей земле. Я веду речь о людях, живущих здесь, простых крестьянах и ремесленниках, о людях, имеющих очень немногое и поэтому готовых безоговорочно верить обещаниям фальшивых богов.
Они будут умирать один за другим. Им придется переносить страдания, и от них унаследуют это царство злобы их дети. Осирис, конечно, никогда больше не сможет обрести былое могущество, но ради него погибнут сотни, если не тысячи людей. Этого вы хотите?
Он вызывающе шагнул к отцу Атона, холодно взглянув на него.
- Вы правы - вас это не касается. Так же, как не касается и Атона, или вашей жены, или ваших друзей и родственников. Это проблема моего народа, а не вашего. И если вам совершенно безразлична его судьба, тогда скажите об этом прямо и идите. Я обещаю, что никоим образом не посмею вас задержать. Этого вы хотите?
- Нет.- Ответ прозвучал из уст Атона, а не его отца, а тот лишь неуверенно и вместе с тем испуганно взглянул на него; и тут же Атон поспешил добавить: - Нет, совершенно определенно он этого не хочет. И я тоже не хочу.
Он подошел вплотную к саркофагам и сверху вниз внимательно посмотрел на них. Взгляд его скользнул по рукам Эхнатона, сжимавшим посох и опахало - символы власти фараона, а затем - по пустым рукам его супруги Нефертити. Но ведь руки ее не должны были быть пустыми. Он вспомнил - теперь наконец-то он вспомнил все,- что, когда он попал в эту гробницу впервые, Нефертити держала в руках золотой амулет.
Он пошарил взглядом по полу и почти сразу обнаружил то, что искал. Предмет этот провалился в щель между двумя саркофагами и валялся в мусоре и пыли. Но стоило Атону поднять его с пола и стереть пыль, он засверкал золотом и драгоценными камнями, как и прежде.
- Это... это же Удъят-глаз! - не веря собственным глазам, выдохнул отец.
Атон лишь кивнул ему в ответ. Он тщательно отчистил амулет от остатков пыли и грязи, и теперь все увидели, что на нем чего-то не хватает. Сам глаз, вставленный в изящную оправу из золота и голубой эмали, был величиною с кулак Атона, а отсутствовал на нем зрачок. На его месте зияла круглая дырка.
- Ты должен вложить его обратно,- промолвил Птах.- Только ты можешь это сделать. Ни я, ни кто-либо еще из богов не смеют к нему прикоснуться. Верни его Нефертити, и тогда он навсегда будет защищен от их притязаний на него.