— Прежде чем ты договоришь, — перебил его Рангариг почти ласковым голосом, — может быть, тебе напомнить, что ты сам когда-то в нём учился волшебству. Как и все драконы моего поколения, кстати сказать.

— Ну да… только тогда всё было совсем по-другому, — не очень уверенно стал оправдываться Фемистокл — он и в самом деле про это позабыл.

— Ах вот как? — Рангариг недоверчиво прищурил один глаз.

— Ну, потому что… потому что, — замялся Фемистокл. — Потому что там тогда было всё по-другому, — упорствовал он. — С тех пор прошла целая вечность. И ты же не станешь сравнивать себя с нынешними учениками.

— Это почему же? — осведомился Рангариг.

— Потому что тогда мы были другими и всё тут, — отрезал Фемистокл. — Раньше — да, Драгенталь был первой школой, куда направляли драконов, как только они начинали изрыгать огонь! И другие воспитанники с магическим даром прилежно учились, а также уважали своих родителей и педагогов.

— А нынче молодые люди хотят только развлекаться, — сказал Рангариг. И хотя он с серьёзным видом качал головой, его глаза насмешливо поблёскивали, словно Фемистокл случайно отпустил удачную шутку. — Никто больше не желает трудиться, они строптивы и совсем не уважают своих учителей.

— Точно! — торжествуя, подхватил Фемистокл. — Видишь, ты сам говоришь!

— Нет, — возразил Рангариг. — Так говорил мне мой учитель, когда я, совсем юный, пришёл в эту школу.

— Ох, — вздохнул Фемистокл.

— Да-да, — подтвердил дракон. — И я припоминаю одного ученика, который едва не вылетел из школы, потому что он…

— Ну ладно, ладно… — перебил его Фемистокл.

Ему вдруг почему-то стало неприятно говорить на эту тему. Он снова забегал по комнате, словно тигр в клетке, — на этот раз безо всякого ущерба для мебели и стен, но время от времени бросая испепеляющие взгляды на письмо, которое все ещё висело в воздухе.

— Я не позволю отправить себя в утиль, — пробормотал он. — Я ведь самый главный волшебник Сказочной Луны! Хранитель магии!

— Притом уже довольно давно, насколько я помню, — вставил Рангариг.

— Что ты хочешь этим сказать?

Фемистокл остановился. Его глаза воинственно сверкали.

— Может быть, настало время уступить место более молодым? — ответил Рангариг.

— То есть ты утверждаешь, что я слишком стар?! — ахнул Фемистокл. — Да что же это…

— Нечего стыдиться заслуженной старости, — перебил его дракон.

— Стыдно избавляться от заслуженных ветеранов, — обиженно возразил Фемистокл. — До сегодняшнего дня я отлично справлялся со своими обязанностями.

— А засуха в прошлом году… — начал Рангариг.

— Но разве я её не устранил? — спросил Фемистокл.

— Как же, как же, — согласился Рангариг. — Вызванный тобой дождь пошёл как раз вовремя. Только он слегка затянулся. Сколько он лил? Три месяца?

— Четыре, — неохотно отозвался Фемистокл. — Почти пять.

— Ну да, земля, конечно, не сгорела от пекла, зато затяжные дожди размыли крестьянские поля, — напомнил Рангариг. — Чуть было не наступил голод. А помнишь, годом раньше, гномы просили у нас помощи, когда их пещерам грозил обвал…

— А разве я им не помог? — обиженно перебил его Фемистокл. — Пещеры в порядке…

— Да-да, но гномы всё ещё заняты тем, что выносят из подземелья лёд, который ты для них наколдовал, — вздохнул Рангариг. — И, как мне кажется, поминают тебя недобрым словом. А два месяца назад, когда ты…

— Довольно! — перебил его Фемистокл. — Каждый имеет право на ошибку!

— Ошибки волшебников дорого обходятся! — изрёк Рангариг.

— Ну и что? — буркнул Фемистокл. — Из-за этого выбрасывать меня на помойку?

Он сердито посмотрел на письмо, кивающее в знак согласия.

— Никто не выбрасывает тебя на помойку, старина… — ответил Рангариг, но запнулся и тут же поправил себя: — Дружище! Руководить интернатом для волшебников и драконов — дело почётное.

— Да, для состарившегося волшебника, который больше ни на что не годен, — пробурчал Фемистокл.

Рангариг рассмеялся, — правда, тихонько. Фемистокл когда-то очень давно и при других обстоятельствах сказал, что Рангариг, наверное, единственное существо, которое своих врагов может в буквальном смысле засмеять до смерти, и в этом была доля истины. Несмотря на то, что огромный дракон сдерживался, на полках зазвенели бутылки, горшки и сковородки.

— Согласись, друг мой, — повторил он, — мы оба состарились. Мы должны уступить дорогу более молодым, пока не случилось что-то более серьёзное.

Письмо снова энергично затрепетало, и лицо Фемистокла ещё больше посуровело.

— Никогда, — прогремел он.

Рангариг засмеялся. На этот раз чуть громче.

— Ни за что! — сказала Ребекка и так сильно топнула ногой, что на столе запрыгала посуда. — Я не поеду в этот дурацкий интернат, даже если вы встанете на голову и при этом будете шевелить ушами!

Отец, не привыкший к такому поведению дочери, удивлённо поднял брови. Ребекка почувствовала, что он сердится, и услышала, как он недовольно сопит. Но мама предотвратила грозу: положив ладонь на его руку, она примирительно сказала:

— Никто не собирается отправлять тебя в ссылку, дорогая.

— И не называй меня «дорогая», — фыркнула Ребекка. — Я этого не люблю!

Это было неправдой. На самом деле это ей нравилось, но только не сегодня. Сегодня ей хотелось сердиться.

Отец ещё больше помрачнел, а мама продолжала улыбаться.

— Ну хорошо, Ребекка, — сказала она. — Только это всё равно не значит, что от тебя собираются отделаться. Это наилучший выход, по-другому просто не получается.

Ребекка снова фыркнула. Упрямо откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, она болтала ногами, толкая при этом ножку стола, отчего на нём мелодично позвякивали чашки и блюдца. Отец хоть и здорово сердился, но, к удивлению Ребекки, не дал волю своему гневу.

— Это приглашение в Америку — большой шанс для папы, — продолжала мама. — И для меня тоже. Такой возможности больше не будет. И уезжаем мы в конце концов не навсегда. Через год вернёмся.

— А почему я не могу поехать с вами?

Вообще-то она знала ответ на этот вопрос.

В последнее время родители часто говорили о том времени, когда отец будет читать лекции в Университете штата Висконсин, и она понимала, что для его дальнейшей карьеры нельзя упустить такой шанс. Она знала, что мама — тоже преподаватель — должна ехать с ним. И Ребекка могла понять, что это значило для неё. Но не хотела.

— Но ведь мы об этом уже говорили, — вздохнул отец. — Американская система образования совершенно другая. Тебе там будет трудно освоиться. Я уж не говорю о языке…

— Я знаю английский, — сказала Ребекка.

Это было некоторым преувеличением. Она со второго класса факультативно изучала английский язык, однако её знания ограничивались лишь выражениями «гуд монинг» и «хау ду ю ду». Отец этот аргумент даже не удостоил вниманием.

— И у нас не будет времени заниматься тобой, — продолжал он. — Это единственно разумный вариант. Годик ты поживёшь в этом замечательном интернате, а потом мы вернёмся — и всё будет как раньше.

— Как знать, а может, тебе там даже понравится, — добавила мама.

— И вовсе не будет как раньше, — возразила Ребекка. — Все мои друзья здесь. Я их позабуду, когда вернусь.

Это было правдой лишь отчасти. Отец вздохнул, а по глазам мамы Ребекка видела: она-то знает, как обстоят дела на самом деле. Они живут в этом городе только два года, и настоящих друзей Ребекка здесь пока не обрела.

— И мне там наверняка не понравится! — упорствовала она.

— Потому что ты этого не хочешь, — возразил отец.

— Там очень хорошо, — сказала мама. — Мы там уже всё осмотрели. Это чудесный старинный замок, он находится прямо в горах. Доброжелательные учителя, и в каждом классе не больше двенадцати учеников…

— И из-за этого, разумеется, умопомрачительная плата за обучение, — перебил отец. — Но мы готовы пойти на такие расходы, так как у Драгенталя отличная репутация, и мы будем уверены, что тебе там хорошо.