Сюда приходят те, о ком мир давно позабыл — или, наоборот, слишком хорошо помнит. И молодые, и старые. Люди неопределенного возраста, которым можно дать и шестнадцать, и сто шесть. Мужчины, а иногда и женщины, со всех уголков света. Они покупают глиняный кувшин какого-то пойла, которое варится здесь же, в задней комнате, и глиняную трубку табаку. Садятся на скамейки в темном зале или выходят в жаркую тень под раскидистыми деревьями.

Сюда-то и пришел косматый великан с большим черным стаканом спиртного. Кто он такой? То ли морской разбойник, то ли священник. Шляпа у него пиратская, на боку висит кортик, за поясом — ножи и пистолет. Однако сюртук его сшит из простого черного сукна. Черный жилет, грязно-белый шарф, пухлая Библия в кармане — кто же это, если не святой отец? (Кое-кто предполагал, что Библия, как водится, полая, а внутри хранится пистолет. Но они ошибались. Все страницы до единой были целы.)

Мистер Зверь, некогда служивший на корвете «Враг», а чуть позже — на линейном корабле «Бей больней», наугад раскрыл Библию и с отрешенным видом прочитал: «Наконец сказали все дерева терновнику: иди ты, царствуй над нами».

— Книга Судей, глава девятая, стих четырнадцатый, — прошептал Зверь. — Совершенно верно, друзья мои. Над нами царствует терновник.

Тут по бревенчатой тропе на поляну вышел еще один человек. Его лицо заросло черной щетиной, глаз скрывала черная повязка; одет он был по-пиратски. Прищурившись, он обвел поляну взглядом, как будто искал, кому бы заехать в нос. Но посетителей нынче было немного. Только мистер Зверь, снова наполнявший свой стакан.

Новоприбывший окаменел, раскрыл рот, потом снова его захлопнул.

В этот миг и мистер Зверь заметил пришельца. И тоже окаменел.

Так они и застыли — один сидя, другой стоя. Оба побелели как полотно, глаза (три на двоих) вылезли из орбит.

Первым очнулся мистер Зверь. Он отставил стакан и встал, его пистолет нацелился на другой конец поляны.

— Полно, полно, Звереныш, — сказал пират. — Это и впрямь я. Живой и здоровый.

Однако мистер Зверь все-таки поднял оружие и прицелился.

Но вдруг он опустил руку. Дуло пистолета теперь смотрело в землю. Сидевшие на поляне пьяницы проворно скользнули в лес или укрылись в «Оптеке», предусмотрительно закрыв дверь.

— Черный Хват! — воскликнул Зверь. — А я-то думал, тебя нет в живых.

— В том-то всё и дело, Зверек. Если уж на то пошло, я тоже считал, что ты давно уж на том свете. Болтаешься на Локсколдской виселице в Ландоне.

— Я всех перехитрил, — улыбнулся мистер Зверь.

— Я тоже.

Черный Хват, живехонький пират, раньше служивший на «Незваном госте», а до этого игравший на сцене в труппе Молли Фейт, тихо засмеялся.

— Знаешь что, Зверь? Давай-ка я тут посижу с тобой да расскажу мою историю. А ты мне — свою. И угостишь выпивкой.

Мистер Зверь опустился на скамью.

Черный Хват, распрощавшийся с жизнью больше года назад на Острове Сокровищ, когда ему в спину угодила пуля Малышки Голди, подошел и уселся напротив.

Мистер Зверь протянул ему кувшин, и Черный Хват отхлебнул прямо из горлышка. Он держал сосуд уверенно и твердо, уровень напитка заметно снижался. Одноглазый пират, как и мистер Зверь, отнюдь не был призраком.

Они осушили кувшин прежде, чем успели приступить к разговорам. И покупать следующий пошел Черный Хват — у него на поясе висел толстый кошель с золотыми монетами.

Первым рассказал свою историю мистер Зверь.

— Да, меня взяли и вместе со всеми приговорили к виселице. Они решили, что я порочнее всех, даже мистера Гнуса. Смех, да и только! А Малышка Голди сумела выпутаться. Судья на нее глаз положил. Наверняка потом горько пожалел.

— Я слышал, она спаслась от петли, — произнес Черный Хват, но без злости, как будто его ничуть не задевало, что женщина, выстрелившая ему в спину, ушла от возмездия.

— Знаешь, — продолжал мистер Зверь, — меня посадили в одиночную камеру в Олденгейтской тюрьме. Восемь шагов вдоль, четыре шага поперек. «Не тесновато? — спросил тюремщик. — Не переживай. Это ненадолго». — Но на взятку все-таки оказался падок, старый хрен. Вот я его и подкупил.

— Ты что, припрятал золотишка?

— Нет, Черный. Капитаны, арестовавшие «Врага», обчистили нас до нитки. Даже Гнуса обобрали, а уж он-то золото знаешь где спрятал? В подошвах сапог. Но я-то давным-давно припас кое-что на черный день. Знал, что он когда-нибудь наступит.

Оказывается, много лет назад мистер Зверь зашил три золотых мухура прямо под кожу левой руки, чуть ниже подмышки, а четыре испанских серебряных реала — в левую ногу, под колено.

— Поболело немного, потом прошло. Дело стоящее. Я всегда знал — эти денежки мне пригодятся.

В крошечной камере мистер Зверь разрезал кожу там, где много лет назад ее заштопал хирург, достал один мухур и отдал его тюремщику.

— Этот мерзавец взял его и сделал всё, о чем я просил.

— И что же это?

— Я просил бутылку вина. И привести священника — покаяться в грехах. Облегчить душу перед смертью.

Мистер Зверь очень твердо объяснил, какое именно вино ему нужно и какой священник.

— Красное, крепкое, желательно из Калифорний. А священник должен быть представительный. Тощих задохликов мне не надо. Мне для беседы нужен взрослый человек, повидавший жизнь, вроде меня. Телом крепкий и не дурак выпить.

Тюремщик расстарался на славу. Вскоре в камеру ввалился священник — большой, лохматый, и внутри у него уже явно плескалась пара бутылок.

— Выяснилось, что он в молодости тоже успел в тюрьме побывать. Промышлял грабежом, обчищал дома. Но потом понял: кривая эта дорожка. И стал святым отцом. Ну, мы опрокинули стаканчик-другой, и я попросил его помолиться. Когда он закончил, я возьми да пристукни его по голове. Он так и осел на пол, грациозный, как устрица. С улыбкой на устах. С вином в животе и добротой в душе. Понимаешь, Черный… он был очень похож на меня.

Зверь снял со священника одежду, напялил на него свои грязные пиратские шмотки и натянул на лицо драную шляпу. Сам же облачился в наряд священнослужителя.

— И Библию прихватил. А недопитое вино ему оставил.

Мистер Зверь позвал тюремщика и вышел, делая вид, что страшно огорчен грехами пленника. Прикрыл лицо чистым (почти) носовым платком священника и долго бормотал, что, дескать, «сыт по горло» печальными признаниями морского разбойника — теперь его целый год будут мучить кошмары. Тюремщик заглянул в камеру и увидел полупьяного пирата, лежащего на полу в обнимку с бутылкой вина. Так что он выпустил на свободу настоящего Зверя. В коридорах и у ворот пирата тоже никто не остановил.

— Пришлось отдать за это мою любимую шляпу, — пожаловался мистер Зверь Черному Хвату. — Оставил ее священнику. А она мне очень нравилась! Потом прочитал в газетах — нет, вру, попросил мне прочитать, — что в назначенный день меня повесили вместе со всей командой Голди. Я долго гадал, вздернули преподобного или нет, но дней через десять повстречал его в Бартерсайде. Значит, на моем месте болтался кто-то другой, или они просто сбились со счета. Знаешь, этот Олленгейт — никуда не годная тюряга.

Опустел и второй кувшин.

Зверь вошел в «Оптеку» и вернулся с двумя кувшинами — один был с выпивкой, другой с соком папайи. Теперь они смешали себе коктейль. И Зверь продолжил рассказ.

— Так я стал ландонским священником. Представляешь, Хват? И дела у меня шли неплохо. Потом я связался с ААПППЧХИ.

— С кем, с кем?

— ААПППЧХИ — Ангелийской Ассоциацией Противостояния Пиратам и Пропаганды Чая с Хлебом и Ирисками.

Оба зашлись хохотом и чуть не поперхнулись коктейлями.

—Ты?

— Я.

И Зверь примкнул к чаепоклонникам. Они так обезумели от листового чая, что едва понимали, день на дворе или ночь. Они не могли прожить и десяти минут без глотка любимого напитка. Дабы самому не пристраститься, Зверь втайне щедро разбавлял чай хорошей порцией джина. Потому он и взял привычку повсюду носить с собой собственный стакан — черный, тот самый, что и сейчас был с ним.